Эдуард Асадов - Избранное

Мой друг! И вблизи, и в любой дали
Запомни хорошее, звонкое слово:
Есть город под небом Московской земли
С лирическим именем — Одинцово.

Зимою в снегах, а весной в листве,
С лугами, рекой и сосновым бором
Стоит он, спиной прислонясь к Москве,
И смотрит на запад спокойным взором.

В историю вписано красной строкой,
Как правил в Москве по веленью сердец
Надежда отечества — Дмитрий Донской,
И был у него всегда под рукой
Любимый боярин Андрей Одинец.

И вот за любовь и за то, что ни разу
Не гнул пред врагами в боях головы,
Пожалован был он великим князем
Деревней на западе от Москвы.

А грамота князя и мудрое слово
Вовек нерушимы. На том конец!
И если хозяин селу Одинец,
То, значит, и зваться ему — Одинцово!

И двинулось дело упрямо в рост
При жизни достойнейшей и неброской.
Процесс этот сложен, и мудр, и прост,
И вот Одинцово — уже форпост
Упорства и славы земли Московской!

Припомните: смуту и боль земли
В страстях и пожарах, как в лютой пасти,
Когда вдруг Лжедмитрии к нам пришли
Под стягами польско-литовской власти.

Но долго ль царить на земле моей
Могли те поляки и те литовцы?!
Гнев бурно прошёл по России всей,
И первыми стали их гнать взашей
Все те же отважные одинцовцы!

И слово «форпост» не трезвон, а суть,
Тут воля, стоящая непреклонно.
Припомните: где заступили путь
Безжалостным ордам Наполеона?!

Да, здесь, как седьмой, как девятый вал,
Лупили врагов всех мастей и видов
То Дорохов — доблестный генерал,
А то легендарный Денис Давыдов!

И, прежде чем встретить у Бородино,
Стремились вот здесь днём и ночью биться
И вдрызг ощипали ту злую птицу
С когтями железными заодно!

И, видя всем сердцем насквозь французов,
Под немощью пряча свой острый ум,
Сидел здесь над планами сам Кутузов,
Исполненный гордо-высоких дум!

А раньше, предвидя, быть может, пушки
И подлости пылкой душой грозя,
В Захарове юный великий Пушкин
Писал свои вирши, перо грызя.

Шли годы. И вот, как по злому слову,
Фашизм свой стальной обнажил оскал.
Он яростно пер. Он гремел, но встал
Вот тут — возле подступов к Одинцову!

Да, встал. И уже — ни фанфар, ни трюков,
Ни даже случайных побед хотя б!
Не зря ж учредил здесь свой главный штаб
Победоносный Георгий Жуков!

И пусть все успехи ещё далеки,
Но в сердце победы уже отмечены
Отсюда: с полоски Москвы-реки
До Эльбы и Одера, до неметчины!

Торопится время за годом год
С проблемами, спорами, вдохновеньем,
Живёт в Одинцове живой народ,
Готовый к труду и любым сраженьям.

А как же иначе?! Ведь всякий год
Тут рядом отважники и отличники:
С бесстрашным танкистом — лихой пилот,
А возле ракетчиков — пограничники.

А мирные жители? Вновь и вновь
Скажу: жизнь звенит! И добавлю снова:
Кто верует в искренность и любовь —
Прошу вас пожаловать в Одинцово!

И в праздничный день мы поднимем тост
За совесть, за правду и ветер хлёсткий,
За город бесстрашия. За форпост
Свободы и славы земли Московской!

За битвы, за песни, за все дерзания
О, мой Севастополь, ты мне, как сыну,
Присвоил сегодня высокое звание
Почётного гражданина.

Мы спаяны прочно, и я говорю:
Той дружбе навеки уже не стереться.
А что я в ответ тебе подарю?
Любви моей трепетную зарю
И всю благодарность сердца!

Пусть годы летят, но в морском прибое,
В горячих и светлых сердцах друзей,
В торжественном мужестве кораблей,
В листве, что шумит над Сапун-горою,

И в грохоте музыки трудовой,
И в звоне фанфар боевых парадов
Всегда будет жить, Севастополь мой,
Твой друг и поэт Эдуард Асадов!

Я живу в Севастополе. В бухте Омега,
Там, где волны весёлые, как дельфины,
На рассвете, устав от игры и бега,
Чуть качаясь, на солнышке греют спины…

Небо розово-синим раскрылось зонтом,
Чайки, бурно крича, над водой снуют,
А вдали, пришвартованы к горизонту,
Три эсминца и крейсер дозор несут.

Возле берега сосны, как взвод солдат,
Чуть качаясь, исполнены гордой пластики,
Под напористым бризом, построясь в ряд,
Приступили к занятию по гимнастике.

Синева с синевой на ветру сливаются,
И попробуй почувствовать и понять,
Где небесная гладь? Где морская гладь?
Все друг в друге практически растворяется.

Ах, какой нынче добрый и мирный день!
Сколько всюду любви, красоты и света!
И когда упадёт на мгновенье тень,
Удивляешься даже: откуда это?!

Вдруг поверишь, что было вот так всегда.
И, на мужестве здесь возведённый, город
Никогда не был злобною сталью вспорот
И в пожарах не мучился никогда.

