повторил. На этот раз, хорошо зная противника, тренированный молодой человек устроил страждущему плотских утех настоящую экзекуцию. Расправа длилась почти час. Каждый раз, как только Гематоген приходил в себя, начинал мычать и пытался встать на ноги, точный удар отправлял его в очередной долгий нокаут. Мужчина удовлетворился лишь тогда, когда морда идиота отекла и приобрела мертвецкие оттенки, два передних зуба были выбиты, а глаза не могли явить миру зрачки без сторонней помощи.
И в тот раз Гематоген чудом остался жив, но к любви внезапно охладел и потом всегда удивлялся, зачем она вообще придумана, если после общения с противоположным полом внутри так нехорошо, всё тело ломит, а во рту почему-то образовалась болючая дыра и теперь неудобно кусать хлеб. Впрочем, сильно заморачиваться на эту тему он не стал; на двор заглянула очередная зима, а к философии способностей орясина не имела.
К большому удивлению с бандитом находила общий язык стайка местной детворы. Завидя Гематогена, шантрапа начинала преследовать его, свистеть вдогонку, строить рожицы и всячески дразнить, стараясь вывести из себя. Особенно им нравилось подсылать самого маленького несмышлёныша, который подбегал на опасное расстояние, строил огромному дядьке рожки, крутил фиги и тонким голоском кричал: – Матоген дулак, матоген дулак.
На это Гематоген сначала притворялся будто не замечает шпанёнка, а затем ловко сгребал малютку огромными ручищами, но всегда нежно потискав испугавшегося малыша отпускал на свободу невредимым. Даже когда подобные забавы срывали Гематогену «дело», не было случая, чтобы он хоть как-то обидел детишек.
Не боялась злодея и непримиримая костлявая бабка Нюрка, что жила в комнатушке первого этажа в левом крыле и гордо носила кличку "Изергиль". Она окрестила Гематогена «фашистом» и вела с ним каждодневные боевые действия. Как только через открытую форточку в её комнатушку проникал отчаянный запах испражнений, а Гематоген всегда оправлялся под её окном, бабка Нюрка звонким криком оповещала соседей: – Опять насра-ал скотина-а-а! Затем хватала совковую лопату и бежала за дом. Там она подбирала теплую ещё кучу и отбрасывала её подальше в кусты. После находила Гематогена и полчаса всячески стыдила мерзавца. Когда же мерзавец переходил все рамки расстроенным пищеварением, что особенно случалось в праздники, бабка Нюрка впивалась в его вихры и трепала их, пока Гематоген не отдирал смелую старушенцию и не зашвыривал её подальше. Однажды, ещё будучи в силах, Изергиль умудрилась даже здорово исцарапать харю обидчику и до крови укусить в руку, за что и прослыла на «ауле» отчаянной драчуньей.
Ко времени, когда «аул» пришелся моему пристальному вниманию, всегда бурная жизнь района заметно оскудела. По словам уцелевших аборигенов когда-то в этих местах с энтузиазмом заваривалась любая "каша", и любая же "каша" удачливой братией здесь и расхлёбывалась.
Случайный взор завсегда мог утешить непомерное любопытство забавной сценкой, как с неосмотрительно решившего сократить путь, прямо у заросшей хмелем беседки беспредельщики снимают куртку.
Если раньше на "ауле" можно было видеть великое множество процветающих типажей нещадно эксплуатирующих дверные проемы, слышать отборную ругань или наблюдать поножовщину, то сейчас в одном из подъездов уцелевших деревянных двухэтажных строений протяжно скрипела повисшая на одной петле дверь. В остальных подъездах дверей давно не было, к тому же они совсем не освещались, как это было до смены страной политического курса. Теперь в оставшемся проулке застоявшейся мочой не воняло, визжащая детвора не сновала под ногами взрослых, да и взрослого узреть в хитросплетениях заросших тропинок было большой удачей.
О том, что район в свое время был читающим, говорили многочисленные книжные страницы, догнивающие в сорняках возле заброшенных сортиров. Развитый в литературном плане район охладел и к политической жизни, а в прошлом всегда можно было видеть порванный портрет Горбачева, мокнущий в луже и непременно с отпечатком обуви, или обрывок газеты с изображением Ельцина, которым вытерли зад. Даже чудеса, коими когда-то гордился "аул" канули в Лета.
Об одном из таких загадочных свойств бандитской слободы мне повезло узнать. Даже немногим назад город грешил тем, что девушки из благополучных районов, выйдя замуж, изводили местных гинекологов бесконечными посещениями в пустой надежде забеременеть. В деревянных же строениях "аула" местные барышни и те из благопристойных, которые случайно заглянули в праздник на огонёк, беременели со скоростью света, не успевая попасть под венец и зачастую задолго до совершеннолетия. Внеплановый плод, как правило, отчаянно сражался за свою жизнь и ни разу не проиграл битву с всесильной подпольной медициной – малыши появлялись на свет крепенькими и с завидной регулярностью. Гинекология отказалась объяснить этот дивный факт, хотя к спонтанным родам имела самое прямое отношение.
Весна потихоньку вступала в свои права. На граждан с крыш сваливались сосульки, вдоль тротуаров текли бойкие ручейки, у подъездов образовались лужи.
Визитная карточка «аула» также довольно поистрепалась. Недавно Гематоген потерял маму (в одно прекрасное утро она просто не проснулась – сгорела от водки), а сам он обрюзг и стал терять коренные зубы. По всему ему было лет сорок с небольшим, но выглядел он на все шестьдесят. Часто его можно было видеть у завалинки и скармливающим крошки хлеба снующим мурашам.
День клонился к вечеру, когда в соседний подъезд постарался незаметно прошмыгнуть неизвестный. Не тут-то было. Завидев скромника, Гематоген, бесцельно подпирающий дверной косяк, грубо пробасил: – Чё крадешься? У нас так не принято. Ты хто?
– Да мы тут поживем немного, хату сняли вот – с опаской промямлил застенчивый парень.
– А-а, новый сосед, ну тада не боись, иди себе с миром, – промычал Гематоген.
На том знакомство соседей и закончилось.
Прошло минут двадцать, и новоявленный поселенец «аула» вынырнул из подъезда. За ним вышла небольшого росточка миловидная девушка. За руку она тянула девочку трех лет…
Так уж устроен этот жестокий мир, что когда человек выберет положенный ему срок, он меняется. Независимо как при этом проявляется его новый характер и манеры поведения, но в облике такового хорошему наблюдателю всегда явится маска смерти. Увидев Гематогена, я сразу понял, что не долго ему осталось наслаждаться рассветами, но причин этому понять не мог. То ли это была некоторая отрешенность взгляда его огромных глаз, то ли излишняя симметрия лица, не знаю. Но мне показалось, что он словно прощается с этим миром. Я был уверен – скоро этого человека не станет, хотя видимых признаков и не было. Но так и случилось.
Молодая семья жить старалась неприметно и вела себя тихо. В противность прежнему, Гематоген не только не обижал новоселов, а от чего-то привязался к девочке, которую старался угостить, самым непостижимым образом добывая шоколадные конфеты. Разбойник, не имеющий принципов и всё что слабее принимающий за поживу, последнее время старался опекать мирных соседей от любых
