ЧАСТЬ II
НА ИНОЙ ЗЕМЛЕ
В тот же час, как я преставилась,
Богу душу отдала,
Мне земля моя представилась
Благодатна и мила.
И меня, как стебель колоса,
Из нее воззвал Господь.
Дал мне солнечные волосы,
Дал Он млечную мне плоть.
И нарек меня Он Евою,
И продлил еще мой век.
Стала вновь я юной девою,
Не вздымающею век.
По серебряному озеру
Понесла меня ладья,
И к лазоревому острову
Без руля пристала я.
Оплеснула пена белая
Ноги нежные мои,
И на мхи поголубелые
Я ступила из ладьи.
Вижу: скалы возле берега —
В голубых чудных цветах.
Вижу: пальмовое дерево —
В чудных розовых плодах…
Так сошла на землю райскую
Я во сне и наяву.
И теперь со властью царскою
На полях ее живу.
И лазурные дни наступили,
Лучезарные полдни настали.
Божьи ангелы с неба сходили
И со мною в беседу вступали.
Но однажды порой полудённой
В лес кедровый укрылась одна я,
А в лесу на поляне зеленой
Кто-то спал, лепеча и вздыхая.
Голубая стелилась там хвоя,
Там смола золотая струилась,
И нас было там двое, лишь двое.
И, склонясь, на него я дивилась.
То – не зверь, ибо звери безгласны,
И не дух, ибо духи крылаты.
Или то – человек, но прекрасный, —
Не греховный, не смертный, не клятый.
Тут сиянье весь лес осребрило.
Расступились высокие кедры,
И явился вдруг ангел двукрылый
И сказал: «Бог – премудрый и щедрый.
Сотворил тебе друга Он, Ева.
Будьте ж вместе. Так Богу угодно.
Ешьте вы с златоплодного древа,
Пейте вы из реки среброводной,
Спите здесь, на зеленой поляне,
В райской неге, в блаженнейшей лени…
Будьте вместе, как голуби, лани,
Как павлины, орлы и олени.
Береги лишь его ото зла ты.
От соблазна его стереги ты».
И сокрылся тут ангел крылатый,
Серебрейшим сияньем облитый.
Голубая стелилася хвоя,
И смола золотая струилась,
И нас было уж двое, уж двое.
И хвалила я Бога за милость.
Мой остров весь трепещет
От голубых ветров,
И море мое плещет
У розовых шатров,
И нежные стрекозы
Порхают и шуршат,
И ласковые козы
Играют и лежат,
И отрок загорелый
Следит меня везде:
В листве порозовелой,
В лазоревой воде.
Он юности свежее,
Красивей красоты,
А завитки на шее —
Как черные цветы.
Однажды там, где сосны,
Он на колени встал
И след мой легкий, росный,
Дрожа, поцеловал.
А я была, где – ивы,
И улыбалась там,
И кликала пугливо:
«Адам! Адам! Адам!»
Сквозь деревья засветились
Голубые полумесяцы,
С неба нá землю спустились
Две серебряные лестницы…
И по благостям Господним
Два улыбчивых архангела
Вниз сошли по светлым сходням, —
И роса их не туманила…
К деревам, где мы ночуем,
Наклонились, незамечены…
И теперь их поцелуем
Мы с Адамом перевенчаны.
И теперь в деревья эти
Светят розовые радуги.
И живем мы, словно дети,
Без конца друг друга радуя.
На пальме высокой и пышной
Адам мой построил шалаш.
Под ним нас не видно, не слышно:
Он – темный… Он – светлый… Он – наш.
Вокруг него гнезда большие
Лазурных и розовых птиц,
А в гнездах – их перья цветные
И белые груды яиц.
С верхушки раскидистой пальмы
Мы день наш встречаем златой,
И видим всю райскую даль мы
Меж перистой легкой листвой…
Колышется ль розовый маис
Никем не посеянных нив —
Мы видим его, обнимаясь
И шеи друг к другу склонив…
Шумит ли сирень голубая
С взращенного Богом куста —
Мы видим ее, обнимаясь
И робко целуясь в уста…
С верхушки раскидистой пальмы
Мы день провожаем златой,
И чудную чуем печаль мы,
Любуясь вечерней звездой.
Сделал друг мне жилище на сваях
Средь лазоревых райских озер.
Отражает теперь синева их
Наше счастье без слез и без ссор.
Видит нас любопытная стая
Золотых и коралловых рыб,
Но любовь наша, люди, – святая,
И смутить они нас не могли б.
Вся любовь наша – только улыбки,
Только тонкие игры вдвоем.
Ах! мы с милым – влюбленные рыбки…
Ах! весь мир – голубой водоем…
Мы живем, друг от друга не кроясь, —
Так, как каждая пара живет,
Но не нужен уж лиственный пояс
Нам на чресла и смуглый живот.
Мы живем, вместе греясь, купаясь,
Вместе нежась под кровлей своей,
Но не вздумает пламенный аист
Никогда принести нам детей.
Вся любовь наша – плясы и певы,
Только плясы и певы вдвоем.
Ах! мы – вечные юноша с девой…
Ах! весь мир – наш лазоревый дом…
Друг мне сделал жилище на сваях
Средь серебряных лунных озер,
И скрывает густая трава их
Наши нежные тайны с тех пор.
Светлое, теплое море,
Тихий лазоревый остров,
Белые, долгие зори, —
Господи, счастлива я…
С неводом длинным и полным
Раковин радужных острых
Ходит Адам мой по волнам,
Ангелам жемчуг ловя.
Я же, печась об Адаме,
В чащах ступаю с корзиной,
Зорко ища под листами
Розовых вызревших слив.
После, друг друга почуя,
Сходимся мы под лозиной,
В долгом, как день, поцелуе
Губы невинные слив…
Мы с ним – что дружные братья,
Мы с ним – что нежные сестры.
Страсти не знают объятья,
Взгляды не ведают тьмы…
Дальнее, теплое море,
Райский лазоревый остров,
Белые, вечные зори…
Господи, счастливы мы.
Херувимы! Все вы с голубыми,
Демоны лишь с черными очами.
Неужели же мой друг меж ними?
Поглядите и судите сами.
Так он добр, хотя и темноглазый,
Так он чист, хотя не светлоокий…
Меж его ресницами – алмазы,
Звезды, что восходят на востоке.
Если я на что-нибудь сердита,
Посмотрю лишь с долгостью особой
В этот взор ночной, полузакрытый, —
Тотчас утихает в сердце злоба…
В нем – все тайны, только без угада,
В нем – все сказки, только без досказа…
Ах, два блещущих живых агата!
Два живых сияющих алмаза!
То же, от чего мы стали кротче,
От чего приблизились к любви мы, —
То – от Бога. Вот и друга очи…
Правду ли я молвлю, херувимы?
Каждый раз, когда прохладным утром
Надевает друг свой мех овечий,
Розовым и теплым перламутром
Всё ж блестят его нагие плечи…
Каждый раз, когда он в пух гагачий
Зарывается в гнезде под вечер,
Бронзой золотою и горячей
Всё ж его нагие блещут плечи…
А когда бывает ночь нетемной, —
Вижу я у плеч тех голых крылья,
И рукой, как с бабочки огромной,
С них стираю голубую пыль я.
Чтоб плясать – пью сок из винограда,
Чтоб заснуть – вбираю мак ноздрями.
Чтоб любить так верно, так, как надо, —
Я дышу, дышу его кудрями.
В час, когда он спит в моих объятьях,
Осторожно, чтоб не впился ноготь,
Начинаю я перебирать их,
Навивать на палец, нюхать, трогать…
Уберу ракушками, цветами,
Их пробором разделю я тонко.
Хуже пахнут гиацинты сами,
И руно пожестче у ягненка.
Каждый локон – словно черный розан,
Как росы, он просит поцелуя,
И, когда мой милый уж расчесан,
С радостью ему его даю я.
Не поможет тут и мак мне красный,
Не поможет виноград зеленый…
Пусть он спит, кудрявый и прекрасный, —
Мне же быть бессонной и влюбленной.
Отчего ты, гордый мой орленок,
Скрылся вмиг меж алых облаков?
Ты же, грациозный олененок,
Вмиг пропал средь золотых стволов?
Иль почуяли вы оба зависть,
Иль вы ревность испытали вдруг,
Оттого что, всем созданьям нравясь,
Мимо вас прошел сейчас мой друг?
Он прошел так гордо и так просто,
Так стремительно и мягко так…
О, мужская мчащаяся поступь!
О, летящий юношеский шаг!
Ляжет друг мой в зелени на склоне,
В сеть ловя голубку голубую, —
И две узких розовых ладони
Я ему с любовию целую.
Встанет друг мой на песке в затоне,
В сеть ловя серебряную рыбку, —
И две тонких золотых ладони
У него целую я с улыбкой.
Ибо в руки ласковые эти
Господом Самим была дана я,
Как в большие трепетные сети
Рыба или птица молодая.
Целый день я ягоду искала,
Целый день бродила и глядела:
Нет ли тут ее – прозрачно-алой?
Нет ли там ее – молочно-белой?
Набрала и сделалася грустной,
В рот взяла – и стала горько плакать:
«Ах, как кисло! Ах, как мне невкусно!
Запах слаб… Жестка у ягод мякоть…»
Тут на слезы прибежал любимый,
Протянул мне розовые губы —
Были они сладки несравнимо,
Были и душисты, и негрубы…
И шепнул он мне не без упрека:
«Глупый мой ребенок, утолись же.
Ну, зачем было искать далеко,
Если есть желаемое ближе?..»
