class="p1">Остывшего солнца крадётся сквозь шапки крон,
Я построю себе убежище, чтобы лес
Защищал от вторжений забором со всех сторон.
Сосны своим величием будут вход
Охранять от ненужных странников и бродяг.
Я в жизни уже не увижу таких широт
Как здесь, даже дважды вселенную обойдя.
Широкие ветви каштанов собой скрывать
Будут клубы´ дымовые над скромной избой.
Я построю себе приют, пусть меня называть
Отшельником будут, я буду самим собой.
Заросли самых древних плакучих ив
Будут шептаться со мной о премудрых вещах.
Здесь мне от дома не нужно искать ключи,
Он спрятан от взглядов в ветиеватых плющах.
В дремучем лесу, в самой пуще, где зябкий день
Осенней поры окутывает собой,
Я построю себе убежище от людей.
Для меня оно будет домом, не просто избой.
***
Горизонт сгорает дотла тишиной заката -
Вечер с оттенком грусти, со вкусом муската,
Цвет перезрелой вишни делает внешне
Небо похожим на спелость летней черешни.
Горизонт поглощает день, по чувствам играя,
Разливает свои акварели у самого края.
Сотканный нитью тоски поперёк печали,
Вечер подвёл к концу всё, что было в начале,
Последние блики в воде желтизной отражая.
В этой картине фигура твоя чужая.
Догорает, как сера на спичке, сжигая пальцы,
Бордовый закат в самой лучшей из вариаций.
***
Где ты, в каких озёрах, в каких мирах
Плаваешь в маленькой лодке по буйной зяби?
Я иду по твоим следам, как к святыне монах,
Нет таких мест, куда идти было нельзя бы.
Где ты, в каких просторах летишь журавлём,
Ищешь свободы, бросаешь меня в погоню.
Приходится путь впопыхах помечать углём,
Вдруг я дорогу обратно совсем не вспомню.
Где ты, пытаюсь высмотреть там, в дали,
Парус твоей уплывающей снова лодки.
Но ты растекаешься образом в духе Дали,
Я вижу тебя, но твой силуэт не чёткий.
Где ты, в каких широтах координат
Возникаешь чуть уловимым морским мира́жем?
Я высматриваю тебя и под, и вокруг, и над.
Но не вижу. И приходится лишь созерцать пейзажи.
***
Город, пахнущий домом,
Любовью ведомым.
Улочки, что красотою
Выводят из комы.
Здания так и пестрят
Чем-то очень знакомым.
Такую любовь
Нужно сделать отдельным синдромом.
Город, одетый по моде,
Где каждый находит
Место себе по вкусу,
Себе по погоде.
Каждому он по-своему,
Но подходит.
Все его фото стоят на моём комоде.
Город, манящий влюбиться,
Собой похмелиться.
Скверы, где каждый свободен
И волен, как птица.
Куда-то все мчаться сбежать,
Ну а я возвратиться,
Пью его по глотку –
Не могу напиться.
***
Босиком бы спуститься вниз по ступеням веранды,
Укутанной в яркое поле густой лаванды.
Сорвать бы букет и поставить в гостиной в вазу…
Включить бы пластинку и телом поддаться джазу.
Проснуться б под запах свежей, французской сдобы,
Окна открыть, напитаться им полностью чтобы.
Собрать бы под шляпу волосы, чтоб ни спадали
Пряди в глаза, пока я одеваю сандали.
Помчаться б в пекарню, ворваться как ветер свистом,
Подождать, пока зёрна размелет знакомый бариста.
В богатом амбре ароматов присесть у окошка,
Вдохнуть эту жизнь, пока сахар мешает ложка.
Не решаться, какой начинке поддаться в сдобе –
Маковой или с корицей… и выбрать обе.
Добавить жирные сливки в кокосовый ла́те.
Насытиться утренней магией. И обратно.
Придерживать шляпу от ветра, что дует, играя,
Впитать тишину и неспешность любимого края.
Встречным смеяться в лицо и казаться, похоже,
Совсем сумасшедшим и глупой случайным прохожим.
Растить виноград за окном и съедать еле спелым,
Считая себя уважаемым в краю виноделом.
Закат проводить вином, под звучащий баян, да
Смотреть как сиреневым морем цветёт лаванда.
Романтикой тихих ночей увлечённое сердце
Остудить, а самой мягким пледом согреться.
И так каждый день проводить словно в ритме романса
Спокойную жизнь, упиваясь теплом Прованса.
***
Не к месту, как будто одежда,
Вывернутая наизнанку,
Путешествую где-то между,
Как пожизненная иностранка.
Едва ли похожа на здешнюю
Даже там, где бывала местною.
Стремилась попасть за внешнюю.
Жизнь здесь казалась тесною.
Ни в Милане, ни в Берне, ни Франкфурте
Даже если и повстречаемся,
Не говорите мне «здравствуйте!»,
Завтра мы вновь попрощаемся.
Иностранка в душе, в очертаниях,
Слишком смуглая, слишком нежная.
Даже дома в своих мечтаниях
Я всегда остаюсь приезжая.
Приехать куда-то и там бы
Навечно остаться родною.
Но в паспорте красные штампы
Смеются взахлёб надо мною.
Вдоль, поперёк всё изъезжено,
В дырах у карты изнанка.
Где б ни была, везде — беженка,
Везде всё равно иностранка.
***
Все мы бредём караванами мыслей, на треть
Покрытые знойным песком, словно блеском сатина.
Пустыня сурова ко всем, даже к тем, кто стереть
Во имя спасения лампу готов Алладина.
Все мы измучены солнцем далёких Сахар,
Где песчаные бури заметают следы, что свежи́ на
Горячей земле. Даже тот, кто едва ли слыхал,
Молится небу, пытается вызвать джинна.
На поясе в такт шагам всё звенит бутыль,
До дна осушённая жаждущими губами.
Все мы пытаемся выйти к оазису, в пыль
Стирая о жгучий песок свои ноги. Рабами
Считают нас встречные путники на верблюдах,
Что тоже скитаются в поисках Эльдорадо.
Пустыня столь необъятна, что он отовсюду
Мерещится путникам между барханных складок.
Все мы кочевники жизни, что шагу меж дюн,
Боимся ступить, оказаться во тьме порока.
Кочуем в пустынях, в надежде подставить дождю
Скулы, давно обветренные сирокко.
По щиколотки утопаем в пригорках холмов,
За которыми слышится эхо спасённых скитальцев.
Пекло сжигает шрамы от кандалов
Да так, что от боли не чувствуем силы в пальцах.
Все мы бредём лабиринтами южных стихий,
Мечтая напиться живительной влагой фонтана,
Только каждый колодец высушен до трухи
Наёмниками по приказу скупого султана.
Телами пути пробиваем сквозь жар пустынь,
Где только сильней обжигает взмах опахала.
Ноги не держат, хоть спасительным блеском святынь
Манит холодный мрамор и сад Тадж-Махала.
Все мы бредём караванами мыслей, пока
Живьём не сгорим, не сольёмся с песком воедино.
Обжигая колени чувствуется, как рука
Тянется к лампе, что когда-то спасла Алладина.
Осталось всего потереть золотой сосуд,
Пожелать избавления от нестерпимого пекла.
Мы сами — своя пустыня, и в ней не спасут
Никакие молитвы. Здесь каждый сгорает до пепла.
***
С книгой в руке на широком подоконнике.
Вот где проводят жизнь и года романтики.
Чай уж давно позабыт на соседнем столике,
У душ побледнели обложки, истёрлись кантики.
