Важа Пшавела - Поэмы

Пусть не забывает и сход,
Что я соглашаюсь чрез силу.
Скажу, ибо целую сеть
Проклятий сплести вы сумели.
Так вот мой совет: запереть
Кистин в Ядовитом ущелье.
Все стали в тупик, как один.
Мелькнули смущенные лица.
Как выбором этих теснин
Мог Миндия так ошибиться?
Однако что делать? Отряд
Поклялся в слепом подчиненье
И должен теперь, рад не рад,
Последовать без рассужденья.

Два дня уж как гул за горой.
Земля содрогается в гаме.
Жесток и безжалостен бой.
Сцепилися тигры со львами.
Кровавая струйка, как нить,
Спустившись до рощи, сочится.
Двоим в равновесье не быть,
Кому-нибудь да оступиться.
Кого-то несут, башлыком
Скрутив ему руки, хевсуры.
Закопчены все вшестером
От порохового окура.
Вот за гору перенесли
И наземь его опускают,
И, став от него не в дали,
Упреками вслух осыпают.

Ты что ж это прешь на копыл?
Иль жить уж тебе неохота?
Врезаешься в самый их пыл,
Где войску ни меры, ни счета.
Покудова верх брали мы,
Теперь они сами нас давят.
Но ты успокойся, средь тьмы
Попробуем дело поправить.
Прощай. Еще можно напрячь
Остаток последних усилий…
И прежде чем кончили речь,
В сраженье стопы обратили.
Их копья в наклоне, мечи
Грозят в обнаженье кому-то…
Как тягостны и горячи
Меж жизнью и смертью минуты,
Нельзя осрамиться; жесток
Разбор не мужского поступка:
Дадут вместо шапки платок
И вырядят в женскую юбку.
Позор повернувшему вспять,
Кто смелостью дел не проблещет.
Пытаясь башлык развязать,
Лежащий зубами скрежещет.
Он множит попытку раз сто.
Он не о свободе жалеет,
О смерти средь всех, где никто
Он ведает не уцелеет.
Их мало, исчерпан запас,
И ночь наступает. И тут-то,
В последний напрягшися раз,
Он сбрасывает свои путы.
Что ж видит он, впившись во мрак?!
С какого ни глянь поворота,
В селеньях пожары. Их знак
Он понял и без звездочета.
Стал бледен он, как полотно.
Слез нет для такого несчастья,
Страдание утаено,
Лишь хрустнули руки в запястье.
Нет слов, челюстей не разжать.
Меч сам запросился из ножен,
Лишь тронули за рукоять.
И кончиком к сердцу приложен.
Мгновенье и крови волна.
И с гор, из обители турьей
Пришедшая плакать луна
По самоубийце хевсуре.
Крылатый летел ветерок,
Летел беззаботный и сладкий,
Задел за клинка язычок,
Торчавший из левой лопатки.
Язык был весь выкрашен в сок
Пурпурного сердца мужского.
И в лес упорхнул ветерок,
Беспечный, живой и бедовый.

Мой Гила, немощный и лысый,
На торном пастбище глухом
Столкнулся с бешеным Квирисой
Могучим Гивиным быком.
На горном пастбище высоком,
Среди собратий великан,
Квириса водит жарким оком,
Красив, как утренний туман.
Он, семилеток, в полной силе,
Он не испробовал ярма…
Куда уж с ним тягаться Гиле!
Погибнет Гила задарма!
Рога у Гилы неплохие,
Они светлее хрусталя,
Но след ярма лежит на вые,
Как вековечная петля.
Всю жизнь свою в упряжке плуга
Провел мой бедный старый вол.
Чтоб покормить за это друга,
Его на отдых я привел.
Но разве даст бугай проклятый
Волу спокойно отдохнуть?
Недаром Гиви тороватый
Любил Квирисой прихвастнуть:
Он всех быков побил в округе,
В сраженье он непобедим.
Как перед буйволом, в испуге
Волы бессильны перед ним.
Квириса ходит, бьет копытом,
Рогами грозно шевеля.
Над горным пастбищем изрытым
Взлетает комьями земля.
Песком и глиною измазан,
Трясет косматой он башкой
Ив продолженье дня не раз он
Предпринимает лютый бой.
Ив будний день, и в день воскресный,
И в непогоду, и в тепло,
Как властелин округи местной,
Глядит он сумрачно и зло.
Как грозный хан, на всякий случай
Он к землям тянется чужим
И, поднимая рев могучий,
Зовет быков сразиться с ним.
Таким неистовым громилой
Пришел он к хижине моей
И, повстречавшись с бедным Гилой,
Решил сразить его, злодей.
Вокруг него качался свежий
Тростник, и так он был высок,
Что здесь к нему любой проезжий
Коня привязывать бы мог.

