Николай Рубцов - Я буду долго гнать велосипед… (сборник)

Я тоже служил на флоте!

Я тоже памятью полн

О той бесподобной работе —

На гребнях чудовищных волн.

Тобою – ах, море, море! —

Я взвинчен до самых жил,

Но, видно, себе на горе

Так долго тебе служил…

Любимая чуть не убилась, —

Ой, мама родная земля! —

Рыдая, о грудь мою билась,

Как море о грудь корабля.

В печали своей бесконечной,

Как будто вослед кораблю,

Шептала: «Я жду вас… вечно»,

Шептала: «Я вас… люблю».

Люблю вас! Какие звуки!

Но звуки ни то ни се, —

И где-то в конце разлуки

Забыла она про все.

Однажды с какой-то дороги

Отправила пару слов:

«Мой милый! Ведь так у многих

Проходит теперь любовь…»

И все же в холодные ночи

Печальней видений других —

Глаза ее, близкие очень,

И море, отнявшее их.

Я забыл, что такое любовь,

И под лунным над городом светом

Столько выпалил клятвенных слов,

Что мрачнею, как вспомню об этом.

И однажды, прижатый к стене

Безобразьем, идущим по следу,

Одиноко я вскрикну во сне

И проснусь, и уйду, и уеду…

Поздно ночью откроется дверь.

Невеселая будет минута.

У порога я встану, как зверь,

Захотевший любви и уюта.

Побледнеет и скажет: – Уйди!

Наша дружба теперь позади!

Ничего для тебя я не значу!

Уходи! Не гляди, что я плачу!..

И опять по дороге лесной

Там, где свадьбы, бывало, летели,

Неприкаянный, мрачный, ночной,

Я тревожно уйду по метели…

Из окна ресторана —

свет зеленый,

болотный,

От асфальта до звезд

заштрихована ночь

снегопадом,

Снег глухой,

беспристрастный,

бесстрастный,

холодный

Надо мной,

над Невой,

над матросским

суровым отрядом.

Сумасшедший,

ночной,

вдоль железных заборов,

Удивляя людей,

что брожу я?

И мерзну зачем?

Ты и раньше ко мне

приходила не скоро,

А вот не пришла и совсем…

Странный свет,

ядовитый,

зеленый,

болотный,

Снег и снег

без метельного

свиста и воя.

Снег глухой,

беспристрастный,

бесстрастный,

холодный,

Мертвый снег,

ты зачем

не даешь мне покоя?

Как далеко дороги пролегли!

Как широко раскинулись угодья!

Как высоко над зыбким половодьем

Без остановки мчатся журавли!

В лучах весны – зови иль не зови! —

Они кричат все радостней, все ближе…

Вот снова игры юности, любви

Я вижу здесь… но прежних не увижу.

И обступают бурную реку

Все те ж цветы… но девушки другие,

И говорить не надо им, какие

Мы знали дни на этом берегу.

Бегут себе, играя и дразня,

Я им кричу: – Куда же вы? Куда вы?

Взгляните ж вы, какие здесь купавы! —

Но разве кто послушает меня…

Окно, светящееся чуть.

И редкий звук с ночного омута.

Вот есть возможность отдохнуть.

Но как пустынна эта комната!

Мне странно кажется, что я

Среди отжившего, минувшего,

Как бы в каюте корабля,

Бог весть когда и затонувшего,

Что не под этим ли окном,

Под запыленною картиною

Меня навек затянет сном,

Как будто илом или тиною.

За мыслью мысль – какой-то бред,

За тенью тень – воспоминания,

Реальный звук, реальный свет

С трудом доходят до сознания.

И так раздумаешься вдруг,

И так всему придашь значение,

Что вместо радости – испуг,

А вместо отдыха – мучение…

Есть пора – души моей отрада:

Зыбко все, но зелено уже!

Есть пора осеннего распада,

Это тоже родственно душе.

Грязь кругом, а тянет на болото,

Дождь кругом, а тянет на реку, —

И грустит избушка между лодок

На своем ненастном берегу.

Облетают листья, уплывают

Мимо голых веток и оград…

В эти дни дороже мне бывают

И дела, и образы утрат.

Слез не лей над кочкою болотной

Оттого, что слишком я горяч,

Вот умру – и стану я холодный,

Вот тогда, любимая, поплачь!

Еще один

Пропал безвестный день,

Покрыты снегом

Крыши деревень

И вся округа,

А где-то есть

Прекрасная страна,

Там чудно все —

И горы, и луна,

И пальмы юга…

И я глядел,

Глядел на перевал,

Где до сих пор

Ни разу не бывал…

Как воет вьюга!

