«Видит Леда: яйцо…»
Видит Леда: яйцо,
Снега белей,
В алых лежит цветах.
Молвят: может Арей,
Силой своей,
В плен и Гефеста взять.
«С подне́бесья полная светила…»
С подне́бесья полная светила
Луна, – как алтарь обстали жены.
Критянки, под гимн,
Укрест огней алтарных,
Взвивали, кружась,
Нежные ноги стройно,
На мягком лугу
Цвет полевой топтали.
Вкруг пещеры Нимф, затаенной, влага
Хладных струй шумит меж ветвей зеленых,
И с листвы, колеблемой вод паденьем,
Льется дремота.
Напиток в котле
Был растворен амброзийный;
Его разливал
В кубки Гермес-виночерпий
Бессмертным гостям;
Полные чары подъемля,
Они жениху
Здравицу в лад возглашали.
Я негу люблю,
Юность люблю,
Радость люблю
И солнце.
Жребий мой – быть
В солнечный свет
И в красоту
Влюбленной.
«Словно ветер, с горы на дубы налетающий…»
Словно ветер, с горы на дубы налетающий,
Эрос души потряс нам…
…Те, кому я
Отдаю так много, всего мне больше
Мук причиняют.
«Эрос вновь меня мучит истомчивый…»
Эрос вновь меня мучит истомчивый —
Горько-сладостный, необоримый змей.
Близ луны прекрасной тускнеют звезды,
Покрывалом лик лучезарный кроют,
Чтоб она одна всей земле светила
Полною славой.
Уж месяц зашел; Плеяды —
Зашли… И настала полночь,
И час миновал урочный…
Одной мне уснуть на ложе!
В сердце помысла два,
И две воли… Чего бежать?
Не дубы, налетев,
Буйный ветр зашатал в горах:
Страсть низринулась на́ сердце бурей.
Опять, страстью
Томима, влачусь без сил!
Язвит жало;
Горька и сладка́ любовь.
Мать милая! станок
Стал мне постыл,
И ткать нет силы.
Мне сердце страсть крушит;
Чары томят
Киприды нежной.
«На персях подруги усни…»
На персях подруги усни,
На персях усни сладострастных.
Что мне, ласточка, ты,
Вешняя гостья…
…Аль кого другого
Больше, чем меня, возлюбило сердце?
«Как ребенок за матерью…»
Как ребенок за матерью —
Я за тобою…
…На кого я взглядом
Пристальным взгляну, тот и ранит сердце.
«А его в блужданьях пусть буря мечет…»
А его в блужданьях пусть буря мечет,
Гонит забота.
…Обрела я ныне
Сладкий строй, и песню спою подругам.
К вам, прекрасным, сердце мое пребудет
Ввек неизменным!..
Но восторг души охладел в подругах,
И высоких дум ослабели крылья…
Что всего на свете прекрасней? Этим —
Конный полк; другим – пеший строй; а третьим —
Бранный флот. По мне, – что́ всего желанней,
То и прекрасней.
Всем постичь легко эту правду. Мало ль
Видела мужской красоты Елена?
Ведом суд ее: приглянулся краше
Витязей добрых —
Кто ж? Священных слав родовых губитель!
Им пленясь, она и дитя забыла,
И родных; за ним повлеклась послушно,
Страстью палима!
Тем нас легче гнет под ярмо неволи —
Страсть, чем безрассудней желанье сердца…
Не безумно ль, Сапфо, Анакторию
Дальнюю помнить?
Только б раз мне глянуть на поступь милой,
Луч один из глаз уловить желанных!
Что мне колесницы лидийцев? Что мне
Всадники в латах?
Знаю рок разлуки: нельзя свиданья
Чаять мне; в запретном откажут боги.
Сердце все ж горит и, тоскуя, молит
О невозможном!
Горький яд отведала ты Кипридин:
Вновь любила ты. А вокруг шептались:
«Вот опять, глядите, пылает нежной
Страстью Дориха!»
