За сутки получает пфенниг.
Там тунеядец и мошенник
Богаче всех во много крат.
Там проиграться каждый рад:
Продутое вернут обратно,
Умножив сумму троекратно.
Там возвращающих долги
Всегда преследуют враги;
Того же, кто большого долга
Платить не хочет очень долго,
Там поощряет правый суд,
Для плута не жалея ссуд.
Там суд и ложь в законном браке,
Награды платят там за враки;
За ложь поменьше платят грош,
И плапперт — за большую ложь.
За рассудительное слово
Людей карают там сурово,
Кто работает, тому
Грозят, что заточат в тюрьму.
Кто честен и богобоязнен,
Не избежит позорной казни.
Кого же в этом крае чтут?
Того, кто лизоблюд и плут.
Кто признан первым их лентяем,
Тот государем избираем.
Кто дик, невежествен и зол,
Обороняет их престол
Своею заячьей отвагой.
А машущий колбасной шпагой
В сословье рыцарей введен.
А тот, кто жалок и смешон,
Кто жрет и пьет за спинкой трона,
Тот получает сан барона.
Кто туп, и глуп, и сукин сын —
Тот в этом крае дворянин.
Так вот, не забывайте, братцы:
Хлыщи, обжоры, тунеядцы,
Лентяи, плуты — все найдут
В стране Шлаураффии приют.
Ее в былые годы предки
Придумали, чтоб наши детки
Боялись в этот край попасть, —
Боялись врать, грубить и красть,
Быть лоботрясом и обжорой…
Шлаураффия — страна, в которой
В любое время место есть
Для тех, кто любит спать и есть.
Трудитесь! Мир не будет раем
Для тех, кто хочет жить лентяем.
СЕМЬ ЖАЛУЮЩИХСЯ ЖЕН
168
Однажды жарким летним днем
Я шел приветливым леском.
Мой путь привел меня к реке.
Там пышный луг невдалеке
Обильно был покрыт цветами,
Ручей струился меж камнями
Из рощицы, где до поры
Я схоронился от жары.
Тут позади, из чащи сонной,
Шумок донесся приглушенный.
Я поглядел туда, и вдруг
Семь жен увидел я вокруг
Источника, в тени лесной
Пережидавших летний зной.
Тогда, пробравшись за кустом,
Я к ним приблизился тайком.
И там, не проронив ни фразы,
Их задушевные рассказы
Подслушал, притаясь в тени.
Но как невеселы они!
Сначала слышно старшей слово:
«Взяла я мужа молодого.
Он первый год мне верен был,
А на второй мне изменил.
Ему во всем я подчинилась,
А он меня, скажи на милость,
Седою сукою зовет,
Меня насмешками гнетет.
Со всеми шлюхами в ладах,
Сидит в борделях, в погребках
И даже дома спит, ей-ей,
С прислугой собственной моей.
Недавно ночью нам ребенка
Подбросили, его пащенка,
Пришлось чужим дать на кормленье,
Мои ухлопав сбереженья.
И ко всему еще молчишь,
А он под нос мне тычет шиш.
Подружки, если есть в вас жалость,
Так посочувствуйте хоть малость».
Ей возразила молодая:
«Моя страшнее доля злая.
И стар и сед мой муженек;
Польстилась я на кошелек —
И вот сгубила цвет души;
Муж все считает барыши,
Трясется, коль средь бела дня
Кто чуть посмотрит на меня.
Он вечно лается со мной,
От ревности совсем шальной.
Уж и словечком мне ни с кем
Не переброситься, за всем
Следит он, крадется, как мышь,
И со двора не убежишь.
Другим гулянье на уме,
А я как будто бы в тюрьме,
В окошко выглянуть не смею.
Я так, пожалуй, не успею
И молодостью насладиться…
Чем жить с ним — лучше утопиться».
Тут третья, чуть ли не в рогоже,
Сказала: «Господи мой боже!
Да вы в довольстве и в чести.
Меня же сбившийся с пути
Супруг избавил от остатка
Веселья, чести и достатка.
Он ни о чем забот не знал,
Бессовестно ленив и вял,
Ему бы сиднем все сидеть —
Работа, дескать, не медведь,
Не убежит, а сам приметен
Он только как любитель сплетен.
Забыл семью, забыл свой долг,
Готов у каждого взять в долг,
А как рассчитываться — тут
Он платит только через суд.
Все на словах, а дела нет.
Хозяин дома сколько лет
Грозится вещи описать,
А ветренику наплевать!
Теперь ему ни в чем не верят…
Ах, кто беду мою измерит!»
Тут и четвертая подруга
Сказала: «Ну, а мой — пьянчуга!
В харчевне бражничает, жрет
И глушит водку круглый год,
По маленькой и по большой.
Домой придет свинья свиньей.
