Александр Перфильев - Стихи

Вы вопросы себе задавали,
Восхищаясь бессмертием строк:
Был ли Пушкин счастливым? Едва ли…
В наше время — Ахматова, Блок?

Города разрушавшее Слово
Останавливать время могло…
Только слово из уст Гумилёва,
Ты до Синей Звезды не дошло!

Что же: выводы очень жестоки:
Как душою, поэт, ни криви,
Никакие бессмертные строки
Не заменят нам смертной любви!

С древнейших пор до горьких наших дней
Всех областей искусства и науки,
Всего, что гений создал в тишине —
Касались ваши розовые руки.

В любую эру и в любой стране
Все наши достиженья, радость, муки —
Любовь и ревность, страсть и боль разлуки —
Все было для Нее, о Ней, и к Ней!

За ложь ответную, за этот щебет птичий,
Мы щедро отдавали все величье,
Все перлы, все сокровища Земли —

Ничтожное к бессмертию вели…
Но — стоила ли Данта Беатриче,
И Пушкина… пустая Натали?

Не сказалось не спелось. А впрочем
И не надо — молчанье слышней.
Иногда простота многоточий
Многих слов и звучней, и важней!

Пусть она в неизвестности тает
Незаметно. Ну что же, гори!
Эта нежность, что с губ не слетает,
Понимается… только внутри!

Я не смею мешать вам, я знаю, что лишний
И давно мне пора на покой…
Но позвольте мне звать вас тихонечко вишней,
Ароматною вишней донской.

Да, я знаю, что он безвозвратно утрачен
Наших дедов особый уклад,
Но… вы там родились, так храните казачий
Этот дух, как иконы хранят.

Никому не дадим мы над нами смеяться,
И тихонько внутри, в глубине,
Мы должны навсегда казаками остаться,
Поклоняясь родной старине.

Жить недолго, и знаю, что в мире я лишний,
Что стою у последних дверей,
Так останьтесь донской ароматною вишней,
И последней любовью моей!

В сандалиях. Одета налегке,
В глазах — развязность, робость и бессилье,
Она приносит ландыши в платке,
Чахоточные, тронутые пылью.

Где «оф лимит» на двери пышных дач,
И медных ручек яркая победность,
Она звонит — гони ее иль прячь —
Немецкая прикрашенная бедность!

Мне никого и ничего не жаль:
Ни девочки, ни ландышей, ни марок —
Я их куплю тебе, моя печаль, —
Мне некому их принести в подарок!

Смотреть на вас — мешает мне работа,
Мечтать о вас — мешают мне лета…
Стихи писать — не позволяет «кто-то»,
Кому мешает ваша красота,
И мой талант, а вместе с ними «что-то»,
Что есть у вас и нет у них — мечта.

Я начал жить в бессмыслицу войны,
Едва лишь возмужал, расправил плечи.
Как будто для того мы рождены,
Чтобы себя и всех кругом калечить!

Вагон товарный заменял нам дом,
Минуты перемирий — полустанки,
Чтобы успеть сходить за кипятком,
Съесть корку хлеба, просушить портянки…

Любовь, роняя угольки тепла,
Дымила, тлела…и не разгоралась,
Вслед за войной война другая шла…
Жизнь кончилась. Бессмыслица осталась.

Все в мире мгновенно и тленно,
И все порастает травой,
Но в душах у нас неизменно
Остался твой образ живой.

Когда же над Родиной снова
Взовьется Андреевский флаг,
На нем засияют два слова,
Два слова: Россия, Колчак!

Возвращается снова улыбка
На искривленный горечью рот,
И порой ресторанная скрипка
Позабытый мотив отдает.

Из посева военных проклятий
Тишины вырастают года,
Сыновья возвращаются, братья,
Но любовь… никогда, никогда.

Счастье опоздало, как товарный поезд,
Простоявший долго средь степи, в снегу.
Снежною метелью занесло по пояс.
Я не беспокоюсь. Я ведь — все могу.

Это так привычно перед семафором
Близ путей запасных, замерзая, ждать,
Потому что надо ж дать дорогу скорым,
А товарный — что же — может подождать.

А когда сутулясь, уходящий вечер
К снеговым сугробам припадет в ночи,
Говори, что хочешь, при случайной встрече,
Но… о самом главном лучше промолчи.

Мерцает на столе свеча Адвента,
Тот, кто зажег — работает внизу.
Шумит машина, вьется, рвется лента,
А я один груз жизненный везу.

Размечена по строчкам, по моментам
Звучит бездушно дикторская речь,
И так чужда рождественским Адвентам,
Мерцанию Неопалимых Свеч.

А у меня — ни Рождества, ни встречи
Нигде, ни с кем. Ну что ж, пора давно
Перед концом, как встарь, расправить плечи,
Забыв, что есть на улицу окно.

А снег по Пушкину — на третье в ночь!
Январь повеселел, прикрыв дорог изъяны…
И легче дышится. А что Татьяны?
В чужой стране вам может снег помочь?

Нет, этот снег растает поутру,
Опять дожди, туманы, гололедка…
Фабричных труб повалит черный дым…
И «русская душой» вздохнет Татьяна кротко,
Она забыла прелесть русских зим.

Земное счастье ничего не стоит,
Как ничего не стоит и земля,
Но почему нас что-то беспокоит,
Как горло захлестнувшая петля…

И все ничто, все мелко и ничтожно,
И мечешься, и ищешь счастья след,
Хоть на момент во что поверить можно,
И всюду натыкаешься на «нет».

Он так сказал, и так правдиво это,
Как будто сквозь столетия глядел:
«От ямщика до первого поэта
Мы все поем уныло». Наш удел!

Играют дети на площадке,
Кричат, копаются в песке,
А няньки рядом, в дреме сладкой
Сидят от них невдалеке.

Шевелятся дремотно спицы,
Вязанье падает из рук.
И я дремлю, мне снова снится
Уже смыкающийся круг.

Его теченье очень кратко,
Весь смысл не более двух строк:
Начало так: песок, лопатка,
Конец: лопатка и… песок.

В сентябре уже темнеет рано,
Желтый лист ложится на песок.
Он — конец весеннего романа,
Нежный вздох и жалобный упрек.

В сентябре всегда прозрачны дали,
Ярок сад с оранжевой листвой,
Это месяц ласковой печали,
Это месяц твой и мой.

Но и так бывало — в сентябре начало,
Новый путь в обетованный рай…
И чем он грустнее — тем любовь нежнее,
А конец всему бывает май.

Вот за этот вечер поздней нашей встречи,
И за неба ласковый хрусталь,
За руки пожатье —
и за шорох платья,
Понимаешь — ничего не жаль!