7 сентября 1902
«Смолкали и говор, и шутки…»
Смолкали и говор, и шутки,
Входили, главы обнажив.
Был воздух туманный и жуткий,
В углу раздавался призыв... —
Призыв к неизвестной надежде,
За ним – тишина, тишина...
Там женщина в черной одежде
Читала, крестясь, письмена.
А люди, не зная святыни,
Искали на бледном лице
Тоски об утраченном сыне,
Печали о раннем конце...
Она же, собравшись в дорогу,
Узнала, что жив ее сын,
Что где-то он тянется к богу,
Что где-то он плачет один...
И только последняя тягость
Осталась – сойти в его тьму,
Поведать великую радость,
Чтоб стало полегче ему...
11 сентября 1902 (24 мая 1918)
«В городе колокол бился…»
В городе колокол бился,
Поздние славя мечты.
Я отошел и молился
Там, где провиделась Ты.
Слушая зов иноверца,
Поздними днями дыша,
Билось по-прежнему сердце,
Не изменялась душа.
Всё отошло, изменило,
Шепчет про душу мою...
Ты лишь Одна сохранила
Древнюю Тайну Свою.
15 сентября 1902 (1907)
«Я просыпался и всходил…»
Я просыпался и всходил
К окну на темные ступени.
Морозный месяц серебрил
Мои затихнувшие сени.
Давно уж не было вестей,
Но город приносил мне звуки,
И каждый день я ждал гостей
И слушал шорохи и стуки.
И в полночь вздрагивал не раз
И, пробуждаемый шагами,
Всходил к окну – и видел газ,
Мерцавший в улицах цепями.
Сегодня жду моих гостей
И дрогну, и сжимаю руки.
Давно мне не было вестей,
Но были шорохи и стуки.
18 сентября 1902
«Как старинной легенды слова…»
Как старинной легенды слова,
Твоя тяжкая прелесть чиста.
Побелела, поблекла трава —
Всё жива еще сила листа.
Как трава, изменяя цвета,
Затаилась – а всё не мертва,
Так – сегодня и завтра не та —
Ты меняешь убор – и жива.
Но иная проснется весна,
Напряжется иная струна, —
И уйдешь Ты, умрешь, как трава,
Как старинной легенды слова.
22 сентября 1902 (Декабрь 1915)
«Мы – чернецы, бредущие во мгле…»
Мы – чернецы, бредущие во мгле,
Куда ведет нас факел знанья
И старый жрец с морщиной на челе,
Изобличающей страданья.
Молчим, точа незнаемый гранит,
Кругом – лишь каменные звуки.
Он свысока рассеянно глядит
И направляет наши руки.
Мы дрогнем. Прозвенит, упав, кирка —
Взглянуть в глаза не всякий смеет...
Лишь старый жрец – улыбкой свысока
На нас блеснет – и страх рассеет.
24 сентября 1902 (Апрель 1918)
Благословляя свет и тень
И веселясь игрою лирной,
Смотри туда – в хаос безмирный,
Куда склоняется твой день.
Цела серебряная цепь,
Твои наполнены кувшины,
Миндаль цветет на дне долины,
И влажным зноем дышит степь.
Идешь ты к дому на горах,
Полдневным солнцем залитая;
Идешь – повязка золотая
В смолистых тонет волосах.
Зачахли каперса цветы,
И вот – кузнечик тяжелеет,
И на дороге ужас веет,
И помрачились высоты.
Молоть устали жернова.
Бегут испуганные стражи,
И всех объемлет призрак вражий,
И долу гнутся дерева.
Всё диким страхом смятено.
Столпились в кучу люди, звери.
И тщетно замыкают двери
Досель смотревшие в окно.
24 сентября 1902
Она стройна и высока,
Всегда надменна и сурова.
Я каждый день издалека
Следил за ней, на всё готовый.
Я знал часы, когда сойдет
Она – и с нею отблеск шаткий.
И, как злодей, за поворот
Бежал за ней, играя в прятки.
Мелькали желтые огни
И электрические свечи.
И он встречал ее в тени,
А я следил и пел их встречи.
Когда, внезапно смущены,
Они предчувствовали что-то,
Меня скрывали в глубины
Слепые темные ворота.
И я, невидимый для всех,
Следил мужчины профиль грубый,
Ее сребристо-черный мех
И что-то шепчущие губы.
27 сентября 1902
«Они говорили о ранней весне…»
Они говорили о ранней весне,
О белых, синих снегах.
А там – горела звезда в вышине,
Горели две жизни в мечтах.
И смутно помня прошедший день,
Приветствуя сонную мглу,
Они чуяли храм – и холод ступень,
И его золотую иглу.
Но сказкой веяла синяя даль, —
За сказкой – утренний свет.
И брезжило утро – и тихо печаль
Обнимала последний ответ.
И день всходил – величав и строг —
Она заглянула в высь...
В суровой мгле холодел порог
И золото мертвых риз.
1 февраля – 28 сентября 1902 (1915)
«Когда я вышел – были зори…»
Когда я вышел – были зори,
Белело утро впереди.
Я думал: забелеет вскоре
Забытое в моей груди.
О, час коварный, миг случайный'
Я сердцем слаб во тьме ночной,
И этой исповедью тайной
В слезах излился пред тобой...
И вышел в снах – и в отдаленьи
Пошла покинутая там,
И я поверил на мгновенье
Встающим в сумраке домам.
Смотрел на ласковые зори,
Мечтал про утро впереди
И думал: забелеет вскоре
Давно забытое в груди...
17 апреля – 28 сентября 1902
«Был вечер поздний и багровый…»
Был вечер поздний и багровый,
Звезда-предвестница взошла.
Над бездной плакал голос новый —
Младенца Дева родила.
На голос тонкий и протяжный,
Как долгий визг веретена,
Пошли в смятеньи старец важный,
И царь, и отрок, и жена.
И было знаменье и чудо:
В невозмутимой тишине
Среди толпы возник Иуда
В холодной маске, на коне.
Владыки, полные заботы,
Послали весть во все концы,
И на губах Искариота
Улыбку видели гонцы.
19 апреля – 28 сентября 1902 (1907?)
Под старость лет, забыв святое,
Сухим вниманьем я живу.
Когда-то – там – нас было двое,
Но то во сне – не наяву.
Смотрю на бледный цвет осенний,
О чем-то память шепчет мне...
Но разве можно верить тени,
Мелькнувшей в юношеском сне?
Всё это было, или мнилось?
В часы забвенья старых ран
Мне иногда подолгу снилась
Мечта, ушедшая в туман.
Но глупым сказкам я не верю,
Больной, под игом седины.
Пускай другой отыщет двери,
Какие мне не суждены.
29 сентября 1902
Ты мне явился, темнокудрый,
Ты просиял мне и потух.
Всё, что сказал ты, было мудро,
Но ты бедней, чем тот пастух.
Он говорил со мной о счастьи,
На незнакомом языке,
Он пел о буре, о ненастьи
И помнил битвы вдалеке.
Его слова казались песней.
Восторг и бури полюбя,
Он показался мне чудесней
И увлекательней тебя.
И я, задумчиво играя
Его богатством у костра,
Сегодня томно забываю
Тебя, сиявшего вчера.
30 сентября 1902 (13 ноября 1915)
«Стремленья сердца непомерны…»
Стремленья сердца непомерны,
Но на вершинах – маяки.
Они испытаны и верны,
И бесконечно далеки.
Там стерегут мое паденье
Веселых ангелов четы.
Там лучезарным сновиденьем
В лазури строгой блещешь Ты.
Призвал ли я Тебя из праха,
Иль Ты Сама ко мне сошла,
Но, неизведанного страха,
Душа, вкусивши, замерла...
15 – 30 сентября 1902 (1908?)
«Передо мной – моя дорога…»
Передо мной – моя дорога,
Хранитель вьется в высоте:
То – ангел, ропщущий на бога
В неизъяснимой чистоте.
К нему не долетают стоны,
Ему до неба – взмах крыла,
Но тайновиденья законы
Еще земля превозмогла.
Он, белокрылый, звонко бьется,
Я отразил его мятеж:
Высоко песня раздается, —
Здесь – вздохи те же, звуки те ж.
И я тянусь, подобный стеблю,
В голубоватый сумрак дня,
И тайно вздохами колеблю
Траву, обнявшую меня.
30 сентября 1902
«Всё, что в море покоит волну…»
Всё, что в море покоит волну,
Всколыхнет ее в бурные дни.
Я и ныне дремлю и усну —
До заката меня не мани...
О, я знаю, что солнце падет
За вершину прибрежной скалы!
Всё в единую тайну сольет
Тишина окружающей мглы!
Если знал я твои имена, —
Для меня они в ночь отошли...
Я с Тобой, золотая жена,
Облеченная в сумрак земли.
Сентябрь 1902
«Все они загораются здесь…»
Все они загораются здесь.
Там – туманы и мертвенный дым,
Безначальная хмурая весь,
С ней роднюся я духом моим.
Но огни еще всё горячи,
Всё томлюсь в огневой полосе...
Только дума рождает ключи,
Холодеющий сон о красе...
Ах, и дума уйдет и замрет,
Будет прежняя сила кипеть,
Только милая сердцу вздохнет,
Только бросит мне зов – улететь.
Полетим в беззаконную весь,
В вышине, воздыхая, замрем..
Только ужас рождается здесь.
Там – лишь нежная память о нем.
Сентябрь 1902
