про Бориса. И таки-да, то ли сказывался многолетний опыт чтения между строк, то ли каждое крупное приобретение он воспринимал как успех сына, но эта привычка, маленькая слабость, служила ему утешением. Старость… Книжный червь. Червь сомнения.
Ударился лысиной об посудную полку, потер ушиб, вздохнул. Зашумел стеклянный электрочайник с синей подсветкой.
– Вам липовый цвет, зеленый чай подойдет? Цедры лимонной добавить?
– Хочу добавки, обязательно.
– Мне лишний резонанс ни к чему. Я прожил долгую жизнь, давно овдовел. А мой компаньон… Меж своих секретов нет, болезненно относится к теме "выхода".
Он смазал руки увлажняющим лосьоном с минеральной водой Ля Рош-Посэ. Посмотрел просительно с мягкой улыбкой.
– Пойнимайце, душа моя, Серж рассердится, если о наших делах пойдут досужие разговоры.
– Хорошо, я на все ехидные подначки посторонних по вашу душу отвечу в точности, как вы. Хотя, если разобраться, у нас вы избежали бы нападок. Преследовать вас никто не станет.
– Как мило. Благодарю.
– Чем так вкусно пахнет? Печенье?
– Спрей с маслом кокоса. Смягчает и отбеливает кожу, защищает от негативного фактора ультрафиолетовых лучей. Перед тем, как показаться на солнце, я всегда его использую.
– Эммм, пан Заможски, сейчас же нет солнца на небе. Или вам и луна вредит?
– Нисколько. Наш околоземной спутник не обладает радиацией.
– Клей для ссадин у вас тоже французский?
– О, это подарок близкого друга.
– А чей пейзаж у вас красуется в мастерской? Не Сенатская, а Дворцовая.
– Это Фролов. Если вы здесь останетесь до утра, то я сбегаю в дом, принесу одеяло, подушку? Можэ, пани Вера, вы что-нибудь перекусите? Не могу похвастать ничем, кроме магазинного свекольного салата. Селедочку, а?
– Под водочку?
– Ньец, иймам до коньячку армянского. Думаю, при нынешнем ненастье, самое то, для профилактики простуды. Сорок граммчиков.
– Гулять так гулять! Тащите всё. Хотя не стОит вас гонять, наверное. У вас же ноги. И потом…
– Я себе не пг'ощу, если не обеспечу вам комфог'т. Доставьте стаг'ику маленькую г'адосц.
Он отсутствовал не больше десяти минут. Явился с двумя авоськами и с шерстяным пледом под мышкой.
– Записку в виде сердечка на холодильнике оставили, где вас искать?
– Я взял с собой телефон, – похлопал по карману кожаной куртки. И когда он успел принарядиться? Теперь на нем были полувоенные брюки защитного цвета и голубая рубашка в тонкую белую полоску с коротким рукавом. Впрочем, ни галстука-бабочки, ни жилетки. И эта нелепая куртка с чужого плеча?.. И да, в авоськах помимо салата, выпивки и посуды, прибыли также колбаса, черный хлеб, два помидора и красное яблоко.
– Мы с вами сегодня один-в-один, графичны: я – в клетку, вы – в полоску. А колбасу и помидоры я есть не стану. Это будет отличный натюрморт! – Вера поставила свет.
– Ой, мало мне мороки с Эдичкой… Умоляю, зачем вы сели НА стол? Чито есть по-вашему поп-арт? Когда священнослужители аэрозольными красками расписывают стену? Мурали на библейский сюжет? Серж привык, чито я мало сплю и иймам привычку по ночам или работать, или прогуливаться. В конце концов, ему вставать в шесть утра, а его куртка здесь, у меня, а там и права, и портмоне. Мимо не проскочит.
– Ах, ну что вы за экзотические птицы, ахахаха, скажите, когда у вас годовщина? Я подарю вам пару расписных бокалов. Ну, или стопок. В ключе супрематизма.
– Лучщее на Новый Год.
– Могу я подымить?
– Так, конечино. Я к вам присоединюсь. Угощайтесь.
Протягивает посеребряный портсигар с черепашками, танцующими камаринского, на крышке. Тонкие сигареты с изысканным табаком, рождающим ассоциации с яблоневым цветом, вишнями и – янтарем. Ничего общего с американскими риди-мэйд. Вера, тем не менее, хотя девушка талантливая и образованная, отвергла их с насмешливой улыбкой. Вайп.
– Ааааа, карманный кальян? Ну, хорошо, как вам будет угодно, душенька.
Шел третий час ночи. Темы для разговоров иссякли. Пить или спать не хотелось. Они сидели друг напротив друга, два гостя ни у кого в гостях. Трудно представить два мира более различных, чем эти два человека, объединенных столь странно под одной кровлей судьбой, временем и – неким ожиданием, общим делом.
– Скажите, а Константин ходит к вам, потому что вы – единственный, кто его читает и печатает, или вы читаете и печатаете его только потому, что он к вам ходит?..
Вынырнули из глубин тишины и закачались на поверхности, как морские птицы в ритуале ухаживания, поклон, ответный поклон, пируэт. Никакого напряжения. Всё течет само собой. Запущен алгоритм проверки. Выявлено подтекста: ноль.
– То, что мы проводим много времени вместе, говорит лишь о том, что у нас есть точки соприкосновения, что мне горячо интересны все его работы. Да, он симпатичен мне. Я неравнодушен к искренним и целеустремленным натурам. А вы решили, я паразитирую на его талантах? Но видя на вас джинсы с рваными коленками я же не делаю вывод, что вам некогда их зашить или вы не можете купить новые. Изменчивая мода.
Послание на веере. Фас.
Поль Элюар.
Одиночество.
Мечтал бы жить я без тебя
Жить одному
Кто говорит
Кто может жить один
Без тебя
Кто
Быть в глубине всего
Быть в глубине себя
Наступающая ночь
Как осколок хрусталя
Я вовлечен в ночь
Анфас.
Шарль Крос.
Леса озябшие,
Небо звездное,
Любимая моя здесь прошла,
Неся моё одинокое сердце!
Ветры, вы переносите слухи,
Это вы певцы, Россиньольские чародеи,
Ступайте ей вслед, доложите:
Я умер.
рассказ от лица Шура Молохова, бывшего психиатра, лечащего врача Майесты Ди, а теперь раба системы, в прямом смысле, о событиях десятилетней давности
За мной зашел Виго, и мы отправились смотреть Неумолимый Парад. Вместе. Он ворчал, скалил белые зубы, а тени другого мира взяли меня в тесное кольцо и холодными прикосновениями заставляли глядеть и ужасаться. Он указал на медленно, ритмично проходящие внизу колонны солдат и выше, на трибуны, заполненные такими же, как мы, праздными патриотичными зеваками.
– Интересно, этот зуд неизбежного конфликта, он в каждом сидит? Или только мой нюх чует его в безоблачном ясном дне сегодня?
– Но ведь ты не считаешь нас всех частью театральных декораций, безгласыми актерами-мимами театра теней, спектакль "Его Высочество прозревает будущее"? – я старался говорить мягче, но всё же задел. Не захотел смотреть на меня. Едва заметно сдвинул лохматые брови.
– К чему столько техники? С кем воевать? Пустое излишество. Да, да, я знаю, – он раздраженно обернулся, тыча себе пальцем в висок, – здесь, здесь, бродят в головёнках мыслишки, в этих отчаянных маленьких героях…
Как он пыжился и ударял кулаком
