Детство
Помнишь юные, говорящие,
Вдаль спешащие
Золотые на солнце лучи?
Помнишь сказки их торопливые
И счастливые
Всепобедной всемирной любви?
Сердца детского ликование
И сияние
Куполов с голубой вышины?
И в саду с заалевшими почками
Пух травы с золотыми цветочками,
Утро жизни и утро весны!
[до 1900]
«В полдень жарко смола растворяется…»
В полдень жарко смола растворяется
И по красным колоннам стволов
Благовонным елеем спускается
К божеству, что в дубраве скрывается
Меж зеленых увлажненных мхов.
В полдень травы сплетаются гибкие
И пытают у сонных ручьев:
Кто под нашею порослью зыбкою,
Кто уснул с золотою улыбкою
Меж зеленых увлажненных мхов?
Нежно пчелы звенят неустанные,
Словно арфы далекой струна:
Поклонитеся, травы избранные,
Колосистые, серебротканые,
Богу сна.
[до 1900]
«Упала ночь горячей тенью…»
Упала ночь горячей тенью.
Еще местами небосклон
Кровавой розой и сиренью
Сквозь сумрак ночи напоен.
Но всё властней, всё горячее
Объемлет жаждущая тьма
Садов роскошные аллеи,
Селений скудные дома.
Уже крылом ее одеты
Престолы грозные вершин.
На дальней башне минарета
Сзывает верных муэдзин.
И голос дикий и унылый
Средь виноградников густых
Звучит уверенною силой
Из глубины веков седых.
И сердце грустное тревожит
Наивной веры торжество,
Что нету Бога, кроме Бога,
И Магомет — пророк его!
[до 1900]
«Нежная былинка тихо задрожала…»
Нежная былинка тихо задрожала
Ночью под землею раннею весной.
Смерть над ней склонилась, смерть ее позвала,
И взошла былинка в миг тот над землей.
Дивными звездами небо шевелилось,
Раскрывались почки, радуясь весне,
Зашептала травка: где же смерть сокрылась?
Засмеялись звезды в темной глубине.
1901, Мещерское
«Седая изморозь ложится на траву…»
Седая изморозь ложится на траву.
Так холодно в лесу, так тихо по утрам.
И так не верится, что были наяву
Весеннее тепло, цветы и птичий гам.
Хоть неба синего бессмертная весна
На смену дней с улыбкою глядит,
Лесная чаща ей не верит и грустна,
Вся обнаженная, застывшая, молчит.
И только мертвый лист, сорвавшись с высоты,
Порою шепчется с кустарником сухим:
Быть может, вечен мир, но где же я и ты?
Быть может, вечен мир, но мы прошли, как дым.
1901, Воронеж
Перед грозою
В лесу тревога:
Шумят деревья,
Пылит дорога,
Трепещут травы,
Дрожат былинки,
Сухие листья
Вниз по тропинке
С горы сбегают,
Спешат, теснятся.
Жизнь потеряли,
А бурь боятся.
1902, Воронеж
Там, в тени речного сада,
В полумгле зеленых вод
Бледнолицая наяда
Косу длинную плетет.
Расплетает, заплетает,
И коварна, и грустна,
Гостя в омут поджидает,
В пышный сад речного дна.
Брезжит лунное сиянье
В полумгле зеленых вод,
Томной жалобой шуршанье
В камышах плывет, плывет…
Зыбь темней. Плеснули травы,
И мохнаты, и влажны,
Тихо вздрогнули купавы,
Закачался диск луны.
Тише, тише — осторожно…
В полумгле зеленых вод
Невозможное возможно,
Схороненное живет.
[1902]
«Когда живешь в своей пустыне…»
Когда живешь в своей пустыне
Ты, неприветный и немой,
Позволь коснуться мне душой
Твоей печали, как святыни.
Я к ней сойду зеленой сенью,
Миража зыбкою красой,
Летучей облачною тенью,
Прохладной белою росой.
И над гробницами былого,
Над колыбелью мертвых снов,
Среди увянувших цветов
Пройду, как вздох цветка живого.
[1902]
«Белеют призрачно березы…»
Белеют призрачно березы
В объятьях сумерек и сна,
Могил таинственные грёзы
Пугливо шепчет тишина.
Туманно вдаль плывут аллеи,
Чернеют старые кресты,
И ангел мраморный, белея,
Простер крыло из темноты.
А вот и свежая могила —
На ней цветок, еще живой…
О, сердце! Что же ты застыло
Пред миром тайны роковой?
Зачем довериться не смеешь
Ее безмолвной глубине,
О чем так горестно жалеешь
В блаженно-грустной тишине?
Иль голос вечного покоя
Тебе один поведать мог,
Как жарко любишь ты земное,
Живое, полное тревог?…
[1903]
Разве у Тебя плотские очи и
Ты смотришь, как смотрит человек?
[Книга Иова,] 10, 4
О, Боже! Плотскими ли смотришь очами,
Пристал ли Тебе человеческий суд!
Кого обвиняешь? Я тень меж тенями,
Пройду, и назавтра меня не найдут.
Не Ты ли создал меня? Плотью и кожей,
Костями и жилами дух мой скрепил?
Зачем же, как лев разъяренный, о, Боже,
Ты ныне свой бег на меня устремил?
[1902–1903]
Суета и томление духа пустое,
Всё, что было и есть, и что будет потом.
Солнце всходит, заходит всё той же стезею,
Путь свершит и выходит на месте своем.
Ветер к югу несется и к северу мчится,
И кружится по дальним пределам земли.
Но откуда умчался, туда возвратится,
Возвратится на круги свои.
Реки в море стремятся, но лоно морское
Отсылает к истокам в дожде их волну.
И опять возвращаются прежней рекою
Те же воды в его глубину.
Всё, что было и есть, уже было когда-то,
Что свершается ныне, свершилось в веках,
Только память о бывшем прошла без возврата,
И что было живым, обратилося в прах.
Ничего нет под солнцем, что было бы ново,
Если скажут: «вот это» иль «это» — не верь.
Неизменны пути дня творенья земного,
И что было и будет, то есть и теперь.
[1902–1903]
«Испугано сердце твоей красотою…»
Испугано сердце твоей красотою,
Редеющий, гибнущий, призрачный лес.
Овеян улыбкой вершин золотою,
Простор побледневших высоких небес
Уходит всё дальше, уходит всё выше
В немую пустынную чистую даль.
А здесь, на земле, всё прекрасней и тише
О жизни, о сне улетевшем печаль.
На тихой поляне просторно и гладко,
В березовой чаще так странно светло.
И таинство смерти так жутко и сладко,
Так близко к душе подошло.
1904, Кудиново
«Лететь, лететь, но не во сне…»
Лететь, лететь, но не во сне,
Не на тисках аэроплана,
Лететь — как птица в вышине,
Лететь — как ветер океана.
Услышу в трепетных плечах
Прилив знакомого усилья,
И это будет первый взмах,
И это будут крылья, крылья!
[1905?]
«Живая лазурь над вершинами елей…»
