Андрей Дементьев - Избранное

Постарела мать за двадцать лет.
А вестей от сына нет и нет.

Но она все продолжает ждать.
Потому что верит. Потому что мать.

И на что надеется она?
Много лет, как кончилась война.

Много лет, как все пришли назад.
Кроме мертвых, что в земле лежат.

Сколько их в то дальнее село,
Мальчиков безусых, не пришло.

Раз в село прислали по весне
Фильм документальный о войне.

Все пришли в кино – и стар, и мал.
Кто познал войну и кто не знал.

Перед горькой памятью людской
Разливалась ненависть рекой.

Трудно было это вспоминать.
Вдруг с экрана сын взглянул на мать.
Мать узнала сына в тот же миг.
И пронесся материнский крик:

– Алексей, Алешенька! Сынок… –
Словно сын ее услышать мог.

Он рванулся из траншеи в бой.
Встала мать прикрыть его собой.

Все боялась – вдруг он упадет.
Но сквозь годы мчался сын вперед.

– Алексей! – кричали земляки. –
– Алексей, – просили, – добеги…

Кадр сменился. Сын остался жить.
Просит мать о сыне повторить.

И опять в атаку он бежит.
Жив-здоров, не ранен, не убит.

Дома все ей чудилось кино.
Все ждала – вот-вот сейчас в окно

Посреди тревожной тишины
Постучится сын ее с войны.

Люблю пейзаж проселочных дорог
С их живописными изгибами,
С белесой пылью из-под ног…

Как жаль – всему приходит срок –
Проселки под асфальтом сгинули.

Но если вдруг в чужой стране
Я натыкаюсь на проселок,
Вновь возвращается ко мне
Былая память дней веселых –
С тверской рыбалкой поутру,
Но чаще все ж – с грибным скитаньем.
И с благодарностью костру,
Когда гроза в лесу застанет…

Люблю пейзаж проселочных дорог.
Как жаль – всему отпущен срок.

Я с книгой породнился в дни войны.
О, как же было то родство печально!
Стянув потуже батькины штаны,
Я убегал от голода
В читальню.

Читальня помещалась в старом доме.
В ту пору был он вечерами слеп…
Знакомая усталая мадонна
Снимала с полки книгу,
Словно хлеб.

И подавала мне ее с улыбкой.
И, видно, этим счастлива была.
А я настороженною улиткой
Прилаживался к краешку стола.

И серый зал
С печальными огнями
Вмиг уплывал…
И всё казалось сном.
Хотя мне книги хлеб не заменяли,
Но помогали забывать о нем.
Мне встречи те
Запомнятся надолго…
И ныне –
В дни успехов иль невзгод –
Я снова здесь,
И юная мадонна
Насущный хлеб
Мне с полки подает.

Когда я долго дома не бываю,
То снится мне один и тот же сон:
Я в доме нашем ставни открываю,
Хотя давно живет без ставен он.

Но всё равно я открываю ставни,
Распахиваю окна на рассвет.
Потом, во сне же, по привычке давней
Я рву жасмин и в дом несу букет.

Отец не доверяет мне жасмина
И ветви все подравнивает сам.
И входит мама.
Говорит: «Как мило…»,
Цветы подносит к радостным глазам.

А после ставит тот букет пахучий
В кувшин, который я давно разбил.
И просыпаюсь я на всякий случай,
Поскольку раз уже наказан был.

И всё меня в то утро беспокоит,
Спешат тревоги вновь со всех сторон.
И успокоить может только поезд,
Что много раз разгадывал мой сон.

Смотрела крепостная мастерица
На вышитую родину свою…
То ль серебро, то ль золото искрится,
То ли струятся слезы по шитью.

И лишь ночами вспоминала грустно,
Что жизнь ее ни в чем не берегла…
Откуда же пришло твое искусство?
Чьим колдовством помечена игла?

А было так… Проснувшись на печи,
Она по-детски улыбнулась солнцу,
Когда сквозь закопченное оконце
Пробились к ней весенние лучи.

Как нити золотые – всю избу
Они прошили радостным узором.
Она смотрела воскрешенным взором
И утро принимала за судьбу.

Все в ней дрожало, волновалось, пело.
И белый свет – как россыпи огней.
Она к оконцу оглушенно села…
И вот тогда пришло искусство к ней.
Пришло от солнца, от любви…
Оттуда,
Где ей открылась бездна красоты.
Она в иголку вдела это чудо,
Ниспосланное Небом с высоты.

