* * *
Довольно списывать на случай
весь вздор бунтующей крови,
ведь жизнь когда-нибудь научит
любить достойное любви.
Ведь утро выпадет, как жребий,
отбросишь оправданий щит.
Затянешься прогорклым небом,
да так, что в горле запершит.
Все те же травы полевые
запахнут остро и свежо.
И дым отечества впервые
сухие легкие прожжет.
Впервые со слезой не сладишь.
И азиатский суховей
тебя неласково погладит
по непокорной голове.
* * *
Родная по крови, родная по телу,
родства наших душ тебе не обещаю.
Прости меня, мать! Я тебе очужела.
Я нечто иное в себе ощущаю.
Стекает по каплям сгущенное время.
Деревья корнями к земле прирастают
Но в небо взлетает древесное семя
и нечто иное в себе ощущает.
Нелепо впадать в запоздалую ярость,
мечты запоздалые мерить на вырост.
И точит тебя несвобода и старость,
как дерево точит земельная сырость.
Туда, где российское небо светает,
меня молодая судьба заметелит…
А горечь твою — я еще испытаю.
А слезы твои — еще очи застелют.
* * *
Ночь.
Заснуть — мучение и труд.
Правда ль, что душа
с началом века
принимает форму человека,
как вода, налитая в сосуд?
И когда, предметы обелив,
всходит лунный диск,
и нам не спится —
то душа
тоскует и томится.
Ночью начинается прилив!
* * *
Я знаю, как она красива.
И знаешь ты, и знает он…
Как «мама» выдохну —
«Россия»,
И сердце мне наполнит звон —
Дождя в стекло,
капели вешней,
И полоза по февралю.
Люблю великой и безгрешной,
И грешной я тебя люблю.
Твои знамена и парады,
Счастливый день и горький день.
Как женщины твои крылаты!
Как радостна твоя сирень!
Спешим судить и виноватить
Огромную свою страну.
А нам бы жить и не растратить
До смерти данную,
одну.
* * *
Россия… Сосны и летящий снег,
И дятла стукоток над головою.
Я не в гостях — живу и верю с ней —
Моей землей — моей душой живою.
Спущусь к реке, обжитой с тех веков,
Когда звенели ермаковы стрелы.
Я не покину этих берегов —
Здесь дом и доля — здесь мои пределы.
Заносит берега и острова,
А снег все валит по-сибирски щедрый.
По-своему права и не права,
Живу я там, где сталкивает ветры.
Один из них — от моря, от Оби.
Другой пронизан казахстанским солнцем.
И так сильны, что не копить обид,
Печалей, зла — все с пылью унесется.
Недаром наши волосы прямы.
А лица огрубелы, загорелы.
Недаром дорожим покоем мы,
Таким, как этот —
Редким,
хрупким,
белым.
Россия — снег над бором все сильней,
Он окрыляет,
радует
и кружит.
О матери, о сыне ли, о муже —
Все помыслы о Родине,
О ней…
НА ВОКЗАЛЕ
Мальчишку делят, боже мой!
Кричат и топают прилюдно.
И, всхлипывая поминутно,
Кричит он тоже, сам не свой.
Отец и мать — они враги.
И помирить их невозможно.
Мальчишка!
Сердце береги,
Ведь надорвать его несложно.
Но что ему слова, молва…
Нет сил беды своей стыдиться.
Хватает их за рукава,
Кричит,
А все не докричится.
* * *
То сонный дождь меж елей бродит,
То птица постучит в стекло.
Когда окно на лес выходит,
Живешь свободно и светло.
Что мир сужается, не верю.
Зато не в сказке — наяву
Я знаю, стоит стукнуть дверью,
Как ежики скользнут в траву.
Качнется у синички хвостик,
Она сорвется с ветки вниз.
А мне туда, где тонкий мостик
В овраге над ручьем повис.
А мне туда, где только осень
И никаких тебе забот.
Но надвое расколет просинь
Сверхреактивный самолет.
* * *
Как страшно за этот простор голубой.
За ближние дали и дальние дали.
Когда же людские сердца вразнобой
Так сильно на нашей Земле застучали?
То кони нужны, то долины тесны,
То море вдруг станет причиной раздора.
И вот уже мучат проклятые сны
Людей, ошалевших от крови и ора.
Пылают дома сто столетий подряд,
И ветер скорбит о бездомных скитальцах…
А время летит.
И пробирки звенят,
Послушно металл изгибается в пальцах.
Теперь не копье,
не ружье,
не стрела —
Такое грозит, что душа содрогнется.
Мы поняли все, что планета мала,
Что может однажды она расколоться.
Понять бы еще, что довольно смертей,
Что выход один у людей — помириться.
В смертельной тревоге от наших затей
И зверь, и растенье, и чуткая птица.
Неужто же гибель маячит вдали?
Тогда мы не стоим любви и доверья.
…И снова полпредами нашей Земли
И бьются, и тянут к нам ветви деревья.
