прошумев добротой.
Отводилось в ней нам
предназначенное.
Вверх от нас уплывал небосвод голубой;
по-над нами колосья раскачивались…
На лугу мы собрали роскошный
букет;
им скреплялось для нас наилучшее.
Но беречься должны мы, нарушив запрет:
свирепеют наветы по случаю…
Срок немалый уже проходил.
Сладки были свиданья украдкою.
Только тайному все же открыться момент
наступил.
Мы тонули в потоках злорадности.
Нас щадить было делом немыслимым.
Миром чистое всюду залапано.
Ей досталось – горчайшее вынести.
Мне – бессрочною с нею разлукой
заплачено.
●
Я по краю ходил в неуютном забытом,
далёком краю.
Жизнь в углы от тоски загоняла.
На печаль и тугую разлуку мою
там не легче легло покрывало.
Одиноким остаться нигде не дадут,
если ты на виду да к тому же и – молод.
В обаянье сгорала и билась в ней суть;
им она оттесняла мой холод.
Что в молчанье своём сохраняла она?
Что в моих затрудненьях читала?
Трепетал под ресницами вздёрнутый взгляд,
и надбровья сходились в метаниях.
Я себя понуждал терпеливее быть.
Но уже и к иному спешил – очарован!
В уклонениях лишь распаляется прыть.
Залюбиться повторно – не ново.
Страсть дыханьем вздымала ей пышную грудь.
К атакующей ласке готовилась нега.
Та молодка закралась в мой скромный приют.
Удаётся легко отомкнуть даже небо.
Красота из неё била будто ключом.
Мне её она всю показала.
Я всчумел и не сразу очнулся при том.
Без конца мы впадали в начало.
Обожанье пришло, и теперь уж я сам
по ночами у себя её прятал.
Был, однако ж, там некий престранный
изъян;
он черно́той на праведных падал.
В поселение то ни один призывник
не вернулся из бойни кровавой.
И вдовиц, и девчат дефицит
истомил.
Был для них всяк случайный желанен.
И решились бабёнки на самое-самое.
Доставаться наличный им должен —
по жребию.
У проказниц, у каждой —
своё расписание.
Надлежало успеть —
в отведённое время…
Чудеса и сумбур! Свет сходился на мне!
Был такой оборот не иначе как ломаным.
И привёл он к тяжёлой и мрачной беде.
Моря слёз не хватило бы смыть это горе.
Той, что я согревал и уже дорожил,
от меня отступиться никак не хотелось.
Тайный сговор завистниц бедняжку сгубил.
Отыскалась она под водою —
завёрнутой в невод…
●
Нет, забыть я не смог бы тоски и
неясных, тяжёлых
тревог…
Мне судьба их оставила в память.
Как бы ни был пахуч и изящен расцветший
сегодня цветок,
процветавший давно, до него, был во всём
ему равен.
Отлетают мечты, истомляясь в обычной
приязни.
Но и в узах не стыд покориться прибоям и
зною
любви.
Ей своё отдаю, соглашаясь тащиться за нею
хотя бы по краю,
будто вечный невольник, в ней пробуя
вечную юную
жизнь.
Я любил и в любви забывал, как я ею бывал
околдован.
Нет, не в снах я в безумный восторг от неё
приходил.
Проникали в меня её новые звоны и чары,
и снова
я, позывы свои разделяя, себя у другой
находил.
Истончались мгновения; страсть как в огне
изгорала.
А уж ближе, стыдливым круженьем
и статью Венеры
маня,
подобраться спешила ко мне с замирающей
нежною тайной
та, что с прежней орбиты в свой пламенный жар
уводила меня.
Да, легко попадал я в те жадные, сладкие сети.
За одними другие с сетями своими за мною
гнались и гнались.
И куда бы я смог убежать – в этом
золото-солнечно-лунно-серебряном
свете,
если сам я желал, чтобы сети такие на мне
не рвались!
Оправданий не жажду: влеченья мои —
не пустая растрата.
Я любовные встречные сполохи, радуясь,
без промедленья в себя принимал
и за новою тайной
летел.
И винюсь я лишь в том (и да быть мне всегда
виноватым!),
что любовь, ту, которую я
в угожденье бранчливой молве
отвергал,
но,
по чести сказать,
непременно б отведать —
хотел.
Не ропщи, моё сердце, не вне́мли
унылым стенаниям вьюг.
Не смущайся проклятий и мудрым останься,
своё попрочней
затая.
Я со светлой печалью тебе одному лишь
несу откровение:
да,
я любил —
не одну,
потому что и многие также любили и даже,
я знаю,
теперь ещё
любят
меня!..
Да, у нас её, разумеется, не забыли,
она ведь не из простых – богиня
(почтенье к богам – не иссякло);
потому́
и́
(это, кажется, всем понятно)
не без амбиций
и без утомительных
долгих
приготовлений
на особенное внимание
к себе и своей внешности,
стоя на постаменте,
она претенду́ет
(вроде бы как по праву),
желая
превосходить красотою
всех настоящих
женщин
и даже больше:
строит
своё реноме на спеси,
на том, что
ей
понаприпи́сано
в старых эклогах и новых стансах,
вопреки её пристрастиям
к невероятной лести
перед всесильными и всевластными,
к сводничеству, раздорам, буйствам,
к
