Застольная
У женщин нрав порой лукав
И прихотлив и прочее,—
Но тот, в ком есть отвага, честь,—
Их верный раб и прочее.
И прочее,
И прочее,
И все такое прочее.
Одну из тех, кто лучше всех,
Себе в подруги прочу я.
На свете чту я красоту,
Красавиц всех и прочее.
От них отпасть,
Презреть их власть —
Позор, и грех, и прочее.
Но есть одна. Она умна,
Мила, добра и прочее.
И чья вина, что мне она
Куда милей, чем прочие!
Со мной жена не ладит,
Колотит, а не гладит.
Тому, кто волю даст жене,
Она на шею сядет.
Я в ней мечтал найти покой,
Но, видно, дал я маху.
Ах, никогда порыв благой
Не вел к такому краху.
Одну надежду я таю,—
Что ждет меня награда,
И, верно, буду я в раю,
Отбыв все муки ада!
О, если б ты улегся вдруг
В могилу, дряхлый мой супруг,
Твою утешил бы вдову
Веселый горец — милый друг.
На сковородке шесть яиц.
На сковородке шесть яиц.
Тебе — одно, мне — два яйца,
А три — для горца-молодца!
В горшке баранья голова.
В горшке баранья голова.
Похлебка мне, мясцо — ему,
А рожки — мужу моему!
Песня
на мотив народной песни «Покупайте веники»
Покупайте веники!
Вот хороший веник,
Веничек из вереска.
Не жалейте денег!
Мне нужна жена —
Лучше или хуже,
Лишь была бы женщиной,
Женщиной без мужа.
Толстая, худая —
Это все равно.
Пусть уродом будет —
По ночам темно.
Если молодая,
Буду счастлив с нею.
Если же старуха,
Раньше овдовею.
Пусть детей рожает,—
Было бы охоты.
А бездетной будет —
Меньше мне заботы.
Если любит рюмочку,
Пусть не будет пьяница.
А не любит рюмочки —
Больше мне останется!
О лисице,
которая сорвалась с цепи
и убежала от мистера Гленридделя[34]
Свободу я избрал сюжетом —
Не ту, любезную поэтам,
Язычницу с жезлом и в шлеме,
Воспетую в любой поэме
Былых времен. Совсем иной
Встает свобода предо мной.
Она мне чудится игривой
Кобылкой юной, легкогривой.
Как яблоко, она крепка,
Как полевая мышь, гладка,
Но неумелому жокею
На всем скаку сломает шею
И, закусивши удила,
Умчится дальше, как стрела.
Теперь, перевернув страницу,
Я расскажу вам про лисицу,
Как меж родных шотландских скал
Охотник рыжую поймал
И как дала дикарка ходу
Из душной клетки на свободу.
Гленриддель, убежденный виг!
Зачем ты, изменив на миг
Своим идеям, дочь природы
Лишил священных прав свободы?
Как мог ты, преданный добру,
Бедняжку ввергнуть в конуру
И цепью приковать, как суку,
К березе, дубу или буку?
Гленриддель, честный гражданин,
Своей отчизны верный сын,
Прогуливаясь у темницы
Сидящей на цепи лисицы,
С друзьями обсуждал не раз
Великие идеи века —
Права на вольность человека
И право женщины любой
Свободной быть, а не рабой.
Лисица чутко вам внимала.
Она наслушалась немало
О хартиях народных прав,[35]
О судьбах королей, держав,
О якобитах, вигах[36], тори[37]
И о кровавом их раздоре.[38]
Она услышала рассказ
О том, что делалось до нас,—
Как ангелы в былые годы,
Восстав, отпали от свободы,[39]
За что, покинув райский сад,
Попали на галеры в ад;
Как в голову пришло Немвроду[40]
Цепями оковать свободу,
Как был закован пол мужской
Семирамидиной[41] рукой
(Бог покарай Семирамиду
За эту тяжкую обиду!).
И как с тех пор, покинув трон,
Мужья бояться стали жен.
Лиса наслушалась историй,
Как древний Ксеркс[42] — персидский тори —
Не знал важнее ремесла,
Чем резать глотки без числа,
Пока не объяснила Спарта
Ему, что значит «Magna Charta»;
Как диктовал указы Рим[43]
Покорным данникам своим
И как полировал их нравы
Его огонь и меч кровавый.
