Что тут ответить? Да только себя процитировать,
Мною, в Тюмени ещё, в аналогичных случаях
В восьмидесятых ещё был придуман ответ, Мирославом Немировым:
Хуле ты петрить способен в поэзии, чмо ты ебучее!
Вот каков (очень правильный) мной им ответ.
Лучше коего — нет.
Нет.
Нет.
Нет.
начало сентября 1998.
День укорачивается и укорачивается, всё укорачивается и укорачивается
***
День укорачивается и укорачивается, всё укорачивается и укорачивается;
Лето, как впрочем и пять предыдущих, отличнейшим было, но только я, дятел,
Им ни чуть-чуть не успел насладиться, фигнёю различною всё заморачивался
и заморачивался,
Дни золотые (буквально! ведь лето!) на ерунду всё различную тратил и тратил;
День каждый день аж на глаз видно как укорачивается и укорачивается,
Самое главное же, что, как посмотришь на то, что
Там, позади, так увидишь, что нечего лучше совсем оборачиваться, —
Всё там безумно, и обло, озОрно, стозевно, позорно,
День укорачивается и укорачивается, всё укорачивается и укорачивается,
Тьма с обеих сторон каждый день от него отъедает;
Ладно бы день — жизнь ох как быстро всё укорачивается и укорачивается,
Жизень! Моя! Замечательная вся такая!
Тьма с равномерной стремительной скоростию на неё наступает;
сентябрь 1998
Сомнений нет, что именно Марине Влади
***
Сомнений нет, что именно Марине Влади,
Её с большими сиськами, конкретно, роли из кино “Колдунья”,
Обязаны мы изобилью в нашем поколеньи девушек Марина.
Но вот о чём, однако, следует подумать:
А не звучанье ли её фамилии повинно
В том факте, что Марины те, как это всем известно, боле-менее все — бляди?
А что оно есть так — то непреложный факт.
Одна такая, помню, мимо проходила,
Примерно в семисятседьмом, вся с оттопыренною жопой, круглой, в красных сапогах, —
Ох, из неё какая сила била!
Еще с кудряшками, с глазами точно звезды — ах-трах-страх!
И именно Марина, как потом узнал я, её имя было!
А вот ещё был, помню, случай... Впрочем, хули!
Всё это только рассуждения абстрактны.
Уж я не знаю — потому ли, посему ли,
Но так сложилась жизнь, прошло она так как-то,
Её суровые так разложились факты,
Что так и не пришлось ни разу ни единой мне из этих
Поближе познакомиться, каких такое множество имелося на свете.
Оно, конечно, вроде и не поздно, —
Подумать если, то не так уж я и стар,
К тому же, если взяться, наконец, совсем за ум,
Могу заделаться в кругах определенных так и вовсе суперстар,
А тут ещё позавчера нечаянно, как оказалось, и с женой развёлся,
И можно вовсе закатить совсем зелёный шум,
Такой, что ой-ёй-ёй, елдык-тык-дык и ексель-моксель!
Да разве нынешни Марины — те Марины,
Которые тогда, в последней четверти семидесятых,
Да в первой четверти потом ещё восьмидесятых?
Которые, хотя ебливы просто ужас,
На самом деле, в сущности, вполне невинны,
Ибо ебливы в основном из любопытства да за-ради дружбы?
А, впрочем, может быть, Марины-то и те —
Что, собственно, коль если прямо уж и честно,
Оно о нынешних Маринах мне известно,
Мене, погрязшему в позорной суете;
Да разве нынешний Немиров — тот Немиров,
На оных коий жадными очами зырил,
Весь трепеща, и трепеща опять, и охуйвая,
И уж совсем собой уж не сказать кого, являя,
Когда они со всех сторон и повсеместно;
И разве ……………………………………………
…………………………………………………………..
…………………………………………………………..
………………………………………..
………………………………………………………
…………………………………………………… ?
И обнаруживая с ужасом — ох мама!
Опухш являюсь, и залёжан, и плешив!
О, жизнь моя! Как я тобой обманут!
Как я, оказыватся, аз езмь наебшись!
июль 1998
P.S.
Да и с женою помирился я обратно,
И даже с рюмочкой проститься был заставлен.
Расти же, плешь, расти! Будь вовсе необъятна!
Живъём души меня, забвение печально!
