Баллада о человеке
Перевод М. Алигер
Один пробирался он в снежном лесу
две ночи во мгле и в тумане.
Сказал ему лес: «Я тебя не спасу.
Пойми же, ты гибнешь, ты ранен.
Далеко отряд. Ни жилья, ни пути.
Отсюда уйти и не пробуй».
Был глух человек, продолжая ползти
в снегу, от сугроба к сугробу.
И лес говорил: «Покорился бы ты.
Не тратил бы даром усилья.
Взгляни, даже голубь упал с высоты.
И птичьи осилил я крылья.
Смирись же. Ведь рана твоя глубока.
Взгляни на озябшую птаху».
Но со снегу взял человек голубка
и спрятал его под рубаху.
Он кровью горячей его отогрел.
Тот ожил, воспрянул, встряхнулся,
крылами взмахнул и туда полетел,
куда человек не вернулся.
Не должно!
Перевод М. Алигер
Нет, не смеет кончиться до срока
то, что и не начинало жить.
Мысли, что оборваны жестоко, —
вас должны другие подхватить.
Корабли должны к земле добраться
издали, из глубины морей.
Не должны дороги прерываться
линией окопов и траншей.
Нет, не должен дом стоять без крыши,
жалуясь напрасно небесам.
Письма, что кому-то кто-то пишет, —
вы должны дойти по адресам.
Должен день окончиться закатом,
должен в очагах пылать огонь,
хлеб не должен сохнуть непочатым
и завянуть — девичья ладонь.
Дайте людям дописать страницы,
кончить книгу, виноград убрать.
Не успевшее еще родиться
не должно до срока умирать.
{18}
Тобою полон день, твоею сутью,
и этот день так долог, так велик,
что время все, с его бескрайней жутью,
теперь ничтожно для меня, как миг.
Сверкающие звезды в отдаленье
на небе вышивают плащ ночной.
Благодарю, о вечное мгновенье,
за день, когда она была со мной.
Все небо звездами изгрызло.
В безмерности своих пустот
оно над головой повисло,
зияло, скалилось, как рот.
Ревело яростное море
под мутно-белой пеленой
и разбивалось, скалы моя,
мертворожденною волной.
Сады приморские застыли,
дрожа без света и тепла,
и вся земля была пустыней,
вся жизнь — абсурдною была.
В тот миг — и грозный и суровый,
давивший, мне казалось, всех,
чистосердечный и здоровый
раздался
двух влюбленных
смех.
И я, легко смиряя нервность,
пошел дорогою ночной
домой, в родную ежедневность,
в родную будничность — домой.
И ничего я не боялся
и все на свете мог, умел —
лишь потому, что смех раздался,
девичий голос прозвенел.
Человеку верить надо
в то, что буднично и просто.
Не в словесные тирады!
И не в хитрые вопросы!
Нужно верить в мать, и в сына,
и в любимых верить надо,
в песню, что во мраке синем
льется над цветущим садом…
И когда над миром грозно
загрохочут барабаны,
засверкают в небе грозы
и засвищут ураганы —
мы сурово и спокойно
преградим дорогу бедам
и вернемся с поля боя,
озаренные победой.
{19}
Подпольщик
Перевод А. Гатова
Он разносил боевые призывы,
верно и точно указывал цели,
и после каждого нового взрыва
знали — участвовал он в этом деле.
То торопился, а то, выжидая,
медлил; и если давал себе слово,
ночью не раз убирал негодяя,
сам умереть, если нужно, готовый.
Тайну работы суровой и тяжкой
не выдавало обличье простое:
галстук в горошину, или фуражка,
или пальто — как обычно — чужое.
Если ж порой полицейский пытался,
в карцер толкнув его, выведать что-то,
неузнаваемым он оставался.
— Нет! — отвечал он и в первый, и в сотый.
Ныне ж, когда над страной горделиво
высится знамя, которое свято,
ныне, когда из подполья призывы
вышли на свет, перешли на плакаты, —
он все такой же, и если, бывает,
спросят: — Что делал ты раньше? — при этом
рта не раскроет — привычка такая! —
иль удивительно медлит с ответом.
Смена саперов
Перевод Б. Принина
Та надпись по путям военным
вела нас, возникая вдруг:
«Проверено» — мелком по стенам,
«Проверено. Сержант Бунчук».
Мы с нежностью на знак глядели
и думали в который раз:
«Как он спешит дойти до цели!
Не подождет, не встретит нас».
И вот он нас однажды встретил —
вблизи от знака, молодой,
веселый. Только на портрете,
на пирамидке со звездой.
Шиповник цвел, благоухая,
в обломках рухнувшей стены,
и, черт возьми, — судьба какая —
шли дни последние войны!
Мы посидели, покурили,
следя за дымом, а потом
машины, серые от пыли,
помчали тем же нас путем.
И снова по путям военным
нас вел тот знак сквозь гарь и дым:
«Проверено» — мелком по стенам,
и лишь подписано другим.
«Мелкий след под ветками…»
Перевод Д. Самойлова
Мелкий след под ветками
убегает в лес.
Две лисички петлями
пробегали здесь.
Две лисички алые
сгинули вдали,
две мелькнули малые
зимние зари.
Вот ведет, как меточки,
след на бережок,
вот стряхнули с веточки
голубой снежок.
Здесь лисички замерли,
видно, неспроста,
снег хвостами замели —
виден след хвоста,
Зайца за угорьями
думали настичь
или же поспорили,
где богаче дичь.
Желтенький оставили
след на берегу,
а потом растаяли
в голубом снегу.
И исчезли малые
лисоньки вдали,
сгинули две алые
зимние зари.
«И снова небосвод похож…»
Перевод Л. Дымовой
И снова небосвод похож
на тусклый лист стального цвета,
И снова льет осенний дождь
там, где вчера лишь было лето.
А синева, недавний фон
для нашей солнечной террасы, —
сегодня черный рев и стон
непобедимой водной массы.
Густой чернильною волной
накрыло замершие пляжи.
Куда девался наш покой?
И где же беззаботность наша?
И мысли, и слова, и сны —
все тонет в этом адском хоре!
И лишь теперь постигли мы,
что рядом с нами было море.
Горячая просьба
Перевод Ю. Левитанского
Вот и листья шуршат, облетая, —
мол, не век тебе быть молодым.
Что ж, смешайся, листва золотая,
с этим солнечным днем золотым.
Я еще продолжаю движенье.
Я пером еще твердо вожу.
Но уже на свое окруженье
с затаенной печалью гляжу.
Вы, чей день еще только в зените,
на исходе осеннего дня
руку помощи мне протяните,
если силы оставят меня.
Дескать, хватит, окончены сроки —
уж не те твои строки, не те…
Что ж, судите меня, будьте строги.
Убедите в своей правоте.
Докажите свое пониманье.
Обоснуйте мне свой приговор.
Я его не приму во вниманье,
ну, да это другой разговор.
