У ночного экспресса
Поезд ждет, застегнутый по форме.
На ветру качается фонарь.
Мы почти что двое на платформе,
А вокруг клубящаяся хмарь.
Через миг тебе в экспрессе мчаться,
Мне шагать сквозь хмурую пургу.
Понимаю: надо расставаться.
И никак расстаться не могу.
У тебя снежинки на ресницах,
А под ними, освещая взгляд,
Словно две растерянные птицы,
Голубые звездочки дрожат.
Говорим, не подавая виду,
Что беды пугаемся своей.
Мне б сейчас забыть мою обиду,
А вот я не в силах, хоть убей.
Или вдруг тебе, отбросив прятки,
Крикнуть мне: – Любимый, помоги!
Мы – близки! По-прежнему близки! –
Только ты молчишь и трешь перчаткой
Побелевший краешек щеки.
Семафор фонариком зеленым
Подмигнул приветливо тебе,
И уже спешишь ты по перрону
К той, к другой, к придуманной судьбе.
Вот одна ступенька, вот вторая…
Дверь вагона хлопнет – и конец!
Я безмолвно чудо призываю,
Я его почти что заклинаю
Горьким правом любящих сердец.
Стой! Ты слышишь? Пусть минута эта
Отрезвит, ударив, как заряд!
Обернись! Разлуки больше нету!
К черту разом вещи и билеты!
И скорей по лестнице! Назад!
Я прощу все горькое на свете!
Нет, не обернулась. Хоть кричи…
Вот и все. И только кружит ветер.
Да фонарь качается в ночи.
Да стучится сердце, повторяя:
«Счастье будет! Будет, не грусти!»
Вьюга кружит, кружит, заметая
Белые затихшие пути…
У моста, поеживаясь спросонок,
Две вербы ладошками пьют зарю,
Крохотный месяц, словно котенок,
Карабкаясь, лезет по фонарю.
Уж он-то работу сейчас найдет
Веселым и бойким своим когтям!
Оглянется, вздрогнет и вновь ползет
К стеклянным пылающим воробьям.
Город, как дымкой, затянут сном,
Звуки в прохладу дворов упрятаны,
Двери домов еще запечатаны
Алым солнечным сургучом.
Спит катерок, словно морж у пляжа,
А сверху задиристые стрижи
Крутят петли и виражи
Самого высшего пилотажа!
Месяц, прозрачным хвостом играя,
Сорвавшись, упал с фонаря в газон.
Вышли дворники, выметая
Из города мрак, тишину и сон.
А ты еще там, за своим окном,
Спишь, к сновиденьям припав щекою.
И вовсе не знаешь сейчас о том,
Что я разговариваю с тобою…
А я, в этот утром умытый час,
Вдруг понял, как много мы в жизни губим.
Ведь если всерьез разобраться в нас,
То мы до смешного друг друга любим.
Любим, а спорим, ждем встреч, а ссоримся
И сами причин уже не поймем.
И знаешь, наверно, все дело в том,
Что мы с чем-то глупым в себе не боремся.
Ну разве не странное мы творим?
И разве не сами себя терзаем:
Ведь все, что мешает нам, мы храним.
А все, что сближает нас, забываем!
И сколько на свете таких вот пар
Шагают с ненужной и трудной ношею.
А что, если зло выпускать, как пар?!
И оставлять лишь одно хорошее?!
Вот хлопнул подъезд во дворе у нас,
Предвестник веселой и шумной людности.
Видишь, какие порой премудрости
Приходят на ум в предрассветный час.
Из скверика ветер взлетел на мост,
Кружа густой тополиный запах,
Несутся машины друг другу в хвост,
Как псы на тугих и коротких лапах.
Ты спишь, ничего-то сейчас не зная,
Тени ресниц на щеках лежат,
Да волосы, мягко с плеча спадая,
Льются, как бронзовый водопад…
И мне (ведь любовь посильней, чем джинн,
А нежность – крылатей любой орлицы),
Мне надо, ну пусть хоть на миг один,
Возле тебя сейчас очутиться.
Волос струящийся водопад
Поглажу ласковыми руками,
Ресниц еле слышно коснусь губами,
И хватит. И кончено. И – назад!
Ты сядешь и, щурясь при ярком свете,
Вздохнешь, удивления не тая:
– Свежо, а какой нынче знойный ветер!
А это не ветер. А это – я!
Ты должна меня полюбить,
Всем дыханьем, душою всей!
Как ты можешь на свете жить
Без меня и любви моей?!
Биотоки не ерунда,
Их нельзя зачеркнуть, смеясь.
Разве ты не чувствуешь связь
Между мной и тобой всегда?
У тебя на душе легко,
Ты смеешься, причин не зная.
Это я далеко-далеко
О тебе сейчас вспоминаю.
А когда вдруг бессонный взгляд
Устремишь ты во тьму ночную,
Ты прости, это я виноват!
Это я о тебе тоскую…
Говорят, что любовь робка,
Шорох трав, голубой восход,
Что она намекнет слегка
И со страхом ответа ждет.
Но тесны мне дорожки лунные.
Не могу молчать, не хочу!
Хочешь – выйду на площадь шумную
И о нежности закричу?!
Пусть все знают, как я люблю,
Как отчаянно я богат!
Я ведь каждый твой вздох ловлю,
Сберегаю твой каждый взгляд!
Вон звезда, мигнув на лету,
Покатилась в траву, звеня…
Приходи же. Я крепко жду.
Ты должна полюбить меня!
