Анатолий Либерман - Новые переводы сонетов Шекспира

Что ж, веря в верность, я и проживу —
Как рогоносец: но в лице любимом
Любовь я вижу и любовь зову —
Блаженство, ставшее недостижимым.
Ведь неприязнь чужда твоим чертам:
Они не отражают измененья.
Читал я и другие лица. Там
Все выдают бровей и губ движенья.
Но так угодно небу самому:
Твое лицо неотразимо манит;
Дай отвратиться сердцу и уму —
Оно манящим быть не перестанет.

Соблазн в тебе, как Евина приманка:
Вид ослепляет, но горька изнанка.

Сколь обольстительно ты скрыл позор!
Как мерзкий червь в благоуханной розе
Тем, что он в ней, притягивает взор,
Так виден твой порок в красивой позе.
Ты повторяешь перечень побед;
За ним идет постыдный комментарий,
Но не в ущерб тебе — ущерба нет:
Завидный дар — упасть и быть в ударе.
Что за вместилище тебе дано,
Для дел греховных светлое жилище!
Какое там ни посади пятно,
Ты всех, как был, прекраснее и чище.

Но помни: может затупиться скоро
Твердейший нож, врезаясь без разбора.

«Он просто юн». «Но и развратник тоже».
«Он юный чаровник, где ж в том вина?»
Ты мил простолюдину и вельможе:
В чаровнике виновность не видна.
На пальце королевы — хоть и жесть!
К кольцу, как к золоту, наш взор прикован.
Так и твою ничто не губит честь,
И в добродетель грех перетолкован.
Стада ягнат легко увел бы волк,
Когда б ягненка принял он обличье.
И для зевак немалый был бы толк
Не срывы видеть, а твое величье.

Мне эта перемена не нужна!
Раз мой ты весь, молва о нас одна.

Не говори, что сердцем стал я лжив.
Хотя в разлуке пламя ослабело,
Душа моя в тебе. Пока я жив,
Чем душу, лучше потерять мне тело:
Ведь ею я люблю. Я уходил,
Но видишь: вовремя пришел обратно.
Не смятый временем и полный сил,
Несу я воду, чтоб отмыть все пятна.
Я не считал постыднейших утрат
В случившемся паденье многократном,
Но на полушку не сменял твой клад —
Не верь таким нелепым, диким пятнам.

Лишь ты твоею красотой нетленной
Остался для меня во всей вселенной

Нет, Время, твой мне не опасен шаг:
Из новых глыб ты строишь пирамиды —
Вот невидаль, вот новость для зевак;
И не такие видывал я виды.
Наш краток срок. Мы слушаем рассказ
И говорим: «Ах, как свежо, как метко!»
Ничьи слова не рождены для нас:
В числе других они пришли от предка.
Не ставлю я анналов вес ни в грош,
Былое, настоящее — не жаль их.
Твоих анналов фолианты — ложь,
Записанная в спешке на скрижалях.

Клянусь: лишь верность (пусть хоть сгинут все!)
Не покорится ввек твоей косе.

От музыки, о музыка моя,
Я постоянно прихожу в смятенье.
Под пальцами гармонии струя
Колышет нежных струн переплетенье.
Танцуют клавиши! Мореный дуб
Целует драгоценные ладони;
Так жатву для моих иссохших губ
Ворует дерево в лихой погоне.
Губам бы стать — нет, им бы лучше быть
На месте мертвых деревянных клавиш!
Зачем на них ты тратишь пальцев прыть,
А не живым губам ее оставишь?

Пусть пальцы бойкий инструмент берет,
А мне для счастья нужен только рот.

Откуда взять мне снисхожденья дань?
Мне сердце сдавлено обидой горькой.
Злым языком, а не глазами рань
И будь с бойцом — бойцом, а не актеркой.
Признайся: «Мил не ты», — но не бросай
При мне зазывных взоров на другого.
Зачем хитрить и ранить невзначай?
Я побежден и не скажу ни слова.
Нет, нет, скажу: «Она ведь поняла,
Что прелести ее — мне вражья сила,
И увела их, чтоб избегнуть зла,
И стрелы их к другому обратила».

Не надо! Я ведь при смерти. Уволь:
Добей уж взглядом — сразу стихнет боль.

Жестокости дай ум в поводыри;
В молчальнике все от презренья сжалось,
Но вдруг взорвусь от горя — и смотри:
Такая мука может вызвать жалость!
Возьми, прошу, мой здравый смысл взаймы,
Скажи, что любишь. Ведь на смертном ложе
С надеждой на врача взираем мы,
И утешенье правды нам дороже.
Вдруг, обезумев, брошу я укор
И оболгу тебя в словах бездумных;
Так лжив наш мир, что с некоторых пор
Безумцы люди ждут клевет безумных.

Чтоб ты спаслась и все стерпел я сам,
Криви душой — пусть будет взгляд твой прям.

Люблю двоих я в радости и в горе,
Сражаясь в одиночку против двух.
Есть светлый ангел с добротой во взоре
И черный искуситель, злобный дух.
Чтобы завлечь в свой ад, мой женский дьявол
Хотел бы радость у меня отнять
И ангела белейшего заставил
Не чистоту, а чувственность познать.
И что же, ангел этот к ней приклеен?
Не видно мне, но чем не шутит черт!
Я думаю в отчаянье, что в ней он
И каждый похотью другого горд.

Так будет грызть сомненье мне нутро,
Криви душой, но взгляд пусть будет прям.