Дмитрий Мережковский - Символы. Песни и поэмы

Уж с легким шумом в лампах газ горит…

Вошел профессор молодой — и волны

Толпы затихли… Все вниманья полны.

Он говорил, — и речь его лилась

С волнующей сердца свободной силой,

Как будто бы меж ними родилась

Глубокая, невидимая связь, —

Он знал, что слово каждое входило

В их душу молодую глубоко.

Ему немного страшно, но легко.

И бесконечно радостно, и ново…

Ты в нем героя повести моей

Узнал, читатель. Обаяньем слова

Лишь потому в толпе царит Сергей,

Что сам был молод, сердцем близок ей.

Он чувствовал с улыбкой гордой, смелой,

Что делал доброе, святое дело.

Но не видал он, радостью объят,

Как там в окно из синевы глубокой

Упал сквозь иней луч звезды далекой:

Он был похож на благодарный взгляд,

Когда в нем слезы нежности дрожат, —

Мерцающий из бесконечной дали

И полный тихой, сладостной печали.

Рогожей крытый, маленький возок

Тащился в снежных тундрах под метелью…

Сидел в нем Климов. В дальний уголок

Сибири едет он все с той же целью —

Узнать народ; как прежде, одинок,

Он странствовал в деревню из деревни,

Ночуя в юрте у якут, в харчевне

Или в избе, — при свете ночника

Он слушает рассказы ямщика,

Мотивы заунывных русских песен

Иль разговор о Боге старика…

И если матерьял был интересен,

Торжествовал исследователь наш,

И в книжке быстро бегал карандаш.

Он счастлив был, как птица на свободе.

Родную землю всей душой любил

За то, что дремлет в ней так много сил;

И как Сергей в науке, он — в народе

Успокоенье сердцу находил.

Был каждый прав в своем любимом деле,

И оба шли к одной великой цели.

Бог помочь всем, кто в наш жестокий век

Желает блага искренне отчизне,

В ком навсегда не умер человек,

Кто ищет новой меры, новой жизни,

Кто не изменит родине вовек!

Привет мой всем, кто страстно жаждет Бога,

В ком не затихла совести тревога!

Пусть к вам летит простая песнь моя,

Безвестные, далекие друзья!

Мы все полны одним негодованьем,

Одной любовью и одним страданьем.

Нас, братья, много: мы — одна семья,

Мы одного мучительно желаем,

Мы вместе плачем над родимым краем.

Там, на прибрежье теплых синих волн,

Вблизи часовни ветхой над аулом,

Откуда виден в море дальний челн,

Где ароматный, свежий воздух полн

Зеленых сосен бесконечным гулом,

Есть одинокая могила. В ней

Уснула та, кого любил Сергей.

Кругом покой и тишина: лишь пчелы

В цветах шиповника гудят весной;

О чем-то детском шепчет ключ веселый…

Как реквием таинственный, порой

Здесь слышен моря вечного прибой.

И радостна, тиха ее могила:

Она была любима и любила.

1890

Господь мне говорит: «Довольно Я смотрел,

Как над свободою глумились лицемеры,

Как человек ярмо позорное терпел:

     Не от вина, не от сикеры —

     Он от страданий опьянел.

     Князья народу говорили:

„Пади пред нами ниц!“ и он лежал в пыли,

Они, смеясь, ему на шею наступили,

И по хребту его властители прошли.

     Но Я приду, Я покараю

     Того, кто слабого гнетет.

     Князья Ваала, как помет,

     Я ваши трупы разбросаю!

Вы все передо Мной рассеетесь, как прах.

     Что для Меня ваш скиптр надменный!

Вы — капля из ведра, пылинка на весах

     У Повелителя вселенной!

     Земля о мщенье вопиет.

     И ни корона, ни порфира —

     Ничто от казни не спасет,

     Когда тяжелая секира

     На корень дерева падет.

О, скоро Я войду, войду в мое точило,

Чтоб гроздья спелые ногами растоптать,

И в ярости князей и сильных попирать,

Чтоб кровь их алая Мне ризы омочила,

Я царства разобью, как глиняный сосуд,

И пышные дворцы крапивой порастут.

И поселится змеей в покинутых чертогах,

Там будет выть шакал и страус яйца класть,

И вырастет ковыль на мраморных порогах:

Так пред лицом Моим падет земная власть!

Утешься, Мой народ, Мой первенец любимый,

Как мать свое, дитя не может разлюбить,

     Тебя, измученный, гонимый,

Я не могу покинуть и забыть.

     Я внял смиренному моленью,

     Я вас от огненных лучей

     Покрою скинией Моей,

     Покрою сладостною тенью.

Мое святилище — не в дальних небесах,

А здесь — в душе твоей, скорбями удрученной,

     И одинокой, и смущенной,

В смиренных и простых, но любящих сердцах.

   Как нежная голубка осеняет

     Неоперившихся птенцов,

     Моя десница покрывает

     Больных, и нищих, и рабов.

     Она спасет их от ненастья

     И напитает от сосцов

     Неиссякаемого счастья.

Мир, мир Моей земле!.. Кропите, небеса,

   Отраду тихую весеннего покоя.

Я к вам сойду, как дождь, как светлая роса

     Среди полуденного зноя».

1887

Небо когда-то в печальную землю влюбилось,

С негою страстной в объятья земли опустилось…

Стали с тех пор небеса океаном безбрежным,

Вечным, как небо, — как сердце людское, мятежным.

Любит он землю и берег холодный целует,

Но и о звездах, о звездах родимых тоскует…

Хочет о небе забыть океан и не может:

Скорбь о родных небесах его вечно тревожит.

Вот отчего он порою к ним рвется в объятья,

Мечется, стонет, земле посылает проклятья…

Тщетно! Вернется к ней море и, полное ласки,

Будет ей вновь лепетать непонятные сказки.

Мало небес ему, мир ему кажется тесным,

Вечно земное в груди его спорит с небесным!

1889

Сквозь тучи солнце жжет, и душно пред грозой.

Тяжелый запах трав серебряно-зеленых

Смешался в воздухе со свежестью морской,

     С дыханьем волн соленых.

И шепчет грозные, невнятные слова

     Сердитый вал, с гранитом споря…

Зловещей бледностью покрылась синева

     Разгневанного моря.

О мощный Океан, прекрасен и угрюм,

Как плач непонятый великого поэта, —

Останется навек твой беспредельный шум

     Вопросом без ответа!

1889

Немая вилла спит под пенье волн мятежных…

Здесь грустью дышит все — и небо, и земля,

И сень плакучих ив, и маргариток нежных

     Безмолвные поля…

Сквозь сон журчат струи в тени кустов лавровых,

И стаи пчел гудят в заросших цветниках,

И острый кипарис над кущей роз пунцовых

     Чернеет в небесах…

Зато, незримые, цветут пышнее розы,

Таинственнее льет фонтан в тени ветвей

     Невидимые слезы,

     И плачет соловей…

Его уже давно, давно никто не слышит,

И окна ставнями закрыты много лет…

Меж тем как все кругом глубоким счастьем дышит, —

     Счастливых нет!

Зато в тени аллей живет воспоминанье

И сладостная грусть умчавшихся годов, —

   Как чайной розы теплое дыханье,

     Как музыка валов…

1889

Мисгор

Над Новым Заветом склонился монах молодой,

   Он полон святой, бесконечной отрады;

   На древнем пергаменте с тихой зарей

     Сливается отблеск лампады;

   И тусклые, желтые грани стекла

   В готических окнах денница зажгла.

Прочел он то место, где пишет в послании Павел:

   «Как день перед Господом — тысячи лет!» —

     И Новый Завет

     В раздумье оставил

   Смущенный монах, и, сомненьем объят,

Печальный идет он из кельи, не видит, не слышит,

   Как утро в лицо ему дышит,

   Как свеж монастырский запущенный сад.

Но вдруг, как из рая, послышалось чудное пенье

Какой-то неведомой птицы в росистых кустах —

     И в сладких мечтах

     Забыл он сомненье,

   Забыл он себя и людей.

Он слушает жадно, не может наслушаться вволю,

   Все дальше и дальше, по роще и полю

     Идет он за ней.

Той песней вполне не успел он еще насладиться,