Когда говорят о талантах и гениях,
Как будто подглядывая в окно,
Мне хочется к черту смести все прения
Со всякими сплетнями заодно!
Как просто решают порой и рубят,
Строча о мятущемся их житье,
Без тени сомнений вершат и судят
И до чего же при этом любят
Разбойно копаться в чужом белье.
И я, сквозь бумажную кутерьму,
Собственным сердцем их жизни мерю.
И часто не столько трактатам верю,
Как мыслям и гению самому.
Ведь сколько же, сколько на свете было
О Пушкине умных и глупых книг!
Беда или радость его вскормила?
Любила жена его – не любила
В миг свадьбы и в тот беспощадный миг?
Что спорить, судили ее на славу
Не год, а десятки, десятки лет.
Но кто, почему, по какому праву
Позволил каменья кидать ей вслед?!
Кидать, если сам он, с его душой,
Умом и ревниво кипящей кровью,
Дышал к ней всегда лишь одной любовью,
Верой и вечною добротой.
И кто ж это смел подымать вопрос,
Жила ли душа ее страстью тайной,
Когда он ей даже в свой час прощальный
Слова благодарности произнес?!
Когда говорят о таланте иль гении,
Как будто подглядывая в окно,
Мне хочется к черту смести все прения
Со всякими сплетнями заодно!
И вижу я, словно бы на картине,
Две доли, два взгляда живых-живых:
Вот они, чтимые всюду ныне, –
Две статные женщины, две графини,
Две Софьи Андревны Толстых.
Адрес один: девятнадцатый век,
И никаких хитроумных мозаик.
Мужья их Толстые: поэт и прозаик,
Большой человек и большой человек.
Стужу иль солнце несет жена?
Вот Софья Толстая и Софья Толстая.
И чем бы их жизнь ни была славна,
Но только мне вечно чужда одна
И так же навечно близка другая.
И пусть хоть к иконе причислят лик,
Не верю ни в искренность и ни в счастье,
Если бежал величайший старик
Из дома во тьму под совиный крик
В телеге, сквозь пляшущее ненастье.
Твердить о любви и искать с ним ссоры,
И, судя по всем его дневникам,
Тайно подслушивать разговоры,
Обшаривать ящики по ночам…
Не верю в высокий ее удел,
Если, навеки глаза смежая,
Со всеми прощаясь и всех прощая,
Ее он увидеть не захотел!
Другая судьба: богатырь, поэт,
Готовый шутить хоть у черта в пасти,
Гусар и красавец, что с юных лет
Отчаянно верил в жар-птицу счастья.
И встретил ее синекрылой ночью,
Готовый к упорству любой борьбы.
«Средь шумного бала, случайно…»
А впрочем,
Уж не был ли час тот перстом судьбы?
А дальше бураны с лихой бедою,
Походы да черный тифозный бред,
А женщина, с верной своей душою,
Шла рядом, став близкою вдвое, втрое,
С любовью, которой предела нет.
Вдвоем без конца, без единой ссоры,
Вся жизнь – как звезды золотой накал.
До горькой минуты, приход которой,
Счастливец, он, спящий, и не узнал…
Да, если твердят о таланте иль гении,
Как будто подглядывая в окно,
Мне хочется к черту смести все прения
Со всякими сплетнями заодно!
Как жил он? Что думал? И чем дышал?
Ответит лишь дело его живое
Да пламя души. Ведь своей душою
Художник творения создавал!
И я, сквозь бумажную кутерьму,
Лишь собственным сердцем их жизни мерю.
И чаще всего не трактатам верю,
А мыслям и гению самому!
Пусть радость к нам поздно с тобой пришла.
Ты шутишь: «Носилась без нас как рыба!»
Не надо ироний, не надо зла,
Ведь все же нашла она нас, нашла,
Давай же ей скажем за то спасибо!
Ты только представь, что любви звезда
Когда-то спокойно, неуловимо
Взяла и прошла бы сторонкой мимо
И нас не заметила, не нашла?
Ну что бы, скажи, тогда с нами было?
Ведь мы б с тобой были несчастней всех!
Ты в страхе ладошкой мне рот прикрыла:
«Об этом и думать-то даже грех!»
Ну грех или нет – не берусь судить.
Ты знаешь, я, в общем, не суеверен.
Я просто доверчив и сердцем верен.
И только в судьбу я всегда намерен
И верить, и с нею в согласьи жить.
Поэтому надо ли говорить:
Мы встретились поздно или не поздно?
Не годы способны судьбу решить,
А люди, что могут всегда любить
Как мы – до отчаянности серьезно.
Вот многие, радуясь, пьют вино
Для временно-сладкого настроенья.
А нам ну совсем ни к чему оно,
Ведь нам много крепче хмелеть дано
От слов и от всяческого общенья…
Конечно, прекрасно, когда влюбленные
Наивною песней упоены,
Совсем по-щенячьи, еще зеленые,
Кидаются в первый порыв весны.
И я тут совсем не ворчу, не ною,
Я тоже всем сердцем люблю цветы.
Но все ли они, просияв весною,
Полны и до осени красоты?
И я не лукавлю: ведь сколько раз
Два сердца, что вспыхнули с юным пылом,
Бросались друг к другу всего на час,
На месяц, на два, ну на год от силы!
А мы? Ты застенчиво улыбаешься:
Не месяц, не два, и отнюдь не год…
Когда настоящее вдруг придет,
То ты с ним вовеки не распрощаешься…
Поэтому нам ли с тобой не знать,
Под чьей мы находимся яркой властью?!
Давай же не годы с тобой считать,
А песни, а звезды любви и счастья!
