людской
жертвой, сам не знаю как.
Молодой я был. Дурак!
А потом уж и пошло.
Чтоб на Новый год тепло
и не снежно, и не вьюжно
очень людям было нужно.
Вновь девицу подсылали,
про секрет напоминали.
Но Весна про все узнала.
И в слезах она бежала.
Я пытался, я молил,
я прощения просил.
Не желала меня слушать,
затыкала даже уши.
Объяснялся я, как мог.
Но печален был итог.
В замок свой перебралась.
От меня же отреклась.
— Как же это так, Мороз?
Не могу сдержать я слез.
И Наташенька вздыхает.
Холод ей уж не мешает.
Гладит деда по руке.
— И с тех пор живу в тоске.
— Что же так и не простила?
— Нет. Сказала, что убила
свое сердце навсегда.
— Вот ведь горе-то, беда!
— Повелось с тех самых пор,
люди шлют ко мне на двор
покрасивее девицу,
чтоб на праздник веселиться.
— Ну дела, — грустит Наташа.
— Что же с нами будет дальше?
Я замерзну, через год
вновь девица пропадет?
— Нет, Наташа, я решил,
что неправильно я жил.
Больше то не повторится!
Отпущу тебя, девица!
Знаешь мой теперь секрет.
Чую, сил совсем уж нет.
Благодарен я тебе!
Облегчила душу мне.
Можно смело умирать.
И глаза закрыл опять.
— Ну-ка, дедушка, очнись!
Помирать не торопись!
Затрясла его девица.
Он слезу смахнул с ресницы.
— Об одном жалею я,
что жена, любовь моя,
так меня и не простила.
Может, даже и забыла.
Хоть взглянуть еще разок
ей в глаза. Хоть на чуток
ее ручку подержать.
Хоть разок поцеловать.
Дышит часто и хрипит.
— Сердце очень уж болит.
И Наташа помолчала,
головою покачала.
— Ох ты, дедушка Мороз,
много бед ты всем принес.
Только я тебя жалею.
Помогу я, коль сумею.
Я пойду, Весну найду,
в замок этот приведу,
если девок ледяных
разморозишь и живых
всех отпустишь по домам.
— Это мне не по зубам.
Не в моей то, дочка, власти.
Это главное несчастье.
То под силу лишь Весне.
Думал я, придет ко мне,
и девицы-то оттают.
И она об этом знает.
Только ревность и обиды
до сих пор все не забыты.
Думал, сжалится над ними.
А потом меня обнимет.
— Славно вы с женой пожили!
Много дел наворотили!
Надо как-то разгребать!
И порядок возвращать.
А виной всему лишь глупость
и гордыня да и грубость!
Отправляй меня к Весне!
— Неужель поможешь мне?!
Тут Морозов встрепенулся
и с надеждой улыбнулся.
— Постараюсь, как иначе?
Знаю ведь, что это значит:
быть ненужной и одной
без души живой, родной.
*
Звал Мороз Снеговика.
— Моя правая рука.
С ним, Наташа, поезжай.
Там, где поля самый край,
сразу лес начнется темный.
Он дремучий и огромный.
Там опасностей не счесть,
лютый зверь, разбойник есть.
Дам волшебные вам сани.
Довезут они вас сами.
Только, чтобы ни случилось,
чтоб беда не приключилась,
сани вы не тормозите.
За дорогою следите,
чтоб с тропинки не свернуть.
Хоть и труден будет путь,
через лес пробраться надо.
Там за ним моя отрада.
Там живет моя жена,
вечно юная Весна.
Покряхтел Мороз, привстал.
И тряпицу он достал,
протянул Наташе: — Вот!
Пусть она ее возьмет.
И тряпицу развернет.
И тогда она поймет,
что все годы я любил,
и ее я не забыл.
— Что такое? — Там цветок -
нашей верности залог.
Тот, что больше всех любила,
в час венчальный мне дарила.
— Хорошо, все поняла.
И Мороза обняла.
Сразу холодно ей стало,
но плечами лишь пожала.
— Ты держись и не грусти.
Знай, что мы уже в пути!
*
Колокольчиком звеня,
мчатся сами без коня.
Через поле пролетели,
проскочили мимо ели.
Лес кругом и тишина.
Только старая сосна
книзу гнется и скрипит,
и под тяжестью трещит.
Снежной шапкой придавило.
Эта ноша не по силам.
Едут сани и петляют,
след глубокий оставляют.
По нему уж тьма крадется.
И давно погасло солнце.
Только лесу нет предела.
И вокруг все черно-бело.
А Наташа уж устала,
хочет спать и зазевала.
Незаметно задремала.
И помощника качало.
На глаза ведро сползло.
И подкралось сразу зло.
Встрепенулся Снеговик.
Он услышал чей-то крик.
Подскочила и Наташа.
— Ох, стоят ведь сани наши!
А вокруг толпа лихая,
бородатая, мужская
с топорами и с ножами.
— Выходите лучше сами!
Сани ваши непростые,
сразу видно, колдовские.
Сами едут! Чудеса!
А ты, девица-краса,
побрякушки все снимай
и тихонечко ступай
подобру и поздорову.
Уж не будем мы суровы.
Скалят зубы мужики
и сильны, и высоки.
— С ними нам не совладать.
Значит, надо все отдать.
Но поднялся Снеговик.
Ростом хоть и невелик,
только вид имеет грозный.
И сказал он им серьезно:
— Я Морозова слуга.
Коли жизнь вам дорога,
расступитесь, уходите
и меня вы не гневите!
Те в ответ захохотали:
— Чем нас только не пугали,
но такого не встречали,
чтобы снегом нас стращали!
Снеговик тут закрутился,
на три шара разделился.
На бандита он напал,
с трех сторон его пинал.
С ног мужлана повалил,
по земле его крутил.
В снежный ком его скатал.
И к другому подступал.
— Неожиданно и лихо, -
процедил разбойник тихо.
— Говоришь, непобедим?
Но нас много, ты — один!
— Эй, ребята, спички дайте.
Факел быстро зажигайте!
И кричит Наташа, плачет.
Высоко уж пламя скачет.
Лишь три лужицы осталось.
И ведерочко валялось.
Отдала Наташа сани,
украшения. — Я с вами
поквитаюсь! Час придет, -
пробурчала и вперед.
В старой шубке и платочке
среди леса темной ночкой
по сугробам пробиралась
и не плакать постаралась.
— А дойду ли я, смогу?
Неужель не помогу
никому и пропаду,
и дороги не найду?
Не сдается и идет,
продвигается вперед.
*
Позади остались сани.
Их разбойники с усами
в лес подальше утащили,
где добычу всю хранили.
Лишь ведерочко пустое
говорит, что на постое
здесь недавно кто-то был.
В лужах лед меж тем застыл.
Снегом их запорошило,
а потом и закружило.
И друг к другу льнут снежинки,
и цепляются за льдинки.
Вскоре целый снежный ком
накатался в месте том.
А потом другие два.
Подскочила голова,
прилепилась, усадилась
и ведерочком укрылась.
— Ну снежинки, поднимайтесь
и скрепляйтесь, и катайтесь!
И слепите-ка отряд
самых смелых мне ребят!
Палкой машет Снеговик.
Вскоре рядышком возник
с ним еще один такой,
третий, пятый и шестой.
— Ну детишки, все за мной!
Отомстим мы за разбой!
Покатились по сугробам,
по нехоженым дорогам.
И избушку отыскали,
где злодеи обитали.
Вот и сани у окна.
Но охране не до сна.
Шарик катится неслышно…
Не понять,
