Россия! Встань и возвышайся! - Александр Сергеевич Пушкин

Орлик

Где спрятал деньги? укажи.

Не хочешь? –  Деньги где? скажи,

Иль выйдет следствие плохое.

Подумай; место нам назначь.

Молчишь? –  Ну, в пытку.

Гей, палач! Палач вошел….

О, ночь мучений!

Но где же гетман? где злодей?

Куда бежал от угрызений

Змеиной совести своей?

В светлице девы усыпленной,

Еще незнанием блаженной,

Близь ложа крестницы младой

Сидит с поникшею главой

Мазепа тихой и угрюмый.

В его душе проходят думы,

Одна другой мрачней, мрачней.

«Умрет безумный Кочубей;

Спасти нельзя его. Чем ближе

Цель гетмана, тем тверже он

Быть должен властью облечен,

Тем перед ним склоняться ниже

Должна вражда. Спасенья нет:

Доносчик и его клеврет

Умрут». Но брося взор на ложе,

Мазепа думает: «О боже!

Что будет с ней, когда она

Услышит слово роковое?

Досель она еще в покое —

Но тайна быть сохранена

Не может долее. Секира,

Упав поутру, загремит

По всей Украйне. Голос мира

Вокруг нее заговорит!..

Ах, вижу я: кому судьбою

Волненья жизни суждены,

Тот стой один перед грозою,

Не призывай к себе жены.

В одну телегу впрячь неможно

Коня и трепетную лань.

Забылся я неосторожно:

Теперь плачу безумства дань…

Всё, что цены себе не знает,

Всё, всё, чем жизнь мила бывает,

Бедняжка принесла мне в дар,

Мне, старцу мрачному, – и что же?

Какой готовлю ей удар! -»

И он глядит: на тихом ложе

Как сладок юности покой!

Как сон ее лелеет нежно!

Уста раскрылись; безмятежно

Дыханье груди молодой;

А завтра, завтра… содрогаясь

Мазепа отвращает взгляд,

Встает и, тихо пробираясь,

В уединенный сходит сад.

Тиха украинская ночь.

Прозрачно небо. Звезды блещут.

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух. Чуть трепещут

Сребристых тополей листы.

Но мрачны странные мечты

В душе Мазепы: звезды ночи,

Как обвинительные очи,

За ним насмешливо глядят.

И тополи, стеснившись в ряд,

Качая тихо головою,

Как судьи, шепчут меж собою.

И летней, теплой ночи тьма

Душна как черная тюрьма.

Вдруг… слабый крик… невнятный стон

Как бы из замка слышит он.

То был ли сон воображенья,

Иль плач совы, иль зверя вой,

Иль пытки стон, иль звук иной —

Но только своего волненья

Преодолеть не мог старик

И на протяжный слабый крик

Другим ответствовал – тем криком,

Которым он в весельи диком

Поля сраженья оглашал,

Когда с Забелой, с Гамалеем,

И – с ним… и с этим Кочубеем

Он в бранном пламени скакал.

Зари багряной полоса

Объемлет ярко небеса.

Блеснули долы, холмы, нивы,

Вершины рощ и волны рек.

Раздался утра шум игривый,

И пробудился человек.

Еще Мария сладко дышит,

Дремой объятая, и слышит

Сквозь легкой сон, что кто-то к ней

Вошел и ног ее коснулся.

Она проснулась – но скорей

С улыбкой взор ее сомкнулся

От блеска утренних лучей.

Мария руки протянула

И с негой томною шепнула:

«Мазепа, ты?..» Но голос ей

Иной ответствует… о боже!

Вздрогнув, она глядит… и что же?

Пред нею мать…

Мать

Молчи, молчи;

Не погуби нас: я в ночи

Сюда прокралась осторожно

С единой, слезною мольбой.

Сегодня казнь. Тебе одной

Свирепство их смягчить возможно.

Спаси отца. Дочь, в ужасе

Какой отец?

Какая казнь?

Мать

Иль ты доныне

Не знаешь?.. нет! ты не в пустыне,

Ты во дворце; ты знать должна,

Как сила гетмана грозна,

Как он врагов своих карает.

Как государь ему внимает…

Но вижу: скорбную семью

Ты отвергаешь для Мазепы;

Тебя я сонну застаю,

Когда свершают суд свирепый,

Когда читают приговор,

Когда готов отцу топор…

Друг другу, вижу, мы чужие…

Опомнись, дочь моя! Мария,

Беги, пади к его ногам,

Спаси отца, будь ангел нам:

Твой взгляд злодеям руки свяжет,

Ты можешь их топор отвесть.

Рвись, требуй – гетман не откажет:

Ты для него забыла честь,

Родных и бога.

Дочь

Что со мною?

Отец… Мазепа… казнь – с мольбою

Здесь, в этом замке мать моя —

Нет, иль ума лишилась я,

Иль это грезы.

Мать

Бог с тобою,

Нет, нет – не грезы, не мечты.

Ужель еще не знаешь ты,

Что твой отец ожесточенный

Бесчестья дочери не снес

И, жаждой мести увлеченный,

Царю на гетмана донес…

Что в истязаниях кровавых

Сознался в умыслах лукавых,

В стыде безумной клеветы,

Что, жертва смелой правоты,

Врагу он выдан головою,

Что пред громадой войсковою,

Когда его не осенит

Десница вышняя господня,

Он должен быть казнен сегодня,

Что здесь покаместь он сидит

В тюремной башне.

Дочь

Боже, боже!..

Сегодня! –  бедный мой отец!

И дева падает на ложе,

Как хладный падает мертвец.

Пестреют шапки. Копья блещут.

Бьют в бубны. Скачут сердюки.

В строях ровняются полки.

Толпы кипят. Сердца трепещут.

Дорога, как змеиный хвост,

Полна народу, шевелится.

Средь поля роковой намост.

На нем гуляет, веселится

Палач и алчно жертвы ждет:

То в руки белые берет,

Играючи, топор тяжелый,

То шутит с чернию веселой.

В гремучий говор всё слилось:

Крик женской, брань, и смех, и ропот.

Вдруг восклицанье раздалось

И смолкло всё. Лишь конской топот

Был слышен в грозной тишине.

Там, окруженный сердюками,

Вельможный гетман с старшинами

Скакал на вороном коне.

А там по киевской дороге

Телега ехала. В тревоге

Все взоры обратили к ней.

В ней, с миром, с небом примиренный,

Могущей верой укрепленный

Сидел безвинный Кочубей,

С ним Искра тихой, равнодушный,

Как агнец, жребию послушный.

Телега стала. Раздалось

Моленье ликов громогласных.

С кадил куренье поднялось.

За упокой души несчастных

Безмолвно молится народ,

Страдальцы за врагов. И вот

Идут они, взошли. На плаху,

Крестясь, ложится Кочубей.

Как будто в гробе, тьмы людей

Молчат. Топор блеснул с размаху,

И отскочила голова.

Всё поле охнуло. Другая

Катится вслед за ней, мигая.

Зарделась кровию трава —

И сердцем радуясь во злобе

Палач за чуб поймал их обе

И напряженною рукой

Потряс их обе над толпой.

Свершилась казнь. Народ беспечный

Идет, рассыпавшись, домой

И про свои заботы вечны

Уже толкует меж собой.

Пустеет поле понемногу.

Тогда чрез пеструю дорогу

Перебежали две жены.