Заклятые
«Царевич, Царевич, ты спишь?»
«Проснуться нельзя мне, Царевна».
И снова жестокая тишь,
Лишь вьюга проносится гневно.
Безумствует там, за окном,
Пред сказочно-древним чертогом,
Где призраки скованы сном,
Где дверь замерла над порогом.
Семь страшных ночей круговых,
Как семь жерновов онемелых,
Сложились в колдующий стих,
Над миром безгласностей белых.
Решили они задавить
Возможность листков и расцвета.
Прядется и крутится нить,
И может лишь грезиться лето.
Зловещие пряхи ворчат,
Их прялки рождают метели.
Молчат, неживые, молчат
Листы в их сковавшей постели.
А в древнем чертоге, вдвоем,
Царевич с Царевной заснули,
И грезят, овеяны сном,
О страстном, о жарком Июле.
Как будто в глубокой воде,
В их мыслях светло и печально.
Цветок наклонился к звезде,
Глубинность ответа зеркальна.
И только порою, порой,
Как будто бы луч улыбнется,
И сонная с сонной душой
В вопросе-ответе сольется.
«Ты спишь, мой Царевич?» – «Я сплю».
Тень слов возникает напевно.
«Я сплю, но тебя я люблю».
«Я жду», отвечает Царевна.
В разгаре веселий,
Что с дымом печалей, —
В снежистости далей,
Где пляшет бурун, —
Средь пышности елей,
Меж призраков сосен,
В предчувствии весен,
В дрожаниях струн,
Не вешних, не здешних,
Не здешних, не вешних,
В мельканиях струн,
Закрутивших бурун, —
Я мглою был скован,
Тоской зачарован,
Я, нежный, и в нежности – злой,
Я, гений свирелей,
Я, утро апрелей,
Был сжат сребро-льдяною мглой, —
Вдруг кто-то раздвинул,
Меж снежных постелей,
Застывшие пологи льдов,
И ты опрокинул
Мой дом из снегов,
И ты опрокинул
Тот кубок метелей,
И струны запели о счастии снов,
И сны засмеялись в расцветах апрелей,
В расцветах, во взорах,
И в звонах, в которых
Весь мир засверкал, так чарующе-нов.
Царь-Огонь, Царевич-Ветер, и Вода-Царица,
Сестры-Звезды, Солнце, Месяц, Девушка-Зарница,
Лес Зеленый, Камень Синий, Цветик Голубой,
Мир Красивый, Мир Созвездный, весь мой дух
с тобой.
Жги, Огонь. Вода, обрызгай. Ветер, дунь морозом.
Солнце, Месяц, Звезды, дайте разыграться грозам.
Чтобы Девушка-Зарница, с грезой голубой,
Вспыхнув Молнией, явилась для меня судьбой.
Ты верила мне как Богу,
Ты меня любила как мир, —
И я на великую вышел дорогу,
И лира моя полнозвучней всех лир!
Я был для тебя наслажденье,
Какого другого нет, —
И песен моих не скудеет рожденье,
И песни мои суть напевы побед!
Я был для тебя страданье,
И ты любила его —
Я знаю, что в мыслях творцов мирозданья,
Я знаю, что значит быть Всем для всего!
Запорожская дружина дней былых была прекрасна,
В ней товарищи носились за врагами по степям.
Не жалели, не смущались, и одно им было ясно:
Это небо – наше небо, эти степи – служат нам.
И, сменивши клики брани на безумие попойки,
Братским смехом запорожцы озаряли светлый час.
И по степи точно мчались чьи-то бешеные тройки,
Это отзвуки веселья колдовали там для нас.
Колдовали и звенели. Напевали: Время минет.
Замолчат курганы наши. Будем в ветре мы как пыль.
Но в потомках наша память да не меркнет,
да не стынет, —
Слышу, деды-запорожцы, мне звенит о вас ковыль.
Запорожская дружина нас, познавших силу света,
Нас, чей гордый лозунг – утро вечно-юного лица,
Да пребудет неизменной, как звенящий стих Поэта,
Да пребудет полновластной, как победный клик
Певца.
Цветок есть расцветшее пламя, Человек – говорящий
огонь,
Движение мысли есть радость всемирных и вечных
погонь.
И взглянем ли мы на созвездья, расслышим ли говоры
струй,
Мы знаем, не знать мы не можем, что это один
поцелуй.
И струн ли рукой мы коснемся, чтоб сделать певучим
наш пир,
Мы песней своей отзовемся на песню, чье имя есть
Мир.
И кто бы ты пи был, напрасно – цветка ль, Человека ль —
не тронь:
Цветок есть расцветшее пламя, Человек говорящий
огонь.
Остров сделай из себя,
Остров голубой.
И мгновенье не дробя,
Будь самим собой.
Мир людей – толпа акул,
Это – вражий стан.
