Звенит у самого уха.
Нежным вьюнком
Нос вытирает старуха,
Громко сморкаясь.
В хижине этой
Так мало жильцов, и мух
Тоже немного.
Прошёл слух, будто в саду…
Прошёл слух, будто в саду у моего друга Набути расцвели пионы невиданной красоты. О местных жителях я уже и не говорю — со всех концов страны люди устремились сюда, утруждая ноги свои единственно для того, чтобы полюбоваться этими пионами. С каждым днём множилось число приходящих. Я тоже как-то зашёл к нему и увидел, что по саду протяжённостью всего в пять кэнов[5] расставлены изящные, современной работы экраны и навесы от дождя, пионы же — белые, красные, лиловые — цветут повсюду, да так пышно, что и листьев не видно. Более того, есть среди них и жёлтые, и чёрные — словом, такие диковинные, что все просто немеют от изумления. Однако когда, немного успокоившись, я вгляделся пристальнее, цветы эти разом утратили для меня всю свою прелесть. Воистину, рядом с другими неряшливо цветущими, шелестящими на ветру пионами они были подобны разукрашенным трупам рядом с цветущими девами. Хозяин забавы ради смастерил их из бумаги и аккуратно привязал к веткам, желая ввести людей в заблуждение. Причём он вовсе не рассчитывал обогатиться, взимая с приходящих плату, наоборот, он сам тратился на вино и чай для всеь. Что им двигало? Думая об этом, не устаю восхищаться.
Бумажный мусор
Цветами пиона прикинулся
Под сенью листвы.
Невозмутимо
Снизу вверх смотрит на горы
Лягушка.
Капли воды
С головы стряхивает лапкой
Толстая жаба.
В провинции Синано, в местечке Сусака, жил аптекарь по имени, кажется, Накамура. Его отец однажды забавы ради убил спаривающихся змей. С той ночи у него в тайном месте стала расти болезненная опухоль, которая постепенно превратилась в страшный нарыв, и однажды, упав без памяти, он в одночасье скончался.
Сын унаследовал дело отца, его звали Сантэцу. Отличался он тем, что имел редкостный, прямо сказать, превосходный мужской признак, с виду словно гриб мацутакэ. И вот взял он себе жену; когда же впервые собрался соединиться с ней, крепкая дубинка его вдруг опала, став маленькой и мягкой, словно фитиль лампы, и никакого толку от неё не было. Он и конфузился, и раздражался, и негодовал, а в конце концов решил: "Переменю-ка я жену, может, с другой больше повезёт". Сменил он их сотню, но так ничего и не достиг. Он впал в безумную ярость и теперь живёт один.
Я-то думал, что такое бывает только в "Собрании подобранных сокровищ Удзи" или в других древних книгах, но самому быть свидетелем… Люди тихонько шептались, что такова, верно, была месть тех змей — пресечь его род.
Жизнь всех существ и тварей, даже блох и вшей, должно ценить наравне с человеческой. Убивать же спаривающихся животных — самый большой грех.
(Сборник японских легенд и сказаний, XIII век.)
Вишни и те
Могут противными стать
Под писк комаров.
Муравьиная тропка
Не от той ли гряды облаков
Берёт начало?
На коже девичьей
Следы от блошиных укусов
И те прелестны.
"Дайте-дайте!" -
Плача, ручки тянет дитя
К светлой луне.
Тоскливо становится сиротке…
Тоскливо становится сиротке, когда дети распевают всем известную песню: "С пальцем во рту у ворот стоит…" Он не играет с другими детьми, а целыми днями сидит, сжавшись в комок, один-одинёшенек под кучей хвороста или мисканта. И так ему грустно…
Лети же сюда,
С тобой поиграем вместе,
Воробышек-сирота!
Сочинил в 6 лет. Ятаро Кобаяси, псевдоним — Исса
Дурачат людей,
Только приблизишься — нет их,
Светлячки на лугу.
Вечерний туман.
Помнит каждую щель моста
Умная лошадь.
Флейте-манку
Вторит — "Послушай, как надо!" -
Из чащи олень.
В мире людей
Даже луна почему-то кажется
Немного хворой.
Дикие гуси,
Ссориться вам не стоит,
Все хороши!
Хижина трезвенника!
Что толку, что рядом цветут
Хризантемы?
Когда радостей слишком много…
Когда радостей слишком много, неизменно приходит беда, таков удел нашего бренного мира. Но как примириться с тем, что эта малышка, которой жить бы ещё и жить, с сосной вековечной равняясь годами, этот маленький зелёный росток, которой и успел-то выпустить всего два весёлых листика, волею случая — так вода попадает внезапно в ухо спящему — была избрана жертвой страшного бога оспы, и по всему её телу высыпала сыпь. Мучительно горько смотреть, как нежный цветок блекнет под грязным дождём.
Прошло три дня, и сыпь стала подсыхать. Обрадовавшись, мы поспешили смастерить "соломенного монаха", чтобы, окропив его вином, выпроводить бога оспы. Но малютка продолжала слабеть, с каждым днём надежд оставалось всё меньше, и наконец на двадцать первый день шестой луны она, вместе с цветами "утренний лик", покинула этот мир. Мать, припав к её мёртвому лицу, громко рыдала, но увы…
В такие минуты хотя и делаешь вид, что смиряешься, говоря: "Жаль, что бегущая вода не поворачивает вспять, а цветы, упавшие на землю, не возвращаются обратно на ветки", — но как же трудно рвать путы желаний и чувств, привязывающие тебя к миру.
Век росинки —
Он и есть век росинки, не более,
И всё же, и всё же…
принято вкушать суп из весенних трав, в.т.ч. петрушки. По поверью, приносит долголетие.
Горы радом с Касивабарой.
Побережье на крайнем севере острова Хонсю, считавшееся «краем» японской земли.
Соломенные сандалии.
Кэн — 1,81 метра.