Горит звезда поэзии над ней
Сквозь облака плывущие и тучи,
Через туман белесый и летучий
И в чистоте безоблачных ночей.
Язык грузинский, твердый и певучий,
Впитавший звон бокалов и мечей,
Ложится в строфы, полные созвучий,
В поэмы, в гимны Родине своей.
Да здравствуют грузинские поэты
И песни их, что празднично пропеты,
И каждый стих, который не допет.
А я — среди российского раздолья
И вспоминая братские застолья,
О Грузии слагаю свой сонет.
15О Грузии слагаю свой сонет.
Пускай украсят бедность этих строк
Ее простор от Вардзии до Млет
И древний Джвари — каменный цветок
К тебе, Шота, блистательный поэт,
Я прихожу, как путник на порог,
Здесь после всех скитаний и тревог
Я дружбой больше солнца обогрет.
Долины спят голубоватым сном.
В Алаверды на празднике ночном
Налейте рог серебряный полней!
Земля Давида, Нины и Тамар
Полна, как встарь, и прелести и чар,
Горит звезда поэзии над ней.
1972
Не где пулеметы радеют,
Не только во время атак,
Бывают, что за ночь седеют,
За миг, за решительный шаг.
Земля дорога и сурова
Не только для бравых солдат.
Седеют за честное слово
И за
Неопущенный взгляд.
Не только железные гунны,
Не только огонь и броня.
Седеют, идя на трибуны,
Седеют, друзей хороня.
Не только пожары и муки,
Не только фугасы и кровь.
Седеют, платя за разлуки,
За горе платя и любовь.
Но, впрочем, конечно, и старость
Смиренный и седенький дед.
Возможно, ему и досталась
Она без особых побед.
Она по природе, я знаю,
Со всеми другими — одна,
И все же немного иная —
За выслугу лет седина.
1972
Иногда промелькнет на страницах газет
Про воздушный разбой, как нелепое что-то.
Над виском у пилота чужой пистолет,
Подневольно меняется курс самолета.
Знаем мы, что пилоты не робкий народ,
Подозренья в предательстве не заслужили.
Улетает в чужую страну самолет,
Потому что у них за спиной — пассажиры.
Сзади женщины, дети, младенческий писк,
Все смешается в кашу и огненно брызнет.
У мужчины имеется право на риск,
Если риск ограничен лишь собственной жизнью.
Ах, и сам я в полете, как каждый поэт.
Я на поле любви намечаю посадку,
Но жестокость подносит к виску пистолет,
И намеченный курс я меняю с досадой.
Знают все, что поэты не робкий народ,
Подозренья в предательстве не заслужили,
Но со мной совершают большой перелет
Мои песни, родные мои пассажиры.
Это дети мои. Так до риска ли здесь?
Дорога и земля в ярких солнечных красках,
Но законы свои у поэзии есть
На ее протяженных, заоблачных трассах.
Ей спасенья на поле жестокости нет.
Открываю вам главную сущность секрета,
Что в момент приземления гибнет поэт,
Погибают и добрые песни поэта.
Убери пистолетишко, времени раб,
От седого виска. Я не праздную труса.
Я взрываю свой лайнер, воздушный корабль,
Но к любви не меняю заветного курса!
1974
Как давно я на Севере не был,
Как Двина в сентябре хороша.
Нагляделся на серое небо —
До сих пор еще ноет душа.
Нагляделся на темные бревна
Иссеченных дождями домов,
На кресты обомшелые, словно
Нагляделся негаданных снов.
Пред великой студеной рекою,
Пред обломками древних церквей
Просыпается что-то такое,
Что дороже поэзии всей,
Золотев, больнее и чище,
Но словам не подвластно, увы,
Словно мы позабытого ищем,
Отдаленной и смутной молвы.
От терзаний, сует и печалей,
От великих и маленьких смут
Тянет душу в свинцовые дали,
Те, что Севером скромно зовут.
Как форель на текучие струи,
В тепловатом и тесном пруду
На холодные шири иду я,
На просторные ветры иду.
1973
Круги, спирали, линии прямые,
Все в мире ритмом объединено.
Но возникает в сердце аритмия,
Как бы с пути сбивается оно.
Кузнец кует. Болванка стала алой,
По прямизне сошла бы за струну,
Но аритмии тяжкая кувалда
И гнет, и мнет стальную прямизну.
В спокойном ритме резким перебоем
Подчас строка прервется у меня.
И наша встреча вечером с тобою
Есть аритмия будничного дня.
Гармония тупа,
А ровный ритм бездушен.
Ритмичный мир зануден и белес.
Тягучий полдень молнией нарушен,
Гром аритмии падает с небес.
Пророки, песнопевцы и поэты,
У века аритмия — это мы,
Как гром небесный — аритмия лета,
Как вспышка света — аритмия тьмы.
1974
Мерцают созвездья в космической мгле,
Заманчиво светят и ясно,
Но люди привыкли жить на земле,
И эта привычка прекрасна.
Космос как море, но берег — Земля,
Равнины ее и откосы.
Что значит земля для людей с корабля,
Вам охотно расскажут матросы.
О море мечтают в тавернах они,
Как узники, ищут свободы.
Но все же на море проходят лишь дни,
А берегу отданы годы.
Я тоже хотел бы на борт корабля,
Созвездия дальние манят.
Но пусть меня ждет дорогая земля,
Она никогда не обманет.
1973
«Журавли улетели, журавли улетели!
От холодных ветров потемнела земля.
Лишь оставила стая средь бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля».
Ресторанная песенка. Много ли надо,
Чтоб мужчина сверкнул полупьяной слезой?
Я в певце узнаю одногодка солдата,
Опаленного прошлой войной.
Нет, я с ним не знаком и не знаю подробно,
О каких журавлях он тоскует сейчас.
Но, должно быть, тоска и остра и огромна.
Если он выжимает слезу и у нас.
«Журавли улетели, журавли улетели!!!
От холодных ветров потемнела земля.
Лишь оставила стая средь бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля».
Ну какой там журавль? И какая там стая?
И куда от него улетела она?
Есть квартира, поди,
Дочь, поди, подрастает.
Помидоры солит хлопотунья жена.
И какое крыло у него перебито?
И какое у нас перебито крыло?
Но задумались мы. И вино не допито.
Сладковатой печалью нам душу свело.
«Журавли улетели, журавли улетели!!!
От холодных ветров потемнела земля.
Лишь оставила стая средь бурь и метелей
Одного с перебитым крылом журавля».
Ресторанная песенка. Пошлый мотивчик.
Ну еще, ну давай, добивай, береди!
Вон и в дальнем углу разговоры затихли,
Душит рюмку майор со Звездой на груди.
Побледнела и женщина, губы кусая,
С повтореньем припева больней и больней…
Иль у каждого есть улетевшая стая?
Или каждый отстал от своих журавлей?
Допоет и вернется в ночную квартиру.
Разойдутся и люди. Погаснут огни.
Непогода шумит. В небе пусто и сыро.
Неужели и впрямь улетели они?
1974
У памяти моей свои законы,
Я рвусь вперед, стремителен маршрут,
Ее обозы сзади многотонны,
Скрипят возы и медленно ползут.
Но в час любой, в мгновение любое
Как бы звонок иль зажигают свет.
Ей все равно — хорошее, плохое,
Цветок, плевок, ни в чем разбору нет.
Где плевелы, пшеница, нет ей дела,
Хватает все подряд и наугад,
Что отцвело, отпело, отболело,
Волной прилива катится назад.
Тут не базар, где можно выбрать это
Или вон то по вкусу и нужде,
