Он мне кровь перелить предлагает.
Хмырь в халате кирнул и засунул, смеясь,
Под наркоз меня, как в душегубку,
Группу крови соседа прикинул на глаз
И в меня перелил через трубку.
Я очнулся к утру. Группа крови не та,
А сосед скалит зубы, как лошадь,
«Все подохли, — кричит, — а тебе ни черта!
А тебя им слабо укокошить!»
Я лежу. Он кладет мне компресс на хребет,
Пьет портвейн у меня в изголовье.
Он давил меня танком, но он мой сосед,
Мы свои, мы повязаны кровью!
Кто свои, кто чужие в родимом дому,
Мы не знаем, мы пьем, не косея.
Кто я сам — свой? Чужой? Ни хрена не пойму!
Эх, Расея моя, эх, Расея…
Мир и в правду очень тесен.
Я в асфальтовый каток
Въехал в лоб на «Мерседесе»,
В гипс попал, на койку лег.
Я, не двигаясь, дурею:
«Эй, заведующий врач,
Ты мне ноги побыстрее
К организму присобачь!»
Затихает сердце, слышь,
Превращается в угли!
Это смерть, когда лежишь.
Доктор, дай мне костыли!
Меня терзает персонал,
И я, любого черта злей,
Еще в наркозе осознал,
Чего им надо от людей!
У медбрата — дым из пасти.
Он кричит мне: «Лапоть, лох,
Это радость, это счастье —
То, что ты еще не сдох!
Твои ломаные грабли
От гангрены не спасти,
А из капельницы капли
Потребляешь — так плати!
Капля — доллар. Сам считай,
Сколько денег в день в ходу.
Скинь их на пол невзначай
Под кровать, а я найду!»
Мне в нос перловку и компот
Со всех сторон силком суют,
«Гони рубли, — кричат, — урод!»
И костылей мне не дают!
Мне впиваются, как гвозди,
Взгляды грозные в глаза.
Нянька, черная от злости,
Жалом водит, как гюрза:
«Дай средства́ на опохмелку,
На учебу, на семью,
И я тебе согрею грелку
И микстуру в рот налью!»
Я все пропил, я пустой,
Но в постели у меня
Под подушкой в час ночной,
Чья-то шарит пятерня!
У них в ладонях, в пальцах зуд,
Они шипят: «Дыши ровней!»
И, как мешок, меня трясут
И не дают мне костылей!
Их ближайшая задача —
Простыней меня накрыть,
На задворки захреначить
И на полку положить.
Там жмуры, как фон бароны,
Отдыхают, там покой.
Я лежу, как гусь вареный,
И кружатся, как вороны,
Чьи-то рожи надо мной!
Говорят, что пульса нет
И что я — мертвее пня,
Тушат лампу, гасят свет,
Им все ясно про меня!
Профессор, гад, потупил взор,
Махнул рукой: «Хана, капут!»
И на каталке прямо в морг
Меня из лифта волокут!
Я плыву, как на пароме,
Перевозчик хмур, суров:
«То, что ты еще не помер,
Чем докажешь, кроме слов?»
Это дедушка Пахом,
У него бычок во рту,
Он ладонью, как веслом,
Разгребает темноту.
Он из флакона отхлебнул,
Тряхнул седою головой
И мне налил, и вдаль зевнул,
Ему плевать, что я — живой!
Я на пол, вбок валюсь, впотьмах,
Я стойку делаю, держусь,
И на руках, и на руках
По коридору уношусь!
Я бегу, а мне вдогонку
Крик надсадный, словно нож,
Разрывает перепонку:
«Врешь, собака, не уйдешь!»
Нянька белая, как марля,
В грязь готова лечь костьми:
«Денег дай, и все нормально!
Ну хоть цепь с себя сними!»
Мчусь за совесть и за страх,
До последней капли сил.
Я умею на руках,
Я в гимнастику ходил!
«Жить стало явно веселей! —
Мне ветер в уши просвистел, —
Ему не дали костылей,
А он ушел, куда хотел!»
И хрип, и топот за спиной,
И враг — в засаде, в стороне,
И темнота вокруг — стеной,
И сила есть, и пульс при мне!
И ни тропы, и ни огня,
К своим шагаю, как в бреду,
И там не спят, там ждут меня,
И я дойду, и я дойду,
И я дойду, и я дойду!
1994
Мы с супругою Марусей дом задумали построить,
Мы вложили сбереженья, чтобы прибыль наварить.
Нам структуры обещали в десять раз доход утроить,
А потом его по новой в двадцать раз учетверить!
Год проплелся, как колхозная кобыла.
Вот мы приняли по стопке ровно в пять!
Это утро новой жизни наступило,
Можно выручку с наваром изымать!
Я постригся и побрился, на рубахе вывел пятна,
Я костюм надел — ей-богу, в первый раз за десять лет,
В банк пришел — к окошку, к стойке: «Братцы, вклад хочу обратно, —
Плюс проценты — дивиденты! Вот мешок мой, вот пакет!»
