Владимир Фирсов - ДВА СОЛНЦА

Петушиный крик все тише,
Бабье лето позади.
Третий день стучат по крышам
Равнодушные дожди.
Третий день по всем дорогам
Не спеша ручьи бегут.
Третий день пастух не трогал
Звонкий рог и хлесткий кнут.
Третий день в избе-читальне
Книги, игры — нарасхват.
Третий день путем недальним
Едет киноаппарат.
В небе пасмурном, бездонном
Ветер носится, трубя.
Третий день жду почтальона —
Нету писем от тебя.

В луговую дымку
Падает звезда.
Может быть, не скоро
Я вернусь сюда.
Может, через месяц,
Может, через год,
Может, целых десять,
Десять лет пройдет.
Только я уверен —
Будет ждать меня
Жгучая крапива
Около плетня,
Будет ждать рябина,
Полыхать огнем,
Будет ждать девчонка
Вечером и днем,
Будет ждать ночами,
Подбегать к окну.
Во дворе собака
Будит тишину.
Да, чуть видный, кто-то
Бродит у двора...
Замужем подруги,
Да и ей пора...
В луговую дымку
Падает звезда.
Что бы ни случилось,
Я вернусь сюда!

Стылый вечерний воздух
Густо запах смолой.
Солнце, рассыпав звезды,
Спряталось за горой.
«Спать!» —
Перепелка запела.
Ухнула глухо сова.
И от росы побелела
На луговинах трава.
Ловит ноздрями сохатый
Запах реки и костра.
Гаснет полоска заката,
Тянется звон комара,
Тянется, тянется... рвется
И уплывает в луга...
Лишь на холме остается
Лось — золотые рога.

Где-то там, за спиной,
Остаются его домочадцы.
К ним в раскрытые окна
Влетает пушок тополей...
— Сторонитесь, леса,
Дайте Глинке промчаться!..
— Полно, Яков, коней пожалей... —
И, от бега устав,
Кони сами на шаг переходят,
А июньское солнце
Плывет в океане берез,
И слуга не спеша
Говорит о хорошей погоде,
И верста за верстой
Уползает из-под колес.
В мире много лесов,
Много солнца и пашен,
Много песен,
Но в каждой печаль и тоска.
— Спел бы, Яков,
Хорошее что-нибудь, наше...
— Это можно.
Дорога еще далека... —
Да, наверное, в песне
Заложена добрая сила,
Если Яков поет,
Не стыдясь накипающих слез.
Плачет старый слуга —
Значит, плачет Россия!
И верста за верстой
Уползает из-под колес...
Яков смолк.
Обернулся.
— К дождю, видно, парит... —
Глинка смотрит куда-то,
Роняя слезу невзначай.
— Ты, Михайло Иваныч,
И — барин и вроде — не барин.
— Что?.. Ах, да.
Как угодно тебе, величай... —
И проселочный тракт
В перелесок спешит затеряться,
И гроза,
Приближаясь,
Тревожит бездонную высь.
— Сторонитесь, леса,
Дайте Глинке промчаться!
Эх, Михайло Иваныч,
Держись!

В небе пасмурно-синем
Крик гусей замирает.
На далекой Псковщине
Гусляры вымирают.
Тонут
Белые гуси,
Улетают на юг.
Стонут
Звонкие гусли,
Отвыкают от рук.
Горечь вечной разлуки,
Свист
Осенних ветров.
И беспомощней руки
У глухих гусляров...
Ой вы, белые гуси!
Возвращайтесь назад...
Стонут звонкие гусли
И тревожно молчат.
Даже в озере Ильмень
Далеко-глубоко
Под мятежною стынью
Дремлют гусли Садко.
Ночью звездной и лунной
В угрюмой тиши
Пробегают
По струнам
Пугливо
Ерши...

Ну-ка, звону поддай-ка!..
Но, спускаясь с высот,
И луна
Балалайкой
Безголосой плывет.