Жуя щавель, усталый Гила
Глядел спокойно на быка.
Его нимало не смутило,
Что тот ревет издалека.
Бороться не было желанья,
Хотя когда-то, полный сил,
Мой славный вол из состязанья
Всегда героем выходил.
Теперь не то: уж он не молод,
Природа к старости сдала.
И днем и ночью, в ной и в холод
Была работа для вола.
Родной земле он отдал силу,
В ярме шагая средь полей…
Но кто о том спросил бы Гилу?
Уж не Квириса ли злодей?
Шальные выпучив глазища,
Дробя копытами тростник,
Ополоумевший бычище
Перед волом моим возник.
И верно бог затмил мой разум,
Коль я не вовремя смекнул,
Чтоб обуз дать сумел бы разум
Его воинственный разгул.
Гляжу: уж он стоит над Гилой
И роет землю, исступлен,
Привычный к дракам, тупорылый,
Рассвирепевший, как дракон.
И Гила с ласковой мольбою
Ему как будто говорил:
Оставь, прошу, меня в покое,
Во мне и так не много сил.
Измученный ярмом дубовым,
Я стар уже… > Но кто ж быка
Утихомирит здравым словом?
Ему ли жалко старика?
Со вздохом Гила приподнялся,
Рога столкнулись, грянул гром,
И воздух вдруг заколебался,
И горы вздрогнули кругом.
Вопрос победы не впервые
Решают кровные враги:
Один из них поднимет выю,
Другой согнется в три дуги.
Один уйдет, гордясь победой,
Другой признает свой позор.
Так разрешится в битве этой
Животной силы древний спор.
Теснят противники друг друга,
Не отступает ни один.
Кого ж прославит здесь округа?
Кто будет стаду господин?
Пусть у бугая больше силы,
Мой Гила опытом богат!
И все же под напором Гилы
Не отступает супостат.
Едва успеет отдышаться,
Его опять бросает в жар.
Нет, с молодежью не тягаться
Тому, кто немощен и стар!
Эх, люди, чести мы не знаем!
Уж не сума ли вы сошли?
Когда же старые с бугаем
Волы соперничать могли?
Зачем быка вы не пугнули?
Гоните прочь его тотчас!
Так говорил нам Раибули,
Старик, сидевший возле нас.
Но тут взяла меня обида,
Что уступает вол быку,
И в злобе Гилу-инвалида
Хватил я палкой по виску,
И по сей день я вспоминаю
Поступок этот со стыдом,
И как ни тяжко мне, а знаю,
Что я наказан по делом.
Я возмечтал тогда, не скрою,
Что победит мой бедный вол.
Увы, сравнится ли с горою
Покрытый сумерками дол!

И безграничную обиду
С тех пор мой Гила затаил.
Покинул стадо он, и с виду
Стал неприветлив и уныл.
Все смотрит в сторону куда-то,
Не щиплет горную траву,
И жизнь его, клонясь к закату,
Оскудевает наяву.
Не утолят его страданья
Теперь ни солнце, ни луна,
В печальный мир воспоминанья
Его душа погружена.
Он помнит ангельские речи,
Когда по воле высших сил
К его рогам большие свечи
Посланец божий прилепил.
И непостижен, и нечаян,
Шепнул он на ухо тогда:
Блажен, о Гила, твой хозяин,
Тебя взрастивший для труда
Эх, не узнать мне больше Гилу!
И худ, и жалок, и сердит,
Бедняга дышит через силу,
В глаза мне больше не глядит.
Уж он не лижет больше соли
И не подходит под окно…
Вола мне жалко поневоле,
Да, видно, так уж суждено!
Как утешать его я стану,
Ведь он немое существо!
Чем залечить сумею рану,
Коль сердце ранено его?
Когда он горестно вздыхает,
Понурив голову свою,
Слеза мне очи застилает,
Тоска терзает грудь мою.
Однажды я запряг бедняжку,
Чтоб испытать его в труде,
Но он не вытянул упряжку
И лег, вздохнув, на борозде.
Склонил на пахоту он выю,
Сложил ярмо свое в пыли,
И, как ни бился я, впервые
Не встал мой труженик с земли.

С тех пор лишился я покоя,
И только стоит мне заснуть,
Встает мой Гила пред о мною,
Рога в мою уставив грудь.
Бодает он меня рогами
И говорит: "Хозяин мой,
Зачем своими ты руками
Навеки отнял мой покой?
Тебе я отдал все здоровье,
Перепахал твои поля,
Всю жизнь трудился я с любовью,
Чтоб расцвела твоя земля.
Зажег я твой очаг домашний,
Наполнил хлебом я гумно,
А мне ведь впроголодь над пашней
Работать было суждено.
С утра до вечера, измаян,
Я делал все, что только мог…
За что же ты меня, хозяин,
На старость горькую обрек?"
И он не лжет, не лжет, бедняга,
Он правду, люди, говорит.
ля моего он отдал блага
Все то, чем каждый дорожит.
Напрасно Гилу я ласкаю,
Напрасно я его молю
Сдавили грудь мою, сверкая,
Рога, подобны хрусталю.
Я говорю: "Не думай, милый,
Что только сильному почет.
Теперь моим достойным Гилой
В селе гордится весь народ.
Надежда бедных и богатых,
Кормилец малых и больших,
Не плачь, мой Гила, об утратах,
Забудь о глупостях моих"
Но понапрасну я стараюсь:
До сей поры во тьме ночной,
Рогами в сердце упираясь,
Стоит мой Гила предо мной!