октябрь 1998
Имея ампутированными улицы по самую аж дверь
***
Имея ампутированными улицы по самую аж дверь —
Ибо ох и мороз — хлад, мрак, мраз!
Себя имея прячущимся в логове, позорный точно зверь —
Как зверь позорный, ез, вот кто езмь аз сейчас;
Как зверь — какой? Такой: как змей морской на дне
Морском под много и километровою и многотонной толщей
Воды мороза тойсть, под страшной чёрной, звуко- свето- под непроницаемой — ойе!
Как в батискафе водолаз, вот зверь какой, короче.
Насчёт завыть — не знаю, но уж точно — ох, возропщешь
Непрошибаемою толщей стужи, расстояниями, как тьма
Меж звезд, невообразимые которы для ума,
Необитаемыми парсеками мрака с холодом, которыми является зима, —
Всем этим наглухо отрезан от людей,
Как уличенный типа именно убийца и злодей,
Как зверь, в начале упомянутый, запёртый в камере своей, —
Так вот чего сейчас хоть осознать умей:
Ошибка главная, котору ты, брателло, совершил —
Недостаточно ныл.
Российской жизни, брателло, ты разве не знаешь, устройство какое?
Русские люди не любят тех, кто не ноет.
И, жизней лютою, принужден, наконец, ты это понимать,
И пробовать, раз так, немедленно, в стихотвореньи прямо этом, ныть учиться начинать.
декабрь 1981; 5 ноября 1998
Есть и это на свете, и то, а и есть ведь на свете
***
Есть и это на свете, и то, а и есть ведь на свете
И другое йщё то, и другое ещё, и четвёртое это;
Есть и девятое, и сорокпятое, и миллиардтыщадвестидвенадцатое;
Столько на свете имеется много различнейших разностей,
Что загрустишь. Так на свете имеется много, оказывается
Сверхинтересного, что в магазин, например, книжный — лучше и не показываться:
Слишком тоска обует: на одного лишь Брокгауза
С Эфросом глянешь; а там и Британнику видишь; и/или
Более мелкого чьго, но не мень завлекательного, коего просто кубически мили
В мире; в котором к тому же — да в Лейбнице вот хоть — ни формулки
И не понять; а ведь кто-то читает всё это; да что там читает, сам пишет! —
и эти вот полки —
Фигля там звёздное небо, скажу вам, которым
Восхищаться положено и трепетать — вот где ужаса, братцы, восторга
Капище, братцы.
Вот он где, Страх-то Господен, вот де охать лишь да смиряться, —
В книжном простом магазине, который…
Ох, забери меня, Птичка, отсюда, нет сил это видеть, купи мне — забыться! — водяры!
1990, 11 июня, Надым — 1998, 7 ноября, Москва
Девчонки, девчонки, девчонки в босоножках!
***
Девчонки, девчонки, девчонки в босоножках!
Ну полюбите же меня вы хоть немножко!
О, замечательные нынешние девушки,
Вы что ж вот так вот мимо пролетаете? Я совсем ещё не дедушка!
Вы почему, такие замечательные сплошь разнообразно,
Так мной манкируете совершенно безобразно?
Девчонки новомодные, которы на платформах!
Коль так и далее пойдёт, я в Лигу обращусь За Сексуальные Реформы!
Одумайтесь немедленно, создания с ногами!
А то (в стихах! навеки!) заклеймлю названием вас женска пола дураками!
Одумайтесь, одумайтесь, опомнитесь, цыплёночки!
Ведь я совсем же пропадаю, просто прям козлёночек.
июнь 1999
Зимой — темно, а летом — светло
***
Зимой — темно, а летом — светло.
Зимой, чтобы выйти из дому, различных предметов шесть
Нужно надеть — кальсоны, свитер, ботинки, шарф, шапку, пальто,
А летом — идёшь как есть.
И вывод: зимой очень плохо всё, дико, холодно и западло,
А летом — напротив, отлично всё и замечательно здесь.
Таковы наблюдения автора этих строк
Над явлениями бытия.
Вот каков, братцы, есть тот конкретный урок
Что преподаёт нам, когда наблюдательность есть в ней, Поэзия;
Потому что, братан, приглядись и увидь: всё ведь именно так!
Ты мозги-то разуй да подумай хоть каплю, братан!
И увидишь: лишь только кто если болван, и баран, и дурак
Отрицать это станет. Ну иль — злономренный кто хитрован-шарлатан.