Будет день – и к вам, молодые девы,
Старость подойдет нежеланной гостьей,
С дрожью членов дряблых, поблеклой кожей,
Чревом отвислым, —
Страшный призрак! Эрос, его завидя,
Прочь летит – туда, где играет юность:
Он – ее ловец. Пой же, лира, негу
Персей цветущих!
Мимолетна младость; но будет мило
Вспомнить, как иные придут заботы
И даров иных мы познаем радость, —
Юные годы:
Ка́к мы жили, чем утешалось сердце,
Чту всего под солнцем казалось краше,
Как венки плели, в хороводах пели,
Празднуя вышним.
Ты меж дев слывешь Гермионой, дева:
Но не дщери ты красотой подобна, —
Нет! – самой Елене золотокудрой,
Матери дивной, —
Коль не грех с богиней равняться смертным…
Где ты? Мы зовем, – покажись, Гонгила!
Млечно-белых волн в окруженьи зыбком,
Как прекрасна ты! Развевает складки
Эрос крылатый —
И с фатою, резвый, играет. Бьются
Чаще, – лишь мелькнет покрывало милой, —
Всех подруг сердца. Мне взглянуть – веселье,
Зависть Киприде.
Мнится, нет среди дев,
Видящих свет
Солнца небесного,
И не будет другой
Девы такой,
Мудрой разумницы.
«Срок настанет: в земле…»
Срок настанет: в земле
Будешь лежать,
Ласковой памяти
Не оставя в сердцах.
Тщетно живешь!
Розы Пиерии
Лень тебе собирать,
С хором подруг.
Так и сойдешь в Аид,
Тень без лика, к толпе
Смутных теней,
Стертых забвением.
Не из тех я, что век
Памятозлобствуют.
Гнев отходчив во мне,
Сердце же кроткое.
Знать, дикарки наряд,
Козий кожух,
Взоры пленил твои?
Не умеет она
Стулы влачить —
И в кожухе мила!
…Пестроцветный ногу
Сапожок обул, выписной, любезный
Неге лидийской.
«Да, Аттида! Ко мне охладела ты!..»
Да, Аттида! Ко мне охладела ты!
Андромеда Аттиде одна мила.
Ученицей мoей
Ге́ро была,
В беге проворная.
Гиринна, для нег
Ты рождена;
Но Мнасидика – краше.
Столь строгой ко мне
Ты не была
В прежние дни, подруга!
…Прости же,
Полианактова дочь! Путь добрый!
«Сладок твой голос, дева!..»
Сладок твой голос, дева!
Вспомнит со временем
Кто-нибудь, верь, и нас.
Да молчит в дому
Служительниц Музы плач!
Петь надгробный гимн,
Подруги, неуместно нам.
«Зачем венком из листьев лавра…»
Зачем венком из листьев лавра
Себе чело я обвила
И лиру миртом убрала?..
Так! Мне оракул Эпидавра
Предрек недаром чашу мук:
Ты мне неверен, милый друг!
Ты очарован новой страстью
У ног красавицы другой.
Но овладеть она тобой,
Скажи, какой умела властью?
Ничто, ни мысль ни чувство, в ней
Границ холодных не преступит;
Она бессмысленных очей
Не озарит огнем страстей
И вдруг стыдливо не потупит;
Не может локонов убрать
Небрежно, но уловкой тайной
Ни по плечам, как бы случайно,
Широко ризы разметать.
Когда б твой тайный помысл невинен был,
Язык не прятал слова постыдного, —
Тогда бы прямо с уст свободных
Речь полилась о святом и правом.
Друг, я брачного ложа
Не посмела б с тобой делить,
Старшей будучи; если ж ты
Друг мне, юной ищи жены.
У меня ли девочка
Есть родная, золотая,
Что весенний златоцвет —
Милая Клеида!
Не отдам ее за всё
Золото на свете.
