Садовник с лопатой
Когда оденет Май в цветы
Деревья, травы и кусты,
Найдешь в саду до темноты
Садовника с лопатой.
Поят ключи зеленый луг.
Щеглы, дрозды зовут подруг.
И дышит негой все вокруг
Садовника с лопатой.
Едва багряный небосклон
Встревожит зайца чуткий сон,
Из-за кустов мы слышим звон
Садовничьей лопаты.
А только солнца шар зайдет
И полог ночи упадет,
Подруга ласковая ждет
Садовника с лопатой.
— Куда торопишься, чуть свет —
Направо или прямо? —
Она надменно мне в ответ:
— Куда послала мама!
— Где ты живешь, душа моя? —
Я продолжал упрямо.
Она сказала: — У ручья
Живу с моею мамой.
Нашел я домик у ручья,
И ночь прошла мгновенно.
А утром девушка моя
Была не столь надменна.
Пусть петуха заест хорек!
Старуха-мать с постели — скок!
И нас вдвоем застала.
Она меня прогