как из сказки Андерсена,
стая белых лебедей.
Сосны темные на страже
в травах расписных стоят.
Смех доходит с улиц даже
к нам в беседку, в тихий сад.
Так и манит нас к ограде
глянуть за нее хоть раз.
Это в праздничном наряде
парами идут на пляс.
Парень что-то шепчет хольке
счастьем солнечным согрет…
Лето детское на Гольке.
Воздух трепетен, как свет.
Перевод С. Петрова
XIX. МАЛЕНЬКИЙ «DRÄTENIK»
Мальчишка-жестянщик так молод,
товар у него за спиною,
он все плетется за мною:
«Ох, сударь, извел меня голод!
Вот сито, а вот мышеловка,
за krajcar отдам и жестянку,-
хоть хлеба купить, milost' pänku» —
и кланяется неловко.
Да, денег у парня не густо,
а в кухне он чует жаркое,-
лудить-то приносят пустое,
оттого в животе его пусто.
Перевод Т. Сильман
Дворянский дом с его широким скатом,
мне мил каменьев этих блеск тенистый,
булыжный вход по ступеням щербатым,
в углу фонарь уныло-маслянистый.
А голубок на выступе оконном
все пыжится глядеть сквозь шелк гардины,
и ласточки гнездятся над балконом,
дописывая прелести картины.
Перевод С. Петрова
Он — прахом пахнущий старик,
но мил мне храм глубоколонный,
в котором у любой колонны
свой слышен зодческий язык.
Соседний домик — в завитках,
там купидоны в умиленье,
а рядом готика моленья
возносит на худых руках.
Мне casus rel понять легко.
Сравненье из былого взято:
собор напомнил мне аббата,
а домик — даму рококо.
Перевод С. Петрова
Вон купола — то желуди, то груши
рассыпаны по городу сторицей.
К столице чернотелой и столицей
прижался вечер. Шепот их все глуше.
А в самой дали, в вышине уныло,
как рожками, припавши звонниц парой,
храм Богородицы улиткой старой
сосет из неба синие чернила.
Перевод С Петрова
Осень этот день в клубок смотала.
Он клубится, медленный и сонный.
Хор в тумане слышен похоронный
из глубин соборного портала.
Мокрый дым на крышах спит. И твердо
ветер, словно органист, в камине
на помин души, усопшей ныне,
взял заупокойные аккорды.
Перевод С. Петрова
Свисает водопад застылый,
и стынут галки на пруду.
Горьмя-горит ушко у милой,
от ней проказ я нынче жду.
Целует солнце нас. Минором
сучки и веточки звенят.
Идем, и подступает к парам
ядреный утра аромат.
Перевод С. Петрова
Как древле нес младенцу смирну
царь Валтасар, подъяв потир,
так нынче в багрянице мирной
грядет Царь Вечер в этот мир.
И вот звезда его уводит,
как прежде, вдаль, где снова он
у холма Матерь Ночь находит,
а сын у ней в объятьях — Сон!
Как волхв, подносит в умиленье
Царь Вечер, золото ему,
и нам елеем искупленья
младенец льет его в дрему.
Перевод С. Петрова
А воздух — словно в комнате больного,
где смерть уже дежурит у дверей.
На крышах мокрых отблески багровы,
как блики угасающих свечей.
Хрипит вода, в канавах набухая,
и трупы листьев обмывает дождь.
И как бекасов спугнутая стая,
несутся тучки мимо серых рощ.
Перевод С. Петрова
День отзвучал, не зная горя,
как молотка удар крутой.
Луна в траве на косогоре
лежала дыней золотой.
Сластена-тучка захотела
отведать дыни, добралась,
схватила светлый ломтик тела
и чистым соком упилась.
И, разомлевшая от сока,
сосет за обе щеки свет.
А ночь возносит плод высоко,
и черной тучки больше нет.
Перевод С Петрова
Звенит на ниве песня.
Не знаю, что со мной…
«Ты чешка? Так утешь же
нас песнею родной!»
Девчушка серп кидает,
хохочет: «Не горюй!»
И на меже усевшись,
поет: «Kde domov muj?»[3]
И враз умолкла. Плачет,
и клонится вперед,
и мне целует руку,
и мой медяк берет.
Перевод С. Петрова
Из сборника «ВЕНЧАННЫЙ СНАМИ»
Жизнь дарит тебя царством богатым:
только низкий теряется в нем.
Пусть зовут тебя нищие братом,
можешь все-таки быть королем!
Пусть чела твоего молчанье
не прервал венец золотой;
дети знают твое чарованье,
и мечтатель пойдет за тобой.
Солнце в полдень сплетает весенний
горностай для твоих багряниц,
и ночь вереницы видений
пред тобою склоняет ниц.
Перевод А. Биска
Достойным и чистым всегда оставаться!
Лишь низкий унижен в сердце своем;
ты можешь и с нищими побрататься
и все же останешься королем.
И пусть на челе твоем озаренном
никогда не сиял венец золотой,
дети глядят на тебя восхищенно,
мечтатель склоняется пред тобой.
Зори сияньем тебя венчали,
пурпурную мантию дни тебе ткут,
даруя тебе мечты и печали,
ночи к ногам твоим упадут.
Перевод Т. Сильман
Есть ночи, чуждые искусу:
над миром светлый лег покров…
Мелькнет звезда средь облаков,
как будто к новому Исусу
ведет смиренных пастухов.
Алмазный блеск и чист, и ровен…
Весь в инее, недвижен лес:
и целый мир в душе воскрес
молитв, бежавших от часовен
к простору радостных чудес.
Перевод А. Биска
В странническом взоре
мир людской тщеты…
Кто людское горе
знает так, как ты.
Всюду, где проходит
светлая стезя,
боль к тебе возводит
влажные глаза.
В них кричит бездолье,
клятое людьми.
Мир, исполнен боли,
в них вопит: «Пойми!..»
С неутешной жаждой
вечной доброты.
Сколько слез! — И в каждой
отразишься ты!
Перевод В. Летучего
Мы замечтались. Сторожит
нас с милой гуща парка.
Рука русалочья дрожит,
мое пожатье жарко.
Свет желтой белочкою в сень
мелькнет — и на попятный.
Лиловая сажает тень
на белом платье пятна.
Нас счастьем замело сейчас
в истоме золотистой.
Гудит, благословляя нас,
шмель в ряске бархатистой.
Перевод С. Петрова
Мне больно, больно, словно жду я,
что мир погибнет без следа,-
как будто милая, целуя,
«прощай», мне шепчет, — «навсегда!»
Как будто мертвый я, и злая
чужая женщина пришла,
и, на могильный холм ступая,
цветок последний унесла.
Перевод А. Биска
Жила без ласки, без привета —
так, видно, было суждено…
Вдруг хлынуло потоком света,-
любовь ли, нет ли — все равно.
Потом ушло, — она осталась,-
глядит на пруд перед собой…
Как сон, все это начиналось
и обернулось вдруг судьбой.
Перевод Т. Сильман
Жила-была себе. Уныло
тащился год за годом вновь.
Вдруг налетело, озарило…
Бог весть что — кажется, любовь.
И так же сразу все промчало.
Но пруд за домом был глубок…
Бывает словно сон начало
Того, что выпадет как рок.
Перевод С. Петрова
Из года в год текла уныло
ее пустая жизнь… Но вот
любовь иль то, что ею было,
взошло на яркий небосвод.
