это я, ты дед, рехнулся!
— Да нет, родная, обернулся
я конём да тридцать три уж раза!
— Эх ты, старый пень! «А ты зараза!»
Вот так мило и поговорили,
бражки тридцать третий раз налили
и пустились в пляс!
Пускай хохочет
Кощей Бессмертный,
видно, тоже хочет.
Жилец
Жил-был Жилец.
Все говорили:
— Какой Жилец молодец,
живёт долго,
гуляет по Волге,
сеет да пашет,
хвастается кашей
да руками могучими.
Нет круче его
никого на свете
(это знают даже дети).
Но вот однажды
(не один раз, а дважды)
его поборол Илья,
и молва богатыря
наградила велико!
А Жилец возьми бы и сникни,
так нет же,
жив как прежде:
сеет и пашет,
на дуде играет, пляшет
и ждёт царской воли.
— Сидеть бы тебе в неволе! —
мирской народ судачит.
(Это что-нибудь да значит?)
— А то! На воле скучно,
а в яме получше, —
отвечает царь Горох.
— Да что б ты, батька, издох! —
желает ему Жилец
и ведёт под венец
Настасью русскую красу.
Золоту её косу
по корень срезает
и строго так бает:
— Не ходи краше царицы,
а то будешь материться
из-за серых облаков! —
сказал Жилец и был таков
(увез семью в Сибирску глушь).
— Ну уж? —
народ дивился
и отчаянно постился,
чтоб на свете дольше жить,
и царю верней служить.
* * *
Волки солнце подгоняют,
но лишь время злое знает,
как текут наши года.
Не увидим никогда,
где схоронил жену и внуков
дедок Жилец. Но та порука
была замечена людьми.
Царской морде донесли:
— Царь Горох тридцать второй,
говорят, в лесу есть свой
дядька маг и чародей,
а ведь лет ему… длинней
токо жизнь богов на небе,
вот тебе бы, вот тебе бы
тожеть долго так прожить.
Царь намерен ворожить!
Он послал гонца к Жильцу
(нашёл, откланялся отцу):
— Ты, Жилец, молодец!
— А ты гонец в один конец! —
Жилец расправился с гонцом
очень острым топором.
Ну а дальше жил он скушно:
сбёг на север, но там душно
ему плуталось средь снегов,
решил припомнить праотцов.
Поднялся он на Кудыкину гору.
Телепался старик до измору,
но залез и поставил флаг —
платок жены: «Хоть так, хоть так…»
И унял тот платок его страхи,
скинул шубу, остался в рубахе.
Но метель его живо прибрала,
(долго мудрить не стала),
а после по сопкам всё выла:
— Жаль Жильца, но я его убила!
Вот. Морали нет тут вовсе:
растащило зверьё его кости.
И мы не узнали о том,
как пушнину «царю на отъём»
заныкивал нищий старик,
да бегал от людей — привык.
Не бывать богатырям бобылям
Как богатыри за счастьем в болото ходили
— А на что нам, богатырям, счастье далося?
Едем туды-сюды, бьёмся
и без него не сдаёмся!
— Не, о счастье мы ничего не слыхали.
Поехали что ли его поискали?
— Сказали искать, значит, надо.
Найдём, нам же будет награда!
Собрались, отправились в путь:
по полям, по лесам прут, не продохнуть!
Лешего встретили, видели и русалку,
Мамая ещё раз убили, не жалко!
А про счастие слухи не ходят.
Богатыри по болотам бродят.
Наткнулись на водяного:
— Где счастье зарыто? «В броде!»
Ну в броде, так в броде. Полезли в болото.
Вот дуракам охота!
Увязли в трясине, стоят,
по сторонам глядят:
не квакает ли поблизости счастье?
К ним цапля носатая: «Здрастье,
знаю я вашу беду —
увязли по самую бороду!
Кто же спасёт вас теперя?»
— Слетай, Цаплюшка, позови Емелю!
Цапля покладистой оказалась,
долго не пререкалась,
а в путь отправилась за Емелей,
летала она две недели.
Это время Богатырям показалась адом!
Погибли б с таким раскладом,
да Емеля парень отзывчивый,
(он лишь к печи и прилипчивый)
доехал на печке к болотцу быстро
и вытащил сталкеров коромыслом.
— Вот это счастье! — богатыри вздохнули,
когда от грязей лечебных отдохнули.
— Да, да, и народу поведаем
где счастье сидит, кем обедает.
Поскакали добрые витязи дальше,
а цапля крылами машет
и курлычет тревожно:
— Спасать дураков разве можно?
Богатырь незнамо куда деться, я писатель и ненужность какая-то
Направо лес, налево дол,
рядом серый волк прошёл.
Промахнулась стрела,
угодила в зад оленя,
а рога на тебя мигренью.
Плюнул, до хаты поплёлся.
Лес стоит, не шелохнётся,
берёза шуршит и осина,
леший куда-то сгинул.
А дома ждёт домовой,
кашу варит, и как постовой,
в окно выставился и смотрит.
— Не хочу идти домой,
пусть нечисть сдохнет! —
развернулся богатырь и в горы!
А под горами ссоры
птиц и зверья лесного.
— Мне б чего-нибудь неземного, —
вдаль глядя, подумал
и как полоумный,
поскакал на кобыле до неба. —
Вот, там я ещё не был!
Доскакал до Луны, там сухо
и большущая серая скука,
машут Печали вдали:
— Бога-бога-богатыри…
Осерчал богатырешко крепко:
— Ну посадят меня, чи репку,
в пыль неземную
печали эти, не забалуешь! —
натянул поводья и к Земле,
долетел да уселся на мне.
Теперь я сижу и пишу:
богатырь к богатырю —
очередная пьеса.
Это кому-нибудь интересно?
Нет! Брошу я род людской, кину
и далече куда-нибудь двину
на святую звезду Андромеду,
там стихами поеду,
поплыву по умам, по душам.
И там мне ответят: «Скучно,
скучно, Зубкова, молчи,
тихонечко сказки пиши
про русалок и воинов диких,
ну а если про власть напишешь,
не видать тебе белого свету,
посадят, как репку эту!»
Пойдём, богатырь, нас нет тут,
мы стёрты, забыты. Задеты
тобой и мною их чувства
о князьях, королях и капусте.
Богатырь и будущее неведомое
Приключилась, значит, с богатырём оказия: поехал он в лес нечисть всякую пострелять да и заблудился. Плутать хорошо, но домой охота к блинам, пирогам. Ну сами понимаете, а дальше стихами пойдём.
Заблудился богатырь, не вылезти!
Плутал день, плутал два, не выползти.
Вдруг в огромную яму провалился,
а как на ножки встал, так открестился
от него мир прошлый да пропащий.
Будущее стеной встало: «Здравствуй,
проходи, посмотри на наше лихо,
только это, веди себя тихо.»
Отряхнулся богатырь и в путь пустился,
на машины, на дома глядел, дивился
как одеты странно горожане:
каждого глазами провожает.
— Почему же на меня никто не смотрит,
по другому я одет, походно? —
удивляется детина богатырска,
а от вони уж не
