Леонид Советников - Как весть о том…

Ветер гулял над рекой.
Но, розовея щекой,
Кокон покоя лелея,
Локон вила Лорелея.

Нет, что-то было не так.
К западу двигался мрак,
В хлябях зелёной листвы
Пели, летя с тетивы,
Стрелы заката, и слиться
Силились волны и листья.

Полно, не век ли орды —
В битвах воды-лебеды?
Но зашуршат средь осок
Шлемы еловых лесов,
И буруны – с бунчуками
Спутаешь, глядя на камни.

Были блестящими, слыли гулёнами
Листья из юности – я ли
Выдумал, как кружевами зелёными
Свет они дивно пленяли?

Или, с прожилками крыл, небожители,
Нам о любви шелестели?
Листья, и нас уже ветры похитили,
Многих укрыли метели.

Нищая юность! Убогие дворики
С липами возле capaек.
Весело скалятся бедные Йорики,
С листьями ветер играет.

Дождливое утро. И роща промокла.
Вдруг звякнет струя, будто лопнет струна,
И галочья стая, звучанья полна,
С каким протирают оконные стёкла,
Сорвётся с дерев на пустые зады,
На бледность отав, на скупые подзолы.
И ринется ветка сквозь капель узоры
К спокойствию рамы – оконной узды.

И годы пройдут. Как сквозь кальку, невнятно
Проступит – и время, и место – среда.
И, узостью жизни охвачен, тогда
Я выйду из дома в зелёные пятна
Дрожащей листвы и скользящей травы,
Как Ной выходил. Бредя мхом и болотом,
Резучей осокой, колючим осотом
И счастьем, с каким не сыскать головы.

Я злюсь на пространство и время,
Они развели нас с тобой.
Опомнюсь: и что я, и с кем я
На смертный сбираюсь на бой?

Какие-то тени и лица —
Тот мир, виртуал или сон?
Дорога на Рыбинск клубится,
Протяжные всхлипы рессор.

Домой, по январской ледянке
Юзаем, как мышью в руке.
Так в детстве: ты выпал, а санки
Летят без тебя, налегке!

Плакала душа – в персть.
Канула слеза – в горсть.
Ладно, хоть душа есть,
Есть на ком сорвать злость.

Юркнула змея – в темь,
Содрогнулся свод: грех!
На земле душа – тень,
Иногда ползёт… вверх.

Земля опочила под прахом ночным.
Уходит вода перекатом речным.

Снега оседают на хладную твердь.
Что если и людям такая же смерть?

И тягость, что виснет и мучает днесь,
Исчезнет, как мира гремучая смесь!

И звёздный ракушечник – эхо впотьмах,
И легче душе, чем незримее прах?

Не залижешь бессмертных царапин,
Ведь не плоть пытали в ночи.
Я не мавр, я чумазенький Чаплин —
Так потешься, похохочи.

Ну, а выступят слёзы от смеха —
Не споткнись о плач сгоряча.
Ты же, в общем, во всём неумеха,
Кроме навыков палача.

Смешную роль упрямца и глупца
Я напишу от третьего лица.
Средь якающих третьих лиц полно,
Средь окающих – он, она, оно.

О, ты прочтёшь, кривя усмешкой рот:
Он не играет, но и не живёт…
И вновь ослабнет паузы шлея:
Играешь – ты, опять без роли – я.

Время твоё, госпожа, настало:
Тени на солнечные часы
Лета большого легли устало,
Ветер в полях испил росы.

Зреет плодов последних сила —
Только два южных дня дано,
Дабы́ вся сладость перебродила
В памяти терпкое вино.

Чтоб, по аллеям скитаясь волглым,
Длинные письма писать потом…
Кто одинок – одинок надолго,
Кто не успел – не построит дом.

Дорога уводит в старинный алтарь,
В обряд заповедный, где яви готовы
С остатками прежних, где в руку, как встарь,
Даются они, что причастья Христовы.

Узоры мгновений… Всё длится обряд,
Сплетаясь в орнамент прозрений и света.
Орнамент строфичен, узор строчковат —
И первое больше волнует поэта.

Пусть собственной яви пропасть без следа,
Не сбыться… Не так ли на бархатной рани,
Играя с огнём, выгорает звезда?
И нет пепелищ от её выгораний.

