Николай Векшин - Стишки и в шутку и всерьез

Сжал в кулак свою душу российский пиит,
По колдобинам мчась с тошнотой на скрипящем автобусе.
Он про небо, дорогу и поле избитый мотив
Напевал непочато и млечно, почти что в два голоса.

Трясся он на голодный желудок, в сермяжной тоске,
Плакал так, что в проталинах прятались пьяные.
Струны рвал у гитары в туманной и черной тоске,
В «кошки-мышки» играл он судьбою и тряской поганою.

День размок. Ветер вылизал тающий снег.
И дворняга завыла тоскливо в движении воздуха.
Доигрался поэт: весь запас из словес винегрет
Он оставил на веки на дне и сиденьях автобуса.

Давай не будем быть небрежны
К заглавным буквам, запятым.
И станем бережны и нежны
К словам со смыслом непростым.

Давай словесные изыски
Держать в кармане про запас.
Слова ведь это не сосиски,
Они не насыщают нас.

Давай не прыгать по паркету,
Как воробей или блоха.
Не будем рифмовать куплеты,
Суя каблук меж «раз и два».

Давай не станем делать виды
Своим бессмысленным стихом.
Поэты – суть не инвалиды,
Жующие беззубым ртом!

Любовь мне много лет уже знакома
И с сексом я не первый год совсем на «ты».
Но «голый секс» пускай живет в дурдоме
Иль в Доме-2, где головы пусты.

Всё случайно в этом мире,
В лотерее и «стихире».
Если ты купил билет,
Будет выигрыш иль нет?
Чтобы «Лувр» зарифмовать,
Можно слово «Кремль» взять.
Если ж взять слова другие
(«Жанна Дарк», «звезда», «Россия»),
То из слов из разных этих
Будут разные куплеты.
Поцелуями зачатья
Порождают разных братьев.
Если девочка родится,
То никто не удивится.
Если карты тасовать,
Можно в покер поиграть.
Когда яблоко свалилось,
Мысль Ньютона зародилась.
Пало б яблоко в сирень,
Получилась б дребедень.
Если б рухнул Колизей,
Я б отправился в музей.
Вот Онегин и Толстой:
Первый – франт, второй – босой.
Что роднит обоих их?
Мой случайный этот стих.
Вывод сделаю теперь:
Всё случайно! Даже смерть.

Держись за жизнь, сыночек дорогой!
Не покоряйся мелким неудачам.
Да и на крупные наплюй, друг мой.
Ведь жизнь нельзя прожить никак иначе.

Держись за жизнь, не хнычь и не скули.
Ведь ты мужчина, не слюнтяй сопливый.
Не лодырничай, тупо не дури.
Будь сильный, гордый, смелый и счастливый.

Держись за жизнь, как держатся в седле
Лихие на конях кавалеристы.
Жми напролом. И рыскай в глубине.
Будь неподкупным, искренним и чистым.

Зачем? Затем, чтоб бился жизни пульс.
Чтоб радость в душу солнышком входила.
Чтобы отец сказал: «Тобой горжусь!».
Чтоб жизнь тебя взаимно полюбила.

…А ты, бескрылый разгильдяй,
Живи и помни:
Не нужно так рубить с плеча —
Кому-то больно…

Зачем ты ранила меня
Кинжалом мерзких порицаний,
Кричала, вышла из себя,
Терзала (в ярости нирване)?

Ведь я совсем не барабан.
Не надо бить меня ногами.
Жена – судья, которой дан
Кредит для воплей и стенаний.

Жена не женщина. – Палач!
Я ей живым теперь не дамся.
И оглушительный мой плач
В слезах рыданья не кончался.

Огромная муха влетела,
Пристроилась под потолком.
Мы кваса хлебнули пол-литра,
И муха вдруг стала слоном.
Скрижали у нас заржавели,
Партком ни черта не помог.
А слон зацепился за люстру.
И рухнул на нас потолок!

Не раз встречал я зубоскалов разных,
Которые любой вопрос сведут к «хи-хи».
У них ежеминутно – ржанья праздник.
Но шутки их дешевы и плохи.

У них в мозгах – тоска и помутненье.
Но, фаршированные плоским юморком,
Они находят исключительно весь мед увеселенья
В вонючих анекдотах с матерком.