И от него тогда, бывает,
Как от стервятины воняет,
Когда ж проспится, он опять
Дружков торопится сыскать.
Дорваться должен он до кружки,
Хоть дома нету ни полушки.
И вновь несет в шинок его,
А мне голодной каково
Сидеть с детьми, и хлеба ждать,
И знать, что нечего продать?
Ведь пропит в доме каждый гвоздь!
Вот как мне в жизни довелось».
Сказала пятая: «Игрок
Мой благоверный муженек.
Он часто, под покровом мглы,
В такие тянется углы,
Где греют руки шулера,
Где крупная идет игра.
Играет в кости, в карты; тут
Его как липку обдерут,
И он домой, как я ждала,
Придет раздетый догола,
И лается, и рвется к палке,
И от проклятий стонут балки.
Чуть скажешь слово — изобьет!
Прислуге тут же даст расчет,
В заклад он снес мои все платья,
Посуду, простыни, и спать я
Должна на сене, а меж тем
Мне этот дом обязан всем.
Но все, что было, — все пропало.
Что делать? Если бы я знала!»
Тут, вся в слезах, вопит шестая:
«Ох, счастья вовсе лишена я!
Все ваши пять мужей в одном
Соединилися в моем:
Блудит, играет, пьет, ревнует,
Ленится, божится, ворует,
Притом невежа, грубиян,
Ругается, как басурман.
Он в городе со всех концов
Понабирает сорванцов
И, с ними яростно дерясь,
Избитый, мордой роет грязь.
Крикун, задира и драчун!
Когда бы только карачун
Ему пришел! Я всей душой
Желаю этого порой.
Меня он лупит день и ночь,
Порой бегу я ночью прочь.
На виселицу бы его!
Не надо больше ничего».
И тут седьмая речь ведет:
«А мне чего недостает?
Мне страшно лишь перенести,
Коль муж задержится в пути,
На ярмарке ведя закупки,
И не спешит к своей голубке.
Других не знаю жалоб я:
Мне по сердцу моя семья,
Сперва муж дерзок был со мной,
Но я своею добротой
Его взяла — он стал иным.
Попробуйте и вы к своим
Добрее быть, чтобы помочь им,
А мы вот сплетней их порочим!
Сдается, для жены позор
Вести подобный разговор.
Добро и ласку обнаружа,
Вы переделаете мужа,
Хотя б он был и неудачник,
Так говорит Ганс Сакс, башмачник».
СЕМЬ ЖАЛУЮЩИХСЯ МУЖЕЙ
169
Забрел я как-то в погребок,
Чтоб на ночь пропустить глоток,
И семь мужчин увидел в зале.
Они сидели, выпивали,
Закусывали, веселясь,
О том о сем разговорясь.
Тут были сплетни городские
И шутки грубые, мужские.
А под конец у раздраженных
Супругов речь пошла о женах:
Мол, бабы треплют языками,
Что не легко им с мужиками,
И если жизни путь не сладок,
То муж причина неполадок.
Жена ж невинный примет вид,
Мол, и воды не замутит.
Прислушавшись к беседе, живо
Я заказал полмерки пива
И перед печкой сел к огню,
Чтоб их послушать болтовню.
Сперва юнец набрался духу
Сказать: «Я в жены взял старуху.
Что пилит мужа день и ночь
За то, что он до баб охоч.
Но коль не верен я жене,
На ней вина, а не на мне.
Я с ней приветлив был сначала,
Она ж, как старый пес, рычала.
Ей добрых восемьдесят лет.
Так что же, — накопить монет
Я ей нанялся, сидя дома?
Уж лучше я пойду к знакомой!
Все тычет деньги напоказ,
А я, болван, польстился раз,
Да вот и каюсь до сих пор…
Теперь вам ведом мой позор.
Но кто же мог предположить,
Что ей еще так долго жить!..
И первый вестник ее смерти
Мной будет награжден — поверьте!»170
Старик ответствовал, вздыхая:
«А мне досталась молодая.
Польстился я на красоту,
Она ж готова за версту
Бежать от ласк моих постылых,
Словно любить меня не в силах.
Весь день пред зеркалом, в мечтах,
Разряженная в пух и прах,
Как рыцарь, ждущий посвященья,
Иль у окошка, без смущенья,
Стреляет глазками в ребят,
Что у дверей так и торчат.
А за шитье сажать попробуй,
Сейчас окрысится со злобой,
Пойдет к соседям, скажет: муж
Ревнив и стар да скуп к тому ж,
А если бы она ко мне,
Как верной следует жене,
Была б заботливей, нежней,
И я бы по-другому с ней…
Я холил, нежил бы ее…
А этак — что же за житье?»
Простецкий парень третьим был:
«А я лентяйку подцепил.
Оборвана, не бережлива,
Лохмата, мерзостно ленива.