Вбрось свой разум в мерный гул,
Слушай Океан.
Помни: даже и Потоп
Бережет ковчег.
Жизнь людей – безмерный гроб,
Стань на тихий брег.
Меж тобою и людьми
Пусть поют моря
Эту долю ты возьми,
С Богом говоря.
Не покинет луч тебя,
Будет сон с тобой
Остров сделай из себя,
Остров голубой.
На чистое поле, под ясное Небо, под черное облако
встань,
На красное Солнце, на Месяц двурогий, на звезды
высокие глянь.
Под солнцем под красным есть синее Море,
и ладанный камень на нем,
И Божия церковь на ладанном камне, где служба
и ночью, и днем.
Ты выбери поле, иль выбери Небо, иль выбери Море
себе,
Но, выбрав, люби их, но, выбрав, служи им, и верь
той отдельной судьбе.
Ты Солнце увидишь не так, как другие, войдешь
в многозвездный ты храм,
И будешь ты видеть, как днем там и ночью
лазурный встает фимиам.
Если хочешь в край войти вечно-золотой,
Облачную лестницу нужно сплесть мечтой,
Облачные лестницы нас ведут туда,
Где во сне бываем мы только иногда.
А и спать не нужно нам, лишь возьми росу,
Окропи вечернюю света полосу,
И, скрепивши облачко месячным лучом,
В путь иди, не думая больше ни о чем.
Солнце перстень золотой
Нам неведомого Бога
Солнце светит над Водой,
Солнце гаснет за чертой
Предвечернего чертога.
Предвечерняя Луна
Серебристое запястье.
О, Луна, ты нам дана
Для узывчивого сна
Змеевого сладострастья.
Змеевидный Млечный Путь
Мировое ожерелье
Если мы когда-нибудь
Захотим сполна уснуть,
Там проснемся для веселья.
Звезды весело горят,
Вечен праздник изумруда.
В них опалы нежно спят,
В них рубины точат яд.
Праздник Неба – вечность Чуда.
Пошутит Водяной – измочит,
Пошутит Леший – закружит,
Русалка шутит – защекочет,
Пошутит Ночь – заворожит.
Руны Ночи прочитав,
Струны грома разобрав,
Я блуждаю, и сбираю на болотах стебли трав.
В этих травах тонкий яд,
Самоцветности горят,
В них глубокий, змееокий, нелюдской, берущий
взгляд.
Эти травы я сожму,
Выпью яд, и выпью тьму,
Кто б ты ни был подходящий, знай, что я тебя возьму.
Нас погонят по пятам
Руны Ночи в черный храм,
Струны грома, гряньте бурю, душу Дьяволу отдам.
Литовцы отметили, в давних веках
Великую тайну в двух вещих строках,
Что в треньи времен не сотрутся
«Змеиную если зажжешь ты свечу,
Все змеи сберутся».
Что в этих строках, я о том умолчу,
Лишь мудро о них вспоминая.
Час вещий теперь Я свечусь и лечу,
Как птица ночная,
Как птица, быть может, не птица, змея
Крылатая, зыбко-двойная,
На свет, на лесную свечу поспешая
В безвестность, где змеи, где царствует – Я.
Что держит Землю? Что? – Вода.
– Что держит Воду? – Камень грозный.
– Что держит Камень, дни, года,
Что держит Мир окружно-звездный?
– Четыре мощные Кита
– На чем они, Киты златые?
– Их вечно держит Красота,
Огня теченья молодые.
– А что же держит тот Огонь?
– Другой Огонь, его две части.
– А дальше? – Более не тронь.
Не тронь. Сгоришь!
Я свет зажгу, я свет зажгу,
На этом берегу.
Иди тихонько.
Следи, на камне есть вода.
Иди со мной, с огнем, туда,
На белом камне есть вода.
Иди тихонько.
Рука с рукой, рука с рукой,
Здесь кто-то есть другой.
Иди тихонько.
Тот кто-то, может, слышит нас.
Следи, чтоб свет наш не погас,
Чтобы вода не пролилась.
Иди тихонько.
Мы свет несем, мы свет несем.
Рабы нам Ночь со Днем.
Иди тихонько.
Следи, рука с рукой тверда,
На белом камне есть вода,
Свети, идем с огнем туда.
Иди тихонько.
Это не дерево, нет, это храм,
Это молельня лесная.
Струйно смолистый дрожит фимиам,
Душу к молитвам склоняя.
Молча бессменный горит изумруд
В этой вознесшейся хвое.
Сердце, утихни, быть радостно тут
В благоговейном покое.
«А те просветы меж ветвей?» —
Она, вздохнув, сказала,
И на мерцания очей
Как будто указала.
«О, те мерцания очей,
Замысливших иное!»
Так чей же сон, о чей, о чей
В той непостижной хвое!