Их смех@ечки, ерзанья, остроты,
Сортирного пошиба вы@бон —
Все это не взлетает выше ж@пы.
Их уровень – как@шка и г@ндон.

Слюною брызгая и хрюкая от счастья,
Они любое чувство об@ссут.
Они не любят, не пылают страстью:
Они – х@ем махают, тр@хают, е@ут.

В них нет таланта, мудрости, терпенья,
Дерзанья, знания, пытливости, ума.
В них «чувство юмора» дрыстает нетерпеньем,
Глумливо гадя и соря словами из г@вна.

И, все вокруг обмазывая грязью,
Плюя, харкая, ср@ и хохоча,
Они ползут по женским судьбам липкой мразью,
Свои х@и с апломбом волоча.

Я – самурайский кот. Кажусь себе плюмажным.
Когда приму на грудь бутылочку сакэ,
То становлюсь как тигр – и храбрым и отважным.
Не зря ведь я живу в японской стороне.

Рожденный дикой кошкой на склоне Фудзиямы,
Не пью я молоко и не ловлю мышей.
Живу я за трюмо, а не в помойной яме.
И каждый день мечтаю о битве и войне.

Лежу я на татами с огромными усами,
Пушистый, полосатый, весь мудрый из себя.
Но я не буду драться ни с тиграми, ни с вами,
Поскольку под татами мне спрятаться нельзя!

Июнь застыл на вираже
В жарище (адовой вообще!).
В реке плывут, как в витраже,
Два облачка, как бланманже.

Песок – как бусинки драже.
Тут не пригодны слов клише.
Здесь нету места анаше,
Глупцу, зануде и ханже.

Лежу на пляже в неглиже
И грею здесь под солнцем «же».
И так балдежно на душе,
Как будто я в раю уже!

Взгляни вокруг! И ужаснись от жизни.
Кругом – бардак, разврат и суета.
Цивилизация гниет, корячится и гибнет.
А люди пляшут и пищат, как мошкара.

Да, наш земной мирок далек от Рая.
Скорее он похож на Ад или Содом.
Что ж видим мы? Религии все Бога прославляют.
А результат? Война, зло, ненависть кругом.

Дорога к Богу? Это иллюзорность.
Ведь Бог – такой же сладкий миф как Дед Мороз.
Один лишь путь: двуличью непокорность
Спасет того, кто не подонком рос.

Любить людей? Печальное занятье.
Средь низких душ чернеет пустота.
И только творчество, как божие проклятье,
Дает нам сил и счастья. Вот где высота!

Прекрасное не пачкается грязью.
К стихам ни брань, ни крик не прилипают.
Лишь сам поэт способен всё изгадить,
Свой слог фигней и злобой наполняя.

Нет, не был Ленин маленький.
Ульянов был велик.
В словах не какал подленько.
Любил родной язык.

Он ясно и доходчиво
Народу разъяснил,
Что будет не утопией
В стране социализм.

Жаль только, куча бездарей
Столь наломала дров,
Что все от отвращения
Плевали в отчий кров.

Теперь пируют снова
Ворюги всех мастей.
Над Лениным смеются
И гадят в Мавзолей.

Ублюдочное время.
Дырявые мозги.
Непомнящее племя.
Своей стране враги.

Мне каждый друг, кто творчеством живет,
Пускай чего-то где-то даже «спамит».
От этого ведь критик не помрёт
И сам писать ничуть не перестанет.

Французский дух! Пьянящая шанель!
Вдыхай нектаров аромат, Париж!
На променад со мной мадемуазель
Идет в музей (ну, а потом в манеж).

В музее много разных неглиже
Родена, Энгра, Гога и иных чудес.
Тут яйца! Яйца! Милый Фаберже
С натуры тут ваял, творил он здесь!

Мы вышли из музея. И в кафе
Устроились под негой дивных роз.
Тут как Эдем! Немного под шафе
«бонжур!» я официантке произнес.

Она мне круассаны принесла,
А также лягушачьи лапки и гляссе,
В тарелке – фрикадельки. Да, друзья,
Не стоит жизнь прожить на колбасе!

«Французский дух» – пародия на тех,
Кто щами и блинами брезгует при всех.
Хотя я дважды побывал в Париже,
Но всё же мне Урюпинск ближе.