Когда гремят засовы ржавых чувств,
И ломит свет пустые очи мрака,
Я бледным воском пред тобой свечусь,
И лик твой тёмный таяньем оплакан.

Земля моя, тебе и хна к лицу,
Как женщине, заведомо пропащей.
И яркость красок клонится к светцу,
Что не ища, глядишь, навек обрящем.

Нет, не избегнуть холода упрёков,
Неотделенья красоты от грязи,
Пока огни последних солнцепёков
Непостоянней мимолётной связи.

Казалось бы, когда летит всё прахом,
Куда важней на верность притязанья:
Молитвы ветра, белая рубаха —
Чем эти… лучезарные лобзанья!

Кочуют кучевые облака.
Так вертится о них прощальная строка,
Что если б ею бредил Галилей,
Решил бы: нет, не всё от тяжести зависит —
Есть власть земных вещей,
Есть воля спорить с ней,
А притягательнее – выси!

Кочуют кучевые облака,
А я прирос к земле, как будто на века,
Хоть сей кошмар, возможно, только снится,
И с Галилео мы не на земле живём,
А кочевыми мыслями плывём,
Уже не в силах приземлиться.
Кочуют перистые облака…

Под тяжестью растущих нош —
Как придорожная трава я,
Что, даже вытоптана сплошь,
Живёт, на что-то уповая.

На что-то… что подчас чудней
Упорного стремленья к свету
Каменьев с жилами корней,
Не признающих тяжесть эту.

…и это небо одинокое —
Такое бледное на вид.
Лишь в облаке, как в белом коконе,
Прожилка светлая кровит,

Да капли влаги, как смородины,
Прозрачной алости полны,
Дрожат в листах, что ливнем пройдены
С известной небу стороны.

И вновь сошлись лучи и тени
На рыхлом мартовском снегу.
Я в жизни ярче их цветений
Припомнить что ещё смогу?

Был снег мертвецки-синеватый,
В венозной сеточке теней,
Но тлела жизнь под грязной ватой
Тем безнадёжней, чем больней.

И луч под корку, как подкожно,
Входил, не ведая о том,
Что умирать весною сложно,
Но не сложней, чем жить потом.

И вновь метель в своей горячке белой
Понаворотит застругов. И мне
Грустить всю ночь… А утром – снег в цене,
Звучат капели всей своей капеллой!

И что там у природы на весах —
Твоя улыбка иль моя усталость?
Приснишься утром – о, какая жалость!
Апрельский снег не тает в волосах.

А жизнь… её не зарифмуешь,
Она созвучна только смерти.
Задержишься – и затоскуешь,
Как старое письмо в конверте
От выбывшего адресата,
Как лист, не облетевший с осени:
Захочет с новыми – куда там!
Такой нелепый в майской просини…

Снег не таял в буграх низин,
Луч дремал на коре ольховой.
Между вывернутых лесин
Застоялся не вешний холод.

Прошлогодней травы клочки
Кромкой поля тянулись к свету.
Стебли были как жизнь узки,
Поле было широко ветру.

Двух несхожих миров верста.
Я набрёл на её извивы,
Как на фразу, что жизнь – пуста…
И согласно кивали ивы.

Ты не спишь под вой волков в пустыне Не́гев,
Вспоминая питие на старой даче
Иль предсвадебную встречу… как о снеге
Сожалея: а могло ли быть иначе?

Я сижу в своей дыре, на поселенье.
Снегу много. Денег мало. Толку нету.
На душе как на реке – оледененье,
Может быть, оно исчезнет ближе к лету.

Знаешь, Дмитрий, лишь на море – перемены:
Лёд трещит, на местной ГЭС спустили воду.
Да и жизни тает лёд – растут лишь цены,
Невзирая на реформы и погоду.

Помнишь девочку, робевшую меж нами,
Худосочную, со взглядом грустно-странным?
Стала смелою, со стройными ногами,
Ныне с Кушнером общается, как с равным.

Что останется? Весенних дней наплывы,
Нежность сумерек, закатов акварели…
Чтоб лучи едва касались веток ивы,
И чтоб ветви ив, сквозь сумрак, чуть белели.