А ведь было! И песня о том звенит:
В бурях войн, в свистопляске огня и стали
Здесь порой даже плавился и гранит,
А вот люди не плавились. И стояли!

Только вновь встал над временем монолит —
Нет ни выше, ни твёрже такого взлёта.
Это стойкость людская вошла в гранит,
В слово Честь, что над этой землёй звенит,
В каждый холм и железную волю флота!

Говорят, что отдавшие жизнь в бою
Спят под сенью небес, навсегда немые,
Но не здесь! Но не в гордо-святом краю!
В Севастополе мёртвые и живые,
Словно скалы, в едином стоят строю!

А пока тихо звезды в залив глядят,
Ветер пьян от сирени. Теплынь. Экзотика!
В лунных бликах цикады, снуя, трещат,
Словно гномы, порхая на самолётиках…
Вот маяк вперил вдаль свой циклопий взгляд…

А в рассвете, покачивая бортами,
Корабли, словно чудища, важно спят,
Тихо-тихо стальными стуча сердцами…
Тополя возле Графской равняют строй,
Тишина растекается по бульварам.

Лишь цветок из огня над Сапун-горой
Гордо тянется в небо, пылая жаром.
Патрули, не спеша, по Морской протопали,
Тают сны, на заре покидая люд…

А над клубом матросским куранты бьют
Под звучание гимна о Севастополе.
А в Омеге, от лучиков щуря взгляд,
Волны, словно ребята, с весёлым звоном,
С шумом выбежав на берег под балконом,
Через миг, удирая, бегут назад.

Да, тут слиты бесстрашие с красотой,
Озорной фестиваль с боевой тревогой.
Так какой это город? Какой, какой?
Южно-ласковый или сурово-строгий?

Севастополь! В рассветном сияньи ночи,
Что ответил бы я на вопрос такой?
Я люблю его яростно, всей душой,
Значит, быть беспристрастным мне трудно очень.

Но, однако, сквозь мрак, что рассветом вспорот,
Говорю я под яростный птичий звон:
Для друзей, для сердец бескорыстных он
Самый добрый и мирный на свете город!

Но попробуй оскаль свои зубы враг —
И забьются под ветром знамёна славы!
И опять будет все непременно так:
Это снова и гнев, и стальной кулак,
Это снова твердыня родной державы!

Ботаник, вернувшийся с южных широт,
С жаром рассказывал нам
О редких растениях горных высот,
Взбегающих к облакам.

Стоят они гордо, хрустально чисты,
Как светлые шапки снегов.
Дети отчаянной высоты
И дикого пенья ветров.

В ладонях ботаника — жгучая синь,
Слепящее солнце и вечная стынь
Качаются важно, сурово.
Мелькают названья — сплошная латынь —

Одно непонятней другого.
В конце же сказал он: — А вот эдельвейс,
Царящий почти в облаках.
За ним был предпринят рискованный рейс,
И вот он в моих руках!

Взгляните: он блещет, как горный снег,
Но то не просто цветок.
О нем легенду за веком век
Древний хранит Восток.

Это волшебник. Цветок-талисман.
Кто завладеет им,
Легко разрушит любой обман
И будет от бед храним.

А главное, этот цветок таит
Сладкий и жаркий плен:
Тот, кто подруге его вручит,
Сердце возьмёт взамен. —

Он кончил, добавив шутливо: — Ну вот,
Наука сие отрицает,
Но если легенда веками живёт,
То всё-таки, кто его знает?..

Ботаника хлопали по плечам,
От шуток гудел кабинет:
— Теперь хоть экзамен сдавай по цветам!
Да ты не учёный — поэт!

А я все думал под гул и смех:
Что скажет сейчас она?
Та, что красивей и тоньше всех,
Но так всегда холодна.

Так холодна, что не знаю я,
Счастье мне то иль беда?
Вот улыбнулась: — Это, друзья,
Мило, но ерунда… —

В ночи над садами звезды зажглись,
А в речке тёмным-темно…
Толкаются звезды и, падая вниз,
С шипеньем идут на дно.

Ветер метёт тополиный снег,
Мятой пахнет бурьян…
Конечно же, глупо: атомный век —
И вдруг цветок-талисман!

Пусть так! А любовь? Ведь её порой
Без чуда не обрести!
И разве есть учёный такой,
Чтоб к сердцу открыл пути?!

Цветок эдельвейс… Щемящая грусть…
Легенда… Седой Восток…
А что, если вдруг возьму и вернусь
И выпрошу тот цветок?!

Высмеян буду? Согласен. Пусть.
Любой ценой получу!
Не верит? Не надо! Но я вернусь
И ей тот цветок вручу!

Смелее! Вот дом его… поворот…
Гашу огонёк окурка,
И вдруг навстречу мне из ворот
Стремительная фигурки!

Увидела, вспыхнула радостью: — Ты!
Есть, значит, тайная сила.
Ты знаешь, он яростно любит цветы,
Но я смогла, упросила…

Сейчас все поймёшь… я не против чудес,
Нет, я не то говорю… —
И вдруг протянула мне эдельвейс.
— Вот… Принимай… дарю!

Звёздами вспыхнули небеса,
Ночь в заревом огне…
Люди, есть на земле чудеса!
Люди, поверьте мне!