Мелкий дождь по-осеннему сыплет,
Наполняя заросший кювет.
У деревни с названьем Египет
Поломался велосипед.
Поломался...
Ну что ж, не утянет,
Ноша, скажем, не так велика.
Будут рады друзья-египтяне
Повидать своего земляка...
Так и знал, что меня не забыли,
Окружили...
В избу повели...
Журавли,
Журавли протрубили
Над кусочком смоленской земли!..
— Молодчина, не забываешь. —
Рюмки звякают,
Грузди хрустят...
Журавли,
Журавли проплывают.
Над Египтом.
В Египет летят...
Почему они сердце тревожат
В этом тихом осеннем краю, —
Потому ли, что очень похожа
Журавлиная жизнь на мою?
Потому ль, что весной без заботы
Запевают в садах соловьи
И дрожат
В ожиданье полета
Журавлиные крылья мои?!

Плачет чайка над Волгою.
Пыль в степи поднялась.
Бьются наши товарищи
За Советскую власть,

Смело бьются
И падают
Под копыта коней.
Мчатся кони без всадников
По волнам ковылей.

Бродит чайка по отмели.
Пыль в степи улеглась.
Умирают товарищи
За Советскую власть.

Умирают товарищи,
Чтобы правда жила.
Бродят кони без всадников,
Уронив удила.

Солнце с листвой вперемежку
Вновь устилает путь.
— Пеночка-пересмешка,
Спой мне о чем-нибудь... —
Озеро. Берег. Лодка.
Весла в руки возьмешь.
— Славка-черноголовка,
Славка-черноголовка,
Может быть, ты споешь?.. —
Песни, должно быть, спеты.
Слышно, как лес молчит.
Слышно,
Как трактор где-то
Дятлом
Стучит, стучит...
Виснет на веслах тина.
Ивовый лист плывет.
Ниточку паутины
Тянет вверх самолет.

Обледенелый сруб колодца,
Журавль простуженно скрипит,
Зима смеется,
Сердце бьется,
Бадья обратно подается,
И колкий снег
Глаза слепит...
Жены своей не опасаясь,
Приникнет не один к окну:
Сугробов ведрами касаясь,
Идешь,
Красивая на зависть,
И гордо ждешь свою весну.

На стартовой черте ракетодрома
Ступив на трап,
Впервые ты поймешь,
Как дороги тебе
Раскаты грома,
Снега гречих
И молодая рожь.
Ты вспомнишь
Теплых дождиков накрапы
И мокрый луг,
Где ты косил с отцом,
И трап
Уже покажется не трапом,
А деревенским
Стесанным крыльцом.
Потом...
Потом ты скажешь: «До свиданья!»,
И под ракетой
Встанет яркий дым.
Нахлынувшие вдруг воспоминанья
Уступят место формулам сухим.
Но кто сказал,
Что формулы — сухие?
Они к тебе издалека пришли:
В них синь озер
И даль твоей России,
В них все цвета и запахи Земли.
Постой!
Еще не поздно отказаться.
Земля, Земля, не отпускай его!
Он должен жить,
Губами трав касаться,
Водою умываться ключевой,
Встречать свои закаты и рассветы...
Но манит,
Манит дальняя звезда,
И глухи стены огненной ракеты.
Когда мы снова встретимся,
Когда?..
Ты самой яркой искрою промчишься
В безветренной и бесконечной мгле
И все-таки на Землю
Возвратишься,
Чтоб плакать над стихами
О Земле.

Бросить все
И уехать,
Уехать туда.
Где зеленое эхо
Отражает вода;
Где из чашечек лилий
Пьют стрекозы росу
И аукают ливни
В притихшем лесу;
Где в июле.
Шагая
От зари до зари,
Громко песню слагают
На лугах косари...
Бросить все и уехать,
Оказаться в пути
И зеленое эхо
В Москву привезти.