За перевалом первым

Побывал,

А там открылся

Новый перевал…

О пальмы юга!

Забуду все.

Займусь своим трудом.

И все пойдет

Обычным чередом,

Но голос друга

Твердит, что есть

Прекрасная страна,

Там чудно все —

И горы, и луна,

И пальмы юга…

Не стану верить

Другу своему,

Уйду в свою

Заснеженную тьму, —

Пусть будет вьюга!

Но, видно, так

Устроен человек,

Что не случайно

Сказано навек:

– О пальмы юга!

Лети, мой отчаянный парус!

Не знаю, насколько смогу,

Чтоб даже тяжелая старость

Меня не согнула в дугу!

Но выплывут, словно из дыма,

И станут родней и больней

Стрелой пролетевшие мимо

Картины отроческих дней…

Запомнил я снег и салазки,

Метельные взрывы снегов,

Запомнил скандальные пляски

Нарядных больших мужиков,

Запомнил суслоны пшеницы,

Запомнил, как чахла заря

И грустные, грустные птицы

Кричали в конце сентября.

А сколько друзей настоящих,

А сколько там было чудес,

Лишь помнят сосновые чащи

Да темный еловый лес!..

Помню, луна смотрела в окно.

Роса блестела на ветке.

Помню, мы брали в ларьке вино

И после пили в беседке.

Ты говорил, что покинешь дом,

Что жизнь у тебя в тумане,

Словно о прошлом, играл потом

«Вальс цветов» на баяне.

Помню я дождь и грязь на дворе,

Вечер темный, беззвездный,

Собака лаяла в конуре

И глухо шумели сосны…

Остановись, дороженька моя!

Все по душе мне – сельская каморка,

Осенний бор, Гуляевская горка,

Где веселились русские князья.

Простых преданий добрые уста

Еще о том гласят, что каждодневно

Гуляла здесь прекрасная царевна, —

Она любила здешние места.

Да! Но и я вполне счастливый тип,

Когда о ней тоскую втихомолку

Или смотрю бессмысленно на елку

И вдруг в тени увижу белый гриб!

И ничего не надо мне, пока

Я просыпаюсь весело на зорьке

И все брожу по старой русской горке,

О прежних днях задумавшись слегка…

Взглянул на кустик – истину постиг,

Он и цветет, и плодоносит пышно,

Его питает солнышко, и слышно,

Как в тишине поит его родник.

А рядом – глянь! – худые деревца.

Грустна под ними скудная лужайка,

И не звенит под ними балалайка,

И не стучат влюбленные сердца.

Тянулись к солнцу – вот и обожглись!

Вот и взялась нечаянная мука.

Ну что ж, бывает… Всякому наука,

Кто дерзко рвется в солнечную высь.

Зато с куста нарву для милых уст

Малины крупной, молодой и сладкой,

И, обнимая девушку украдкой,

Ей расскажу про добрый этот куст…

До конца,

До тихого креста

Пусть душа

Останется чиста!

Перед этой

Желтой, захолустной

Стороной березовой

Моей,

Перед жнивой

Пасмурной и грустной

В дни осенних

Горестных дождей,

Перед этим

Строгим сельсоветом,

Перед этим

Стадом у моста,

Перед всем

Старинным белым светом

Я клянусь:

Душа моя чиста.

Пусть она

Останется чиста

До конца,

До смертного креста!

Печальная Вологда

дремлет

На темной печальной земле,

И люди окраины древней

Тревожно проходят во мгле.

Родимая! Что еще будет

Со мною? Родная заря

Уж завтра меня не разбудит,

Играя в окне и горя.

Замолкли веселые трубы

И танцы на всем этаже,

И дверь опустевшего клуба

Печально закрылась уже.

Родимая! Что еще будет

Со мною? Родная заря

Уж завтра меня не разбудит,

Играя в окне и горя.

И сдержанный говор печален

На темном печальном крыльце.

Все было веселым вначале,

Все стало печальным в конце.

На темном разъезде разлуки

И в темном прощальном авто

Я слышу печальные звуки,

Которых не слышит никто…

Отцветет да поспеет

На болоте морошка, —

Вот и кончилось лето, мой друг!

И опять он мелькает,

Листопад за окошком,

Тучи темные вьются вокруг…

Заскрипели ворота,

Потемнели избушки,

Закачалась над омутом ель,

Слышен жалобный голос

Одинокой кукушки,

И не спит по ночам коростель.

Над притихшей деревней