И не было на ярмарке товара
Искусней, чем торжокское шитье.
Она надежду людям вышивала,
И слезы, и отчаянье свое…

Срывают отчий дом.
Как будто душу рушат.
Всё прошлое – на слом.
Прощаемся с минувшим.

Прощаемся с собой.
Ведь столько лет послушно,
Как маленький собор,
Хранил он наши души!

Всю жизнь мы жили в нем,
Беду и радость знали.
Охвачены огнем
Мои воспоминанья.

Как жаль, что довелось
Дожить до дня такого…
Отец не прячет слез.
Застряло в горле слово.

И дом в последний раз
Глядит на всех незряче.
То ли жалеет нас,
То ль о минувшем плачет.

Отец мой сдает.
И тревожная старость
Уже начинает справлять торжество.
От силы былой так немного осталось.

Я с грустью смотрю на отца своего.

И прячу печаль, и смеюсь беззаботно,
Стараясь внезапно не выдать себя…
Он, словно поняв, поднимается бодро,
Как позднее солнце в конце октября.

Мы долгие годы в разлуке с ним были.
Пытались друг друга понять до конца.
Года, как тяжелые камни, побили
Веселое, доброе сердце отца.

Когда он идет по знакомой дороге,
И я выхожу, чтобы встретить его,
То сердце сжимается в поздней тревоге.

Уйдет…

И уже впереди никого.

В актовом зале литинститута
Мы сдаем экзамены на самих себя.
Винокуров Женя, как юный Будда,
В кресле притих, листки теребя.

Здесь вся будущая литература –
Трифонов, Друнина, Соколов…
Смотрят классики то светло, то хмуро
На тех, кто их потеснить готов.

Мы получим с годами свои литпремии
За книги, за искренность и войну.
И останемся в том героическом времени,
Которое нам поставят в вину.

Нас остается все меньше –
Сверстников прошлых побед.
С фронта со славой пришедших
В будни надежды и бед.

Нас остается все меньше –
Сверстников давних невзгод.
Добрых, выносливых женщин,
Живших в нужде на измот.

Мы ни о чем не жалеем.
Мы – поколенье войны.
Над клеветой и елеем
Судьбы вознесены.

Чтобы доверьем минувшим
Не обманули страну,
Наши солдатские души
Снова идут на войну.

Я люблю апрельские рассветы.
Над округой – праздник тишины.
Старый дуб навесил эполеты
И река полна голубизны.

Здравствуй, день!
Побудь еще со мною.
Воздух льется в душу, как бальзам.
Этот свет и волшебство лесное
Расплескались по твоим глазам.

Скоро вновь сирень раскроет завязь
И поднимет голубой букет.
Я опять тебе в любви признаюсь,
Словно не промчалось столько лет.

Словно я тебя вчера увидел,
Увидал нежданно в первый раз.
Ты надела свой весенний свитер
Цвета неба, цвета грустных глаз.

Ты сейчас, как девочка, прелестна
В искренней наивности своей.
Лес расставил на поляне кресла –
Модную округлость тополей.
Я люблю апрельские рассветы.
Я люблю их – если рядом ты.
Тих наш лес, как в кризисе поэты.
И красив, как в праздники менты.

Калязинская колокольня
Стоит причудливо в реке.
И всякий раз я жду невольно –
Зайдется колокол в тоске.

А по ночам над тихой Волгой
Восходит музыка ее.
И принимают молча волны
Тот звон в безмолвие свое.

Вновь оживает колокольня.
И слышу я в тиши ночной,
Что кто-то радостью и болью
Тревожно делится со мной.

В протяжном гуле колокольни
Мне слышен зов былых веков:
И песня пахаря на поле,
И стон идущих бурлаков.

Трудно родится хлеб.
Трудно хлеб достается.
Тот, кто душою слеп,
Может быть, усмехнется.

И похохмит над тем,
Как я, с достатком в доме,
Хлеб суеверно ем,
Крошки собрав в ладони.

Это живет во мне
Память о той войне…

Горькие времена!
Худенький мальчик, где ж ты?
В сутки – лишь горсть зерна,
Триста граммов надежды.

Бабушка нам пекла
Хлеб из скупой мучицы.
Жизнь,
Что давно прошла,
В сердце мое стучится.

Хлеб нас от смерти спас.
Он и сейчас бессмертен…
Всё настоящее в нас
Этою мерой мерьте.