Я
Когда меня пред божий суд
На черных дрогах повезут,
Смутятся нищие сердца
При виде моего лица.
Оно их тайно восхитит
И страх завистливый родит.
Отстав от шествия, тайком,
Воображаясь мертвецом,
Тогда пред стеклами витрин
Из вас, быть может, не один
Украдкой так же сложит рот,
И нос тихонько задерет,
И глаз полуприщурит свой,
Чтоб видеть, как закрыт другой.
Но свет (иль сумрак?) тайный тот
На чудака не снизойдет.
Не отразит румяный лик,
Чем я ужасен и велик:
Ни почивающих теней
На вещей бледности моей,
Ни беспощадного огня,
Который уж лизнул меня.
Последнюю мою примету
Чужому не отдам лицу…
Не подражайте ж мертвецу,
Как подражаете поэту.
«Сквозь уютное солнце апреля…»
Сквозь уютное солнце апреля —
Неуютный такой холодок.
И — смерчом по дорожке песок,
И — смолкает скворец пустомеля.
Там над северным краем земли
Черно-серая вздутая туча.
Котелки поплотней нахлобуча,
Попроворней два франта прошли.
И под шум градобойного гула —
В сердце гордом, веселом и злом:
«Это молнии нашей излом,
Это наша весна допорхнула!»
Марина Ивановна Цветаева
1892–1941
Есть час на те слова.
Из слуховых глушизн
Высокие права
Выстукивает жизнь.
Быть может — от плеча,
Протиснутого лбом.
Быть может — от луча,
Невидимого днем.
В напрасную струну
Прах — взмах на простыню.
Дань страху своему
И праху своему.
Жарких самоуправств
Час — и тишайших просьб.
Час безземельных братств,
Час мировых сиротств.
Когда же, Господин,
На жизнь мою сойдет
Спокойствие седин,
Спокойствие высот.
Когда ж в пратишину
Тех первоголубизн
Высокое плечо,
Всю вынесшее жизнь.
Ты, Господи, один,
Один, никто из вас,
Как с пуховых горбин
В синь горнюю рвалась.
Как под упорством уст
Сон — слушала — траву…
(Здесь, на земле искусств,
Словесницей слыву!)
И как меня томил
Лжи — ломовой оброк,
Как из последних жил
В дерева первый вздрог…
Дерева — первый — вздрог,
Голубя — первый — ворк.
(Это не твой ли вздрог,
Гордость, не твой ли ворк,
Верность?)
— Остановись,
Светопись зорких стрел!
В тайнописи любви
Небо — какой пробел!
Если бы — не — рассвет:
Дребезг, и свист, и лист,
Если бы не сует
Сих суета — сбылись
Жизни б…
Не луч, а бич —
В жимолость нежных тел.
В опромети добыч
Небо — какой предел!
День. Ломовых дорог
Ков. — Началась. — Пошла
Дикий и тихий вздрог
Вспомнившего плеча.
Прячет…
Как из ведра —
Утро. Малярный мел.
В летописи ребра
Небо — какой пробел!
Думалось: будут легки
Дни — и бестрепетна смежность
Рук. — Взмахом руки,
Друг, остановимте нежность.
Не — поздно еще![5]
В рас — светные щели
(Не поздно!) — еще
Нам птицы не пели.
Будь на — стороже!
Последняя ставка!
Нет, поздно уже
Друг, если до завтра!
Земля да легка!
Друг, в самую сердь!
Не в наши лета
Откладывать смерть!
Мертвые — хоть — спят!
Только моим сна нет —
Снам! — Взмахом лопат
Друг — остановимте память!
Руки — ив круг
Перепродаж и переуступок!
Только бы губ,
Только бы рук мне не перепутать!
Этих вот всех
Суетностей, от которых сна нет.
Руки воздев
Друг, заклинаю свою же память!
Чтобы в стихах
(Свалочной яме моих Высочеств!)
Ты не зачах,
Ты не усох наподобье прочих.
Чтобы в груди
(В тысячегрудой моей могиле
Братской!) — дожди
Тысячелетий тебя не мыли…
Тело меж тел,
— Ты, что мне пропадом был двухзвёздным!..
Чтоб не истлел
С надписью: не опознан.
Дождь убаюкивает боль.
Под ливни опускающихся ставень
Сплю. Вздрагивающих асфальтов вдоль
Копыта — как рукоплесканья.
Поздравствовалось — и слилось.
В оставленности златозарной
Над сказочнейшим из сиротств
Вы смилостивились, казармы!
Вкрадчивостию волос:
В гладь и в лоск
Оторопию продольной —
Синь полунощную, масть
Воронову. — Вгладь и всласть
Оторопи вдоль — ладонью.
Неженка! — Не обманись!
Так заглаживают мысль
Злостную: разрыв — разлуку —
Лестницы последний скрип…
Так заглаживают шип
Розовый… — Поранишь руку!
Ведомо мне в жизни рук
Многое. — Из светлых дуг
Присталью неотторжимой
Весь противушерстный твой
Строй выслеживаю: смоль,
Стонущую под нажимом.
Жалко мне твоей упор-
ствующей ладони: в лоск
Волосы, — вот-вот уж через
Край — глаза… Загнана внутрь
Мысль навязчивая: утр
Наваждение — под череп!
Леты подводный свет,
Красного сердца риф.
Застолбенел ланцет,
Певчее горло вскрыв:
Не раскаленность жерл,
Не распаленность скверн —
Нерастворенный перл
В горечи певчих горл.
Горе горе! Граним,
Плавим и мрем — вотще.
Ибо нерастворим
В голосовом луче
Жемчуг…
Железом в хрип,
Тысячей пил и свёрл —
Неизвлеченный шип
В горечи певчих горл.
Это пеплы сокровищ:
Утрат, обид.
Это пеплы, пред коими
В прах — гранит.
Голубь голый и светлый,
Не живущий четой.
Соломоновы пеплы
Над великой тщетой.
Беззакатного времени
Грозный мел.
Значит Бог в мои двери —
Раз дом сгорел!
Не удушенный в хламе,
Снам и дням господин,
Как отвесное пламя
Дух — из ранних седин!
И не вы меня предали,
Годы, в тыл!
Эта седость — победа
Бессмертных сил.