Однако надо знать и честь,—
Примеров всех не перечесть,—
Но из плеяды знаменитой
Мы упомянем Билли Питта[44],
Что, как мясник, связав страну,
Распотрошил ее казну.
Все это слушала лисица,
Как ревностная ученица.
Красноречивей сотни книг
Ей объяснил хозяин-виг,
Какой царит у нас порядок,
В чем наша слава, в чем упадок.
Она услышала, что зло
Добра немало принесло,
Поскольку жулики и плуты —
Творцы свободы пресловутой…
С приветом я к вам посылаю
Пегаса — конька своего.
Спросите, чего я желаю,
И я вам скажу: ничего!
Простите беспечность поэта.
Дышу я — и только всего.
А шум деловитого света,
Не стоит подчас ничего.
Процентщика мучат тревоги.
Червонец — его божество.
Но вот подведет он итоги —
И что же найдет? Ничего.
Отвешивать должен поклоны
Вельможа-старик для того,
Чтоб графской добиться короны.
А что ему в ней? Ничего.
Унылая ряса пресвитера —
Заветная цель одного.
Другой добивается митры.
А суть-то одна: ничего.
Влюбленному жизни дороже
На свете одно существо.
Но вот он женился — и что же
Нашел под тряпьем? Ничего.
Рифмует поэт беспокойный
И верит: его мастерство
Торжественных лавров достойно.
А что его ждет? Ничего.
Храбрится буян, угрожая,
Но тщетно его хвастовство,
И, кроме свирепого лая,
Не жди от него ничего.
Не верит поэту девица —
Ни просьбам, ни вздохам его,
Но скоро она убедится,
Что страшного нет ничего.
Ей пó сердцу ласки поэта.
Упрямец достиг своего,
А что обещал ей за это?
По правде сказать, ничего…
Священник громит за неверие
С амвона ее и его.
Но попусту бьет артиллерия —
Поправить нельзя ничего.
Прощайте! У бурного моря
Я жду корабля своего.
И, если погибну я вскоре,
Что вам эта смерть? Ничего.
Останусь готовым к услугам
До смертного дня моего —
Коль есть у вас что-нибудь, — другом,
И другом, коль нет ничего!
Где в память Койла-короля
Зовется исстари земля,
В безоблачный июньский день,
Когда собакам лаять лень,
Сошлись однажды в час досуга
Два добрых пса, два верных друга.
Один был Цезарь. Этот пес
В усадьбе лорда службу нес.
И шерсть и уши выдавали,
Что был шотландцем он едва ли,
А привезен издалека,
Из мест, где ловится треска.
Он отличался ростом, лаем
От всех собак, что мы встречаем.
Ошейник именной, с замком,
Прохожим говорил о том,
Что Цезарь был весьма почтенным
И просвещенным джентльменом.
Он родовит был, словно лорд,
Но — к черту спесь! — он не был горд
И целоваться лез со всякой
Лохматой грязною собакой,
Каких немало у шатров
Цыган — бродячих мастеров.
У кузниц, мельниц и лавчонок,
Встречая шустрых собачонок,
Вступал он с ними в разговор,
Мочился с ними на забор.
А пес другой был сельский колли,
Веселый дома, шумный в поле,
Товарищ пахаря и друг
И самый преданный из слуг.
Его хозяин — резвый малый,
Чудак, рифмач, затейник шалый —
Решил — кто знает, почему! —
Присвоить колли своему
Прозванье «Лю́ат». Имя это
Носил какой-то пес, воспетый
В одной из песен иль баллад
Так много лет тому назад.
Был этот Люат всем по нраву.
В лихом прыжке через канаву
Не уступал любому псу.
Полоской белой на носу
Самой природою отмечен,
Он был доверчив и беспечен.
Черна спина его была,
А грудь, как первый снег, бела.
И пышный хвост, блестящий, черный,
Кольцом закручен был задорно.
Как братья, жили эти псы.
Они в свободные часы
Мышей, кротов ловили в поле,
Резвились, бегали на воле
И, завершив свой долгий путь,
Присаживались отдохнуть
В тени ветвей над косогором,
Чтобы развлечься разговором.
А разговор они вели
О людях — о царях земли.
Цезарь