Александр Перфильев - Стихи

И эта встреча кончилась… так скоро!
И снова жизнь, как стертое клише.
Как нежный звон китайского фарфора
Звучит твой голос ласковый в душе.

И так вся жизнь, все счастье в этом звоне,
Чудесных дней, уже ушедших в мглу, —
Возьмем хрустальное и тотчас же уроним,
И видим лишь… осколки на полу.

Мы никогда не узнаем друг друга,
Хотя встречались, может быть, не раз…
Светило ль Солнце, налетала ль вьюга,
И с ними таял взгляд случайных глаз —
Мы никогда не узнаем друг друга,
Хотя встречались, может быть, не раз.

Года идут в изгнаньи и в скитаньях,
В которых ничего нельзя сберечь,
И лишь в томительных воспоминаньях
Порой сияет искра этих встреч…
Года идут в изгнаньи и в скитаньях,
В которых ничего нельзя сберечь.

И только… только к завершенью круга,
В концовке, заключающей рассказ,
Мы понимаем вдруг в последний час,
Чем быть могли — пусть Солнце или вьюга,
И чем, увы, не стали друг для друга,
Хотя встречались, может быть, не раз!

Оно стучится без ответа,
Молчит, когда его зовем…
Блуждает счастье близко где-то,
И не найдет дороги в дом.

Веселый смех и русый локон,
Любви пленительный рассказ…
Проходит счастье мимо окон,
Не подымая синих глаз.

Оно порой уже готово
Нам улыбнуться и зайти,
Но мы в волненьи это слово
Боимся вслух произнести…

Его не выдумать заране,
Мелькнет, и нет его опять,
Не любит счастье колебаний,
И не умеет долго ждать!

О нежности, которая внутри
Течет, журчит подземными ручьями,
Мне кажется, не надо говорить
Ни нежными, ни грубыми словами.

Пусть камениста внешняя кора,
Умышленно зачем ее буравить?
Когда наступит нужная пора
Ручей прорвется, иначе нельзя ведь.

Есть люди: в многослойной тишине
Земли — они угадывают воду…
Так нежность человеческая мне
Ясна у тех, кто не был нежным сроду.

Так иногда доносит память снова
Все то, что время сжало в кулаке…
…Я из Толмеццо ехал в штаб Краснова
Средь голых гор, на рыжем дончаке.

В селенье въехал. Вдруг, гляжу — палатка,—
Что ж сердце так забилося мое?
Стоит лохматая верблюжья матка,
И верблюжонок около нее.

И рядом, на кошме, монгол, с суровым,
Таким знакомым и родным лицом…
Как будто я в пустыне Гоби снова
В Козловской экспедиции с отцом.

Отец прикажет сняться, карту вынет…
Зафыркают верблюды в полутьме.
И мы: цепочкой втянемся в пустыню,
И запоют буряты: «Ши намэ…»

Я вспомнил детство и сказал по-братски,
Склонясь с седла: «Сайн судживайн, нохор?»
Вопроса он не понял по-бурятски,
И начался по-русски разговор.

«Нет, здесь не видно ваших забайкальских,
Мы — калмыки с Задонья, видишь сам…»
О, Боже! Занесло верблюдов сальских
В Италию, к суворовским путям!

И вспомнил я тогда верховья Сала,
И степь, и ленту Куберле-реки…
Казачья горсть там кровью истекала,
И вместе с нами братья-калмыки.

И вот теперь мы, выбравшись оттуда,
Сошлись на перепутьи всех дорог.
О братья! Нас благословляет Будда,
Он знает все. Сказал он: близок срок.

Бывают встречи… и совсем чужому
Глядишь в глаза, взволнованно дыша…
Нигде не видел, а лицо знакомо,
И не одно лицо, а вся душа!

Подобное весеннему листочку,
Несящему и свежесть, и тепло,
Оно вернулось в эту оболочку,
То чувство, что безвременно ушло…

Где началось оно — душа забыла,
Но знаешь безошибочным чутьем,
Что жизнь через столетья повторила
Потерянную радость — быть вдвоем!

И кажется, она не обрывалась,
А, перейдя в забвение и сон,
Взяла с собой какую то усталость
И боль из тех, незнаемых времен…

Не потому ли, как и в прежней плоти,
Когда душа раскрывшаяся ждет —
На маленькой, неверно взятой ноте
Все оборвется и опять… уйдет?

Нет, вы судить меня не в силах,
Что я не оторвусь сейчас
От этих нежных, этих милых,
Давно любимых мною глаз…

О, как от встречи и до встречи
Часы томительно долги…
И вот опять чудесный вечер
Приносит легкие шаги…

В глазах — как в звездной неба чаше
Мечта моя отражена,
И в каждой складке платьев ваших
Звенит упругая волна!

И словно берег в час прилива,
Я волн не властен отдалить…
Как радостно, так молчаливо,
Так безответно и красиво,
И так мучительно любить!

Никого желанного, родного,
Никого любимого не жду,
Только бы твое услышать слово,
Глядя на Вечернюю звезду…

У тебя, за дальними морями,
Как насмешка после наших мест
В декабре все суше, все упрямей
Летний зной пылает над полями,
А ночами светит Южный Крест.

Голоса родные глуше, глуше,
Как и сердца медленней удар.
Он, наверное, и слезы сушит
Беспощадный австралийский жар.

Думаешь — я этого не знаю,
Что тебя измучила жара?
Думаешь, что я не понимаю,
Отчего растет твоя хандра?

Но сказать я все могу лишь хвое,
Если ветки елки обниму:
«Понимаешь, жили-были двое,
А теперь живем по одному»…

Именно, когда я стал нежнее,
Проще сердцем, глубже понял свет,
Именно, когда ты всех нужнее,
То тебя тогда со мною нет!

Ты многого во мне не замечаешь,
Того, что я хочу напрасно скрыть.
Наверно ты меня не понимаешь,
Хотя понять желаешь, может быть!

Но есть слова, которые не скажешь,
Они в душе таятся глубоко,
Есть узелки, которых не развяжешь,
Хоть завязать их было так легко…

И почему-то в жизни все иначе,
Не так совсем, как думалось сперва…
Когда душа, таясь, от боли плачет, —
Мы говорим веселые слова!

Мы способны только очень пьяными
До конца друг друга понимать, —
Так не будем же речами странными
В этот вечер время отнимать.

Все равно, пока оно не пенится,
Не в бокалах — в голове — вино,
Ничего у нас не переменится,
Ничего не выйдет, все равно.

Скажешь ты (в который раз!) намеренно:
«Не люблю»… Меня ты не смутишь,
Знаю я — сама ты не уверена,
Правду иль неправду говоришь.

Знаю также, что уже заплатано
Счастье пред тобою впереди,
Ценно то, что глубоко запрятано,
Что и смерть не вырвет из груди…

И когда уйдешь разочарованной,
И не будет сил поднять лица,
Нелюбимый и спьяна целованный
Я с тобой останусь… до конца.

В Италии был я когда-то…
Был холод, вражда и война.
Солдаты, солдаты, солдаты…
Над ними — небес глубина.

Над бездной висят акведуки,
Как будто со снежных вершин
Протянуты тонкие руки
В суровую бедность долин.

Трагическое интермеццо
В гротеске свихнувшихся дней —
Казачьи лампасы, Толмеццо,
Верблюды из Сальских степей.

В Италии был я однажды
Весной на исходе войны.
Но той, утоляющей жажду
Души, — я не видел страны.