Цветок моего пораженья! Над глухими огнями и бледной тоскою, когда затухает движенье и узел разрублен незримой рукою, от тебя растекаются тонкие волны покоя.
В песне протяжной лебедь свою белизну воспевает; голос прохладный и влажный льется из горла его и взлетает над тростником, что к воде свои стебли склоняет.
Украшает розою белой берег реки божество молодое, роща запела, звучанье природы удвоив и музыку листьев сливая с журчащей водою, Бессмертники хором у неба бессмертия просят и своим беспокойным узором ранят взоры колосьев и на карту печали свои очертанья наносят.
Арфа, ее золотые рыданья охвачены страстью одною отыскать в глубине мирозданья (о звуки, рожденные хрупкой весною!), отыскать, одиночество, царство твое ледяное.
Но по-прежнему недостижимо ты для раненых звуков с их кровью зеленой, и нет высоты обозримой, и нет глубины покоренной, откуда к тебе доносились бы наши рыданья и стоны.
НА СМЕРТЬ ХОСЕ ДЕ СИРИА-И-ЭСКАЛАНТЕ
Кто скажет теперь, что жил ты на свете? Врывается боль в полумрак озаренный. Два голоса слышу - часы и ветер. Заря без тебя разукрасит газоны.
Бред пепельно-серых цветов на рассвете твой череп наполнит таинственным звоном. О, светлая боль и незримые сети! Небытие и луны корона!
Корона луны! И своей рукою я брошу цветок твой в весенние воды, и вдаль унесется он вместе с рекою.
Тебя поглотили холодные своды; и память о мире с его суетою сотрут, о мой друг, бесконечные годы.
СОНЕТ
На стылых мхах, мерцающих уныло, мой профиль не изменит очертаний; в нем, зеркале безгрешном, пульс чеканный недремлющее слово преломило.
И если струны струй и плющ бескрылый лишь бренной плоти символ первозданный, мой профиль станет на гряде песчаной причудливым безмолвьем крокодила.
И пусть язык агоний голубиных познает вкус не пламени, а дрока, растущего в урочищах пустынных,
как символ силы, сломленной до срока, останусь я в измятых георгинах и в стеблях трав, растоптанных жестоко.
СОНЕТ
Я боюсь потерять это светлое чудо, что в глазах твоих влажных застыло в молчанье, я боюсь этой ночи, в которой не буду прикасаться лицом к твоей розе дыханья.
Я боюсь, что ветвей моих мертвая груда устилать этот берег таинственный станет; я носить не хочу за собою повсюду те плоды, где укроются черви страданья.
Если клад мой заветный взяла ты с собою, если ты моя боль, что пощады не просит, если даже совсем ничего я не стою,
пусть последний мой колос утрата не скосит и пусть будет поток твой усыпан листвою, что роняет моя уходящая осень.
ПОЭТ ПРОСИТ СВОЮ ЛЮБОВЬ, ЧТОБЫ ОНА ЕМУ НАПИСАЛА
Любовь глубинная, как смерть, как весны, напрасно жду я писем и решений; цветок увял, и больше нет сомнений: жить, потеряв себя в тебе, несносно.
Бессмертен воздух. Камень жесткий, косный не знает и не избегает тени. Не нужен сердцу для его борений мед ледяной, - луна им поит сосны.
Я выстрадал тебя. Вскрывая вены в бою голубки с тигром, змей с цветами, я кровью обдавал твой стан мгновенно.
Наполни же мой дикий бред словами иль дай мне жить в ночи самозабвенной, в ночи души с неведомыми снами.
ПЕСНЯ О МАЛЕНЬКОЙ СМЕРТИ
Мшистых лун неживая равнина и ушедшей под землю крови. Равнина крови старинной.
Свет вчерашний и свет грядущий. Тонких трав неживое небо. Свет и мрак, над песком встающий.
В лунном мареве смерть я встретил. Неживая земная равнина. Очертанья маленькой смерти.
На высокой кровле собака. И рукою левою косо пересек я сухих цветов прерывистые утесы.
Над собором из пепла - ветер. Свет и мрак, над песком встающий. Очертанья маленькой смерти.
Смерть и я - на виду у смерти. Человек одинокий, и рядом очертанья маленькой смерти.
И луны неживая равнина. И колеблется снег и стонет за дверьми, в тишине пустынной.
Человек - и что же? Все это: человек одинокий, и рядом смерть. Равнина. Дыханье света.
НОЧНАЯ ПЕСНЯ АНДАЛУЗСКИХ МОРЯКОВ
От Кадиса до Гибралтара дорога бежала. Там все мои вздохи море в пути считало.
Ах, девушка, мало ли кораблей в гавани Малаги!
От Кадиса и до Севильи сады лимонные встали. Деревья все мои вздохи в пути считали.
Ах, девушка, мало ли кораблей в гавани Малаги!
От Севильи и до Кармоны ножа не достанешь. Серп месяца режет воздух, и воздух уносит рану.
Ах, парень, волна моего уносит коня!
Я шел мимо мертвых градирен, и ты, любовь, позабылась. Кто хочет сердце найти, пусть спросит, как это случилось.
Ах, парень, волна моего уносит коня!
Кадис, сюда не ходи, здесь море тебя догонит. Севилья, встань во весь рост, иначе в реке утонешь.
Ах, девушка! Ах, парень! Дорога бежала. Кораблей в гавани мало ли! А на площади холодно стало!
ОМЕГА
(Стихи для мертвых)
Травы. Я отсеку себе правую руку. Терпенье. Травы. У меня две перчатки: из шелка и ртути. Терпенье. Травы! Не плачь. И молчи. Пусть никто нас не слышит.
Терпенье. Травы! Едва распахнулись двери упали статуи наземь. Тра-а-а-вы!!
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
(Мерседес, мертвой)
Ты не дышишь, уснувши. Из дубовых досок твоя лодка на суше. Спи, принцесса страны нездешней. Твое тело белеет в ночи кромешной. Твое тело, как земля, ледяное. Спи. Проходит рассвет стороною.
Ты уплываешь, уснувши. Из тумана и сна твоя лодка на суше.
ПЕСНЯ
- Если ты услышишь: плачет горький олеандр сквозь тишину, что ты сделаешь, любовь моя? - Вздохну.
- Если ты увидишь, что тебя свет зовет с собою, уходя, что ты сделаешь, любовь моя? - Море вспомню я.
- Если под оливами в саду я скажу тебе: "Люблю тебя", что ты сделаешь, любовь моя? - Заколю себя.
ЧЕРНЫЕ ЛУНЫ
Над берегом черные луны, и море в агатовом свете. Вдогонку мне плачут мои нерожденные дети. Отеи, не бросай нас, останься! У младшего сложены руки... Зрачки мои льются. Поют петухи по округе. А море вдали каменеет под маской волнистого смеха. Отец, не бросай нас!.. И розой рассыпалось эхо.
ТИХИЕ ВОДЫ
Глаза мои к низовью плывут рекою... С печалью и любовью плывут рекою... (Отсчитывает сердце часы покоя.)
Плывут сухие травы дорогой к устью... Светла и величава дорога к устью... (Не время ли в дорогу, спросило сердце с грустью.)
ПРОЩАНЬЕ
Прощаюсь у края дороги.
Угадывая родное, спешил я на плач далекий а плакали надо мною.
Прощаюсь у края дороги.
Иною, нездешней дорогой уйду с перепутья будить невеселую память о черной минуте. Не стану я влажною дрожью звезды на восходе.
Вернулся я в белую рощу беззвучных мелодий.
