— Вино пил. Блюз пел.
— Понятно. Короче говоря, дом пришел в движение. Движется медленно, точнее, не движется, а заваливается набок. В другой плоскости.
— Как это — заваливается? — испугался Пирошников.
— Очень просто. Как Пизанская башня. Месяца через полтора это будет уже очень заметно. Кстати, о башне…
И аспирант изложил Пирошникову результаты своих исследований Пизанской башни. По его словам, крен башни был связан не с подвижками почвы или с недостатком конструкции, а с деятельностью одного чернокнижника-монаха, обитавшего в тамошнем монастыре. Будто бы его экстатические молитвы и наклонили башню, о чем говорится в некоторых документах.
Пирошников рассердился. Что за бредни?
— А блюзы он не пел? — довольно невежливо поинтересовался он. — При чем здесь Пизанская башня?!
Браткевич лишь руками развел.
Жизнь неутомима на выдумки. Приноравливаться к ним иной раз бывает интересно, но чаще хлопотно. Едва поверишь, что ты нашел способ ужиться с реальностью, как она преподносит новый сюрприз и требует ответа.
Последнее время это часто называют «вызов».
Итак, Пирошников получил новый вызов со стороны все того же дома, который не уставал преподносить загадки. Казалось бы, начавшийся крен дома в другой плоскости ничем принципиально не отличался от прежних подвижек, но разница была в том, что Пирошников окончательно уверился в своей личной ответственности за это событие. До того он склонен был увиливать, ссылаться на совпадения или на влияние коллективного разума (оно же коллективное бессознательное), но сегодня, посмотрев на две кривые Браткевича и сопоставив их с примерным временем, когда он пел «Блюз изгоя», он понял, что другой причины быть не может. По времени это было часа в два ночи, коллективный разум минус третьего этажа дрых без задних ног вместе с коллективным бессознательным, лишь пение Пирошникова нарушало покой дома и вызвало подвижку. Но — другую!
Что в этом пении вызвало такую реакцию? Вопрос был главным. Музыка, слова, сам жанр исполняемой песни, наконец?.. Не правда ли, это звучит как-то чересчур механистично… Типа начни Пирошников петь частушки, дом завалился бы в другую сторону. Глупости! Мистические явления объяснять надобно мистическими силами. Значит, следует обратиться к душе…
Ему нравилось это слово, которым можно было объяснить все, не объясняя в сущности ничего. Он помнил свои размышления и рассуждения в пору первого посещения дома и не намерен был от них отказываться. Но тогда душевные силы действовали не столь явно. Да, лестница сдалась в конце концов, выведя его с мальчиком на свободу. Да, для этого нужно было пережить что-то… Кладовка, да-да…
Но не так же грубо, господа! Спел блюз, вдохновился, испытал душевный подъем — и на тебе! Поехали!
Примерно так размышлял Пирошников, возвращаясь от аспиранта домой и спускаясь вниз по бесконечному коридору минус третьего этажа.
Выходило, что гарантией спокойствия дома было полное душевное спокойствие Пирошникова. Но как его достичь при таких условиях? Требовалось даже не спокойствие, а полнейшее равнодушие, но этого он не умел. Это равносильно смерти.
Посему он рассудил, что будет жить, как жил, по возможности плывя по течению. Для борьбы не было ни сил, ни времени.
Течение между тем превращалось в бурный поток.
Начальник охраны, связавшись с Лондоном и изложив обстановку, получил следующие указания хозяина:
1. Пирошникова не трогать, пусть живет и делает, что хочет.
2. Срочно создать ему сносные условия для житья. То есть, если он намерен остаться под лестницей, провести туда воду, газ и электричество, а также построить клозет и поставить душевую кабину.
Все это Геннадий поведал Пирошникову с глазу на глаз, посетив его каморку.
— Ты сказал ему про Серафиму? — спросил Пирошников.
— Сказал. Обязан сказать.
— А он?
— Смеялся. Сказал: «Вах!» Владимир Николаевич, поедем отсюда! — взмолился Геннадий. — Не хотите в подвал — найдем другое место. С третьего этажа магазин светильников съехал. Люстры криво висят…
— Смеялся… — пробормотал Пирошников. — Смешно ему… Интересно, почему он дает мне карт-бланш?
— Да все просто. Дом надо спасать. Спасти можете только вы. Заставить он вас не может. Сталин специалистов в шарашку сажал, а вам условия создают. Тем более опять начали заваливаться, только вбок.
— А ты откуда знаешь? — удивился Пирошников.
— Браткевич доложил. У него ж лаборатория на деньги Джабраила. Откуда столько железа взять? Там одно оптоволокно антигравитационное полмиллиона долларов стоит.
«Значит, слил аспирант информацию, — подумал Пирошников. — А впрочем, все равно. Через месяц всем будет видно».
— Останусь здесь, Геннадий, — решительно сказал Пирошников. — Для тонуса нужно. Строй мне сортир!
И он показал, где под лестницей нужно устроить туалет с душевой кабиной.
— А вот стену из книг не трогай. Это концептуально, — сказал Пирошников.
— Как? — не понял Геннадий.
— Несущая конструкция, — пояснил Пирошников. — Несущая смысл.
Геннадий вздохнул и отправился звонить строителям.
Между тем исход фирм из бизнес-центра нарастал. Спускали в лифтах и грузили в машины компьютеры, таскали по лестницам столы и кресла. Одновременно по городу расползалась информация, зачастую искаженная. Уже на следующий день после разговора с Геннадием новость о странных событиях в бизнес-центре «Петропавловский» достигла сетевых СМИ. Появился репортаж с фотографиями вечера поэзии. Пирошников был изображен с мокрой головой и прилипшими к пиджаку лепестками роз. На другой фотографии было видно груду тел, барахтающихся у стойки бара.
В краткой справке о Пирошникове, мгновенно появившейся в Википедии, было сказано, что он «был известен в молодости психологическими опытами, затем отошел от занятий парапсихологией и занялся книжным бизнесом».
Последствия не заставили себя ждать.
Первыми прибыли строители с инструментами, козлами, банками с краской и упаковками кафельной плитки. Все как на подбор были таджиками, а бригадиром у них был молдаванин Гуцэ. Он единственный, хотя и с трудом, говорил по-русски. Гуцэ объяснялся с таджиками матом. Мат они понимали.
Строителей привез на автобусе Геннадий и тут же, сдав их Пирошникову, уехал в магазин покупать сантехнику.
Телевидение опоздало всего на полчаса и тоже расположилось в холле, разметав по полу провода, поставив две камеры и подвесив микрофоны. По-видимому, предполагалось снять не просто репортаж, а нечто в жанре «реалити-шоу». Возглавляла группу решительная молодая дама-редактор по имени Жанна.
Свободные от дел служащие оставшихся в бизнес-центре офисов образовали амфитеатр, расположившись на ступеньках первого лестничного пролета и подстелив газеты. Сила тяготения сплотила их ряды, завалив всех на правый бок.
В качестве статистов на сцене находились Софья Михайловна и старик Залман с тем же плакатом.
В обеденный перерыв забежала Серафима накормить Пирошникова обедом. Камеры ее чрезвычайно смущали, зато прораб Гуцэ получил указания — где ставить газовую плиту и умывальник.
После ухода Серафимы жизнь в каморке Пирошникова замерла, он демонстративно читал книгу, развалившись в кресле, а таджики начали долбить кафельный пол для прокладки труб.
— Может быть, вы нам что-нибудь почитаете? Стихи, прозу? Или споете? — обратилась к Пирошникову Жанна.
— Ага. И станцую. Чтобы дом встал вверх тормашками! — откликнулся Пирошников весело.
Он не знал еще, как следует себя вести. Не обращать внимания, отвергать все предложения или же стебаться от души. Свободу выбора ограничивали мысли о возможных последствиях. Он хорошо помнил «силлабо-тоническую» подвижку. Так что ответ Жанне был лишь отчасти шутливым. Все могло случиться.
Однако она восприняла эту возможность с восторгом.
— Это было бы прекрасно! — воскликнула Жанна.
С таким же энтузиазмом она взялась бы снимать репортаж из эпицентра атомного взрыва.
Пирошников вновь испытал раздражение. Он взял в руки гитару, на что начавшая скучать публика на лестнице отозвалась аплодисментами.
Звукооператор молниеносно прицепил к рубашке Пирошникова микрофон-петличку.
— Прекратить ремонт! — скомандовала Жанна молдаванину.
— Кончай нах! — дал он отмашку таджикам.
Те мигом прекратили работу и уселись вдоль стены на пол, превратившись в зрителей.
Пирошников, словно нехотя, перебирал струны. Вид этого вестибюля с косо стоящими камерами, наклоненным полом, проводами, отрезками фановых труб, сваленных у турникета, со стеною из книжных пачек напомнил ему старую песню популярной группы, и он запел:
