Коллектив авторов - Высоким слогом русского романса… (сборник)

Когда я на почте служил ямщиком,
Был молод, имел я силенку,
И крепко же, братцы, в селенье одном
Любил я в ту пору девчонку.

Сначала не видел я в этом беду,
Потом задурил не на шутку:
Куда ни поеду, куда ни пойду —
Все к милой сверну на минутку.

И любо оно, да покоя-то нет,
А сердце щемит все сильнее…
Однажды начальник дает мне пакет:
Свези, мол, на почту живее.

Я принял пакет и скорей на коня,
И по полю вихрем помчался,
А сердце щемит да щемит у меня,
Как будто с ней век не видался…

И что за причина? Понять не могу, —
А ветер так воет тоскливо…
И вдруг словно замер мой конь на бегу
И в сторону смотрит пугливо…

Забилося сердце сильней у меня,
И глянул вперед я в тревоге.
Затем соскочил с удалого коня
И вижу я труп на дороге!

А снег уж совсем ту находку занес,
Метель так и пляшет над трупом,
Разрыл я сугроб – да и к месту прирос,
Мороз заходил под тулупом!..

Под снегом-то, братцы, лежала она!
Закрылися карие очи…
Налейте, налейте скорей мне вина,
Рассказывать больше нет мочи!..

Славное море – привольный Байкал,
Славный корабль – омулевая бочка…
Ну, Баргузин, пошевеливай вал…
Плыть молодцу недалечко.

Долго я звонкие цепи носил;
Худо мне было в норах Акатуя,
Старый товарищ бежать пособил,
Ожил я, волю почуя.

Шилка и Нерчинск не страшны теперь;
Горная стража меня не видала,
В дебрях не тронул прожорливый зверь.
Пуля стрелка – миновала.

Шел я и в ночь и средь белого дня;
Близ городов я поглядывал зорко;
Хлебом кормили крестьянки меня,
Парни снабжали махоркой.

Весело я на сосновом бревне
Вплавь чрез глубокие реки пускался;
Мелкие речки встречалися мне —
Вброд через них пробирался.

У моря струсил немного беглец;
Берег обширен, а нет ни корыта;
Шел я каргой и пришел наконец
К бочке, дресвою замытой.

Нечего думать – бог счастья послал:
В этой посудине бык не утонет;
Труса достанет и на судне вал —
Смелого в бочке не тронет.

Тесно в ней было бы жить омулям;
Рыбки, утешьтесь моими словами:
Раз побывать в Акатуе бы вам —
В бочку полезли бы сами!

Четверо суток верчусь на волне;
Парусом служит армяк дыроватый,
Добрая лодка попалася мне,
Лишь на ходу мешковата.

Близко виднеются горы и лес,
Буду спокойно скрываться под тенью,
Можно и тут погулять бы, да бес
Тянет к родному селенью.

Славное море – привольный Байкал,
Славный корабль – омулевая бочка…
Ну, Баргузин, пошевеливай вал…
Плыть молодцу недалечко!

Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные,
Острогрудые челны.

На переднем Стенька Разин,
Обнявшись, сидит с княжной,
Свадьбу новую справляет,
Сам веселый и хмельной.

А она, закрывши очи,
Ни жива и ни мертва,
Молча слушает хмельные
Атамановы слова.

Позади их слышен ропот:
– Нас на бабу променял,
Только ночь с ней провожжался,
Сам на утро бабой стал.

Этот ропот и насмешки
Слышит грозный атаман
И могучею рукою
Обнял персиянки стан.

Брови черные сошлися —
Надвигается гроза,
Алой кровью налилися
Атамановы глаза.

– Ничего не пожалею,
Буйну голову отдам, —
Раздается голос властный
По окрестным берегам.

– Волга-Волга, мать родная,
Волга, русская река,
Не видала ты подарка
От донского казака!

Чтобы не было раздора
Между вольными людьми,
Волга, Волга, мать родная,
На, красавицу прими!

Мощным взмахом поднимает
Он красавицу-княжну
И за борт ее бросает
В набежавшую волну.

– Что ж вы, братцы, приуныли?
Эй ты, Филька, черт, пляши!
Грянем песню удалую
На помин ее души!

Степь да степь кругом
Путь далек лежит.
В той степи глухой
Замерзал ямщик.

И, набравшись сил,
Чуя смертный час,
Он товарищу
Отдавал наказ:

«Ты, товарищ мой,
Не попомни зла —
В той степи глухой
Схорони меня.

Ты лошадушек
Сведи к батюшке,
Передай поклон
Родной матушке.

А жене скажи
Слово прощальное,
Передай кольцо
Обручальное.

Да скажи ты ей —
Пусть не печалится,
Пусть с другим она
Обвенчается.

Про меня скажи,
Что в степи замерз,
А любовь ее
Я с собой унес».

Замолчал ямщик…
Кони ехали.
А в степи глухой
Бури плакали…

Бывало, в дни веселые
Гулял я, молодец,
Не знал тоски-кручинушки
Как вольный удалец.

Любил я деву юную, —
Как цветик хороша,
Тиха и целомудренна,
Румяна, как заря.

Спознался ночкой темною,
Ах! ночка та была,
Июньская волшебная,
Счастлива для меня.

Бывало, вспашешь полосу,
Лошадку уберешь
А сам тропой знакомою
В заветный бор идешь.

Глядишь: моя красавица
Давно уж ждет меня;
Глаза полуоткрытые,
С улыбкой на устах.

Но вот начало осени;
Свиданиям конец,
И деву мою милую
Ласкает уж купец.

Изменница презренная
Лишь кровь во мне зажгла,
Забыла мою хижину,
В хоромы жить ушла.

Живет у черта старого
За клеткой золотой,
Как куколка наряжена,
С распущенной косой.

Просил купца надменного,
Ее чтоб отпустил;
В ногах валялся, кланялся, —
Злодей не уступил.

Вернулся в свою хижину —
Поверьте, одурел,
И всю-то ночь осеннюю
В раздумье просидел.

Созрела мысль злодейская,
Нашел во тьме топор,
Простился с отцом-матерью
И вышел через двор.

Стояла ночка темная,
Вдали журчал ручей,
И дело совершилося:
С тех пор я стал злодей.

Теперь в Сибирь далекую
Угонят молодца
За деву черноокую,
За старого купца.

Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно,
Дни и ночи часовые,
Да-эх! стерегут мое окно.

Как хотите, стерегите,
Я и так не убегу.
Мне и хочется на волю, —
Да-эх! цепь порвать я не могу.

Эх вы, цепи, мои цепи,
Вы железны сторожа,
Не порвать и не разбить вас,
Да-эх! никому и никогда.

Не гулять мне, как бывало,
По родимым по полям:
Моя молодость завяла,
Да-эх! по острогам и тюрьмам.

Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно,
Дни и ночи часовые,
Да-эх! стерегут мое окно.

«Что шумишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?»

– «С ветром речь веду я
О своей невзгоде,
Что одна расту я
В этом огороде.

А через дорогу,
За рекой широкой
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.

Как бы мне, рябине,
К дубу перебраться?
Я б тогда не стала
Гнуться и качаться.

Тонкими ветвями
Я б к нему прижалась
И с его листами
День и ночь шепталась.

Но нельзя рябине
К дубу перебраться!
Знать, мне, сиротине,
Век одной качаться».