Песня Рябого
(из кинофильма «Хозяин тайги», 1968)
На реке ль, на озере —
Работал на бульдозере,
Весь в комбинезоне и в пыли, —
Вкалывал я до́ зари,
Считал, что черви – козыри,
Из грунта выколачивал рубли.
Не судьба меня манила,
И не золотая жила, —
А широкая моя кость
И природная моя злость.
Мне ты не подставь щеки:
Не ангелы мы – сплавщики, —
Недоступны заповеди нам…
Будь ты хоть сам бог Аллах,
Зато я знаю толк в стволах
И весело хожу по штабелям.
Не судьба меня манила,
И не золотая жила, —
А широкая моя кость
И природная моя злость.
Для кинофильма «Опасные гастроли» (1969)
Дамы, господа! Других не вижу здесь.
Блеск, изы́ск и общество – прелестно!
Сотвори Господь хоть пятьдесят Одесс —
Все равно в Одессе будет тесно.
Говорят, что здесь бывала
Королева из Непала
И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
И отсюда много ближе
До Берлина и Парижа,
Чем из даже самого́ Санкт-Петербурга.
Вот приехал в город меценат и крез —
Весь в деньгах, с задатками повесы, —
Если был он с гонором, так будет – без,
Шаг ступив по улицам Одессы.
Из подробностей пикантных —
Две: мужчин столь элегантных
В целом свете вряд ли встретить бы смогли вы,
Ну а женщины Одессы —
Все скромны, все – поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае – красивы.
Грузчики в порту, которым равных нет,
Отдыхают с баснями Крылова.
Если вы чуть-чуть художник и поэт —
Вас поймут в Одессе с полуслова.
Нет прохода здесь, клянусь вам,
От любителей искусства,
И об этом много раз писали в прессе.
Если в Англии и в Штатах
Недостаток в меценатах —
Пусть приедут, позаимствуют в Одессе.
Дамы, господа! Я восхищен и смят.
Мадам, месьё! Я счастлив, что таиться!
Леди, джентльмены! Я готов стократ
Умереть и снова здесь родиться.
Всё в Одессе – море, песни,
Порт, бульвар и много лестниц,
Крабы, устрицы, акации, мезон шанте, —
Да, наш город процветает,
Но в Одессе не хватает
Самой малости – театра-варьете!
Баллада о цветах, деревьях и миллионерах
В томленье одиноком
В тени – не на виду —
Под неусыпным оком
Цвела она в саду.
Мама́ – всегда с друзьями,
Папа́ от них сбежал,
Зато Каштан ветвями
От взглядов укрывал.
Высоко ль или низко
Каштан над головой, —
Но Роза-гимназистка
Увидела – его.
Нарцисс – цветок воспетый,
Отец его – магнат,
И многих Роз до этой
Вдыхал он аромат.
Он вовсе был не хамом —
Изысканных манер.
Мама́ его – гран-дама,
Папа́ – миллионер.
Он в детстве был опрыскан —
Не запах, а дурман, —
И Роза-гимназистка
Вступила с ним в роман.
И вот, исчадье ада,
Нарцисс тот, ловелас,
«Иди ко мне из сада!» —
Сказал ей как-то раз.
Когда еще так пелось?!
И Роза, в чем была,
Сказала: «Ах!», зарделась —
И вещи собрала.
И всеми лепестками
Вмиг завладел нахал.
Мама́ была с друзьями,
Каштан уже опал.
Искала Роза счастья
И не видала, как
Сох от любви и страсти
Почти что зрелый Мак.
Но думала едва ли,
Как душен пошлый цвет, —
Все лепестки опали —
И Розы больше нет.
И в черном чреве Мака
Был траурный покой.
Каштан ужасно плакал,
Когда расцвел весной.
Протопи ты мне баньку, хозяюшка, —
Раскалю я себя, распалю,
На полоке, у самого краюшка,
Я сомненья в себе истреблю.
Разомлею я до неприличности,
Ковш холодной – и всё позади, —
И наколка времен культа личности
Засинеет на левой груди.
Протопи ты мне баньку по-белому, —
Я от белого свету отвык, —
Угорю я – и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди – профиль Сталина,
А на правой – Маринка анфас.
Эх, за веру мою беззаветную
Сколько лет отдыхал я в раю!
Променял я на жизнь беспросветную
Несусветную глупость мою.
Протопи ты мне баньку по-белому, —
Я от белого свету отвык, —
Угорю я – и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Вспоминаю, как утречком раненько
Брату крикнуть успел: «Пособи!» —
И меня два красивых охранника
Повезли из Сибири в Сибирь.
А потом на карьере ли, в топи ли,
Наглотавшись слезы и сырца,
Ближе к сердцу кололи мы профили,
Чтоб он слышал, как рвутся сердца.
Не топи ты мне баньку по-белому, —
Я от белого свету отвык, —
Угорю я – и мне, угорелому,
Пар горячий развяжет язык.
Ох, знобит от рассказа дотошного!
Пар мне мысли прогнал от ума.
Из тумана холодного прошлого
Окунаюсь в горячий туман.
Застучали мне мысли под темечком:
Получилось – я зря им клеймен, —
И хлещу я березовым веничком
По наследию мрачных времен.
Протопи ты мне баньку по-белому, —
Чтоб я к белому свету привык, —
Угорю я – и мне, угорелому,
Ковш холодной развяжет язык.
Протопи!..
Не топи!..
Протопи!..
«У нее всё свое – и белье, и жилье…»
У нее
всё свое – и белье, и жилье, —
Ну а я
ангажирую угол у тети.
Для нее —
все свободное время мое,
На нее
я гляжу из окна, что напротив.
У нее
и под утро не гаснет окно,
И вчера
мне лифтер рассказал за полбанки:
У нее
два знакомых артиста кино
И один
популярный артист из «Таганки».
И пока
у меня в ихнем ЖЭКе рука,
Про нее
я узнал очень много ньюансов:
У нее
старший брат – футболист «Спартака»,
А отец —
референт в Министерстве финансов.
Я скажу,
что всегда на футболы хожу —
На «Спартак», —
и слова восхищенья о брате.
Я скажу,
что с министром финансов дружу
И что сам
как любитель играю во МХАТе.
У нее,
у нее на окошке – герань,
У нее,
у нее – занавески в разводах, —
У меня,
у меня на окне – ни хера,
Только пыль,
только толстая пыль на комодах…
Песня о двух красивых автомобилях
Без запретов и следов,
Об асфальт сжигая шины,
Из кошмара городов
Рвутся за́ город машины, —
И громоздкие, как танки,
«Форды», «Линкольны», «Селены»,
Элегантные «Мустанги»,
«Мерседесы», «Ситроены».
Будто знают – игра стоит свеч, —
Это будет как кровная месть городам!
Поскорей – только б свечи не сжечь,
Карбюратор… и что у них есть еще там…
И не видно полотна
Лимузины, лимузины…
Среди них – как два пятна
Две красивые машины, —
Будто связанные тросом
(А где тонко, там и рвется)
Аксельраторам, подсосам
Больше дела не найдется.
Будто знают – игра стоит свеч, —
Только б вырваться – выплатят всё по счетам!
Ну а может, он скажет ей речь
На клаксоне… и что у них есть еще там…
Это скопище машин
На тебя таит обиду, —
Светло-серый лимузин,
Не теряй ее из виду!
Впереди, гляди, разъезд, —
Больше риска, больше веры!
Опоздаешь!.. Так и есть —
Ты промедлил, светло-серый!
Они знали – игра стоит свеч, —
А теперь – что ж сигналить рекламным щитам?!
Ну а может, гора ему с плеч, —
Иль с капота… и что у них есть еще там…
Нет, развилка – как беда:
Стрелки врозь – и вот не здесь ты!
Неужели никогда
Не сближают нас разъезды?
Этот – сходится, один! —
И, врубив седьмую скорость,
Светло-серый лимузин
Позабыл нажать на тормоз…
Что ж, съезжаться – пустые мечты?
Или это есть кровная месть городам?..
Покатились колеса, мосты, —
И сердца… или что у них есть еще там…
«То ли в избу – и запеть…»
То ли – в и́збу и запеть,
Просто так, с морозу,
То ли взять да помереть
От туберкулезу,
То ли выстонать без слов,
А может – под гитару?..
Лучше – в сани рысаков
И уехать к «Яру»!
Вот напасть! – то не всласть,
То не в масть карту класть, —
То ли счастие украсть,
То ли просто упасть
В грязь…
Навсегда в никуда —
Вечное стремленье.
То ли – с неба вода,
То ль – разлив весенний…
Может, эта песня – без конца,
А может – без идеи…
А я строю печку в изразцах
Или просто сею.
Сколько лет счастья нет,
Впереди – все красный свет…
Недопетый куплет,
Недодаренный букет…
Бред!
На́зло всем – насовсем
Со звездою в лапах,
Без реклам, без эмблем,
В пимах косолапых…
Не догнал бы кто-нибудь,
Не почуял запах, —
Отдохнуть бы, продыхнуть
Со звездою в лапах!
Без нее, вне ее —
Ничего не мое,
Невеселое житье, —
И былье – и то ее…
Ё-моё!
«Мне каждый вечер зажигают свечи…»
