После «Улицы Красных Зорь» появилась третья книжка — «Победа». Основой ее я считаю раздел «Уральские партизаны» — цикл стихов о героическом походе уральских партизан, который они сделали под водительством Блюхера и Каширина в 1920 году. Мне кажется, что именно здесь я от простых дробей перешел к десятичным.
Я тогда еще не побывал на Урале, но я ощущал материал об уральских партизанах как свой. Я переселился на Урал 1920 года.
Вслед за этим я пошел по двум путям — по путям освоения фольклора и освоения лирики.
Что нового в мою творческую практику внесла моя следующая книжка — «Дорога через мост», в особенности первый ее раздел — «Юр»? Я научился показывать людей, сталкивать их по моей воле. Для ряда стихов до их написания имелся план, я знал наперед, как будут вести себя те или иные герои. Теперь уже подчиненные мне слова, правда зачастую ропща, ложились по моей указке.
На судьбу моего поколения пали три войны. Во всех трех войнах я участвовал: в гражданскую — красноармейцем, в остальных — писателем, фронтовым корреспондентом. Так что
Я знаю друзей по оружью, сограждан,
Я с ними в походах бывал не однажды,
Я рос вместе с ними, борясь и мужая,
Великою честью я это считаю!
В 1943–1944 годах, находясь в блокированном врагами Ленинграде, я написал лирическую поэму «Россия», за которую получил Государственную премию. В своей поэме я показал русских богатырей, братьев Шумовых, составлявших расчет тяжелого миномета и героически сражавшихся с врагом. Я увидел Шумовых и познакомился с ними на одном из участков Волховского фронта, опять же в моих родных местах.
Кстати сказать, в Великую Отечественную войну Кобона стала главной базой снабжения Ленинграда, главной связью осажденного города с Большой землей, через ледовую ладожскую трассу. Озеро у нашего берега мелководно, и для того, чтобы суда могли принимать и сдавать грузы, были поставлены далеко уходящие в озеро пирсы. Фашисты бомбили их и село беспощадно. Об этом свидетельствует ряд братских могил. Кобона вошла одним из важных звеньев в историю обороны Ленинграда.
В 1934 году, выступая на Первом съезде писателей, я говорил, что многих советских писателей, в том числе и меня, привел в литературу наш советский строй, что долг перед этим строем у нас громаден.
И теперь я говорю то же самое.
…Оглядываюсь на свой пройденный путь. Какие-то этапы его меня далеко не устраивают. В основном эта неудовлетворенность обусловлена слабой интенсивностью моей тогдашней работы.
По-хорошему, по-смелому
День-деньской страда.
Много дела недоделано
В прежние года.
………………………
Я работал там, где сеется,
Я снимал межу,
Но и думал всё ж:
«Успеется,
Вот ужо скажу!»
Это было сказано в 1960 году. Оценка сделанного, к сожалению, приходит не тогда, когда нужно бы, не всегда своевременно.
И все же выходят к читателю мои книжки. Сборник «Приглашение к путешествию», изданный «Советским писателем», получил высшую награду страны — Ленинскую премию. Вслед за «Приглашением к путешествию» были написаны книги: «Стихи с дороги», «Под солнцем и под ливнями». Они объединены одним моим стремлением: прийти к читателю как к своему другу и рассказать ему, что у меня на душе…
А. Прокофьев
1964
У этой песни лад другой,
Особенная грусть.
О сумеречной Ладоге
Рассказывать берусь.
У Ладоги
И камень,
И синий-синий шелк.
Он серебрит сигами
И золотит ершом.
Перед грозой, как войлок,
Тяжелые шелка.
Летят, пугая мойву,
Седые облака.
Лишь громко чайки стонут,
И вздыблена волна,
И вдруг со всех затонов
Исчезла тишина;
И, логово нащупав,
Налиму не грозя,
Измученная щука
Не трогает язя.
А ветер лодки кренит
(Тесные для двух),
И не берут тюлени
Несчастную плотву.
А с лодок, битых молом,
Так много, много раз:
«Вызваливай, Микола
И милостивый Спас!»
Эх, матерною солью
Под сердце и в бока:
Святители на сойме
Валяют дурака.
Мольба пройдет напрасно,
Отскочит от ушей,
Микола — только прасол,
Скупающий ершей.
А я во всю-то глотку
Кричу в родной Руси:
«Главрыба и Главлодка,
Отчаянных спаси!»
Ай люшеньки, ай лю́ли,
Мы поднимали груз:
На Ладоге был Рюрик,
На Белом — Синеус.
Земля была постелькой
Под княжеским плечом,
Но поднимался Стенька,
И вышел Пугачев…
По Ладоге, и Каме,
И по другим рекам
Мы грохотали камнем
Рабочих баррикад.
И от Невы до Колы
Кричали много раз:
«Проваливай, Микола
И милостивый Спас!»
Мы крыли в хвост и в гриву
Обжаренную медь —
Нельзя неодолимой
Грозою не греметь!
По Ладоге, и Каме,
И по другим рекам
Мы грохотали камнем
Рабочих баррикад.
Мы, рядовые парни
(Сосновые кряжи),
Ломали в Красной Армии
Отчаянную жизнь.
И, клятвенную мудрость
Запрятав под виски,
Мы добывали Мурман,
Каспийские пески.
Мы по местам нездешним
И по местам моим,
Мы — солнцем в Будапеште
Стояли и стоим!
И кашу дней заваривать
Пора. Не угорим.
Мы — солнцем над Баварией
Стояли и стоим!
За это солнце парни
(Сосновые кряжи)
Ломали в Красной Армии
Отчаянную жизнь.
4. ЧЕТВЕРТАЯ ПЕСНЯ О ЛАДОГЕ
На ладожские плесы,
Покинув ближний стан,
Идет густой, белесый
И стелется туман.
А ветер от Олонца
И от больших морей,
И опускалось солнце
На тридцать якорей.
А ночью с мордой песьей
Хозяин бережной
Затягивает песню
Про Разина с княжной…
Идет большая сойма,
Лишь гул в ее снастях,
Широкое раздолье
Ей пало на путях.
А мы в челне дубовом,
И, не боясь утрат,
Я всё ж беру за повод
И воду и ветра…
Беру рукою смелой
И волей молодой…
Лети, мой парус белый,
Обрызганный водой!
О Ладога-малина,
Малинова вода,
О Ладога, вели нам
Закинуть невода.
Смотри, какие ловкие
Идут в набег лихой,
Чтоб хвастаться похлебкой,
Налимовой ухой.
А я в стихах недаром
Чуть свет за слово бьюсь,
Я хвастаюсь амбаром,
Мережами хвалюсь!
Когда же строил кровлю
Для действенных стихов —
Я сам готовил бревна
И уходил за мхом.
И, прибивая дранку
Над каждою строкой,
Я слышал плач тальянки
Над тихою рекой.
Скажу: тальянке дедкой
Приходится баян;
У нас в запевках — девки,
А гармонистом — я.
Ой, солнышко, от озера
Лучистые не жмурь.
Я гоголем, я козырем
На голоса нажму.
И мне они:
Люба́ ли?
А я игру веду —
И с песней до Любани
И в Астрахань иду.
Но в Астрахани ладу нет,
И у Любани нет.
И я опять на Ладогу
Ворочаюсь в обед.
Ведь там тальянке дедкой
Приходится баян;
И там в запевках — девки,
А гармонистом — я.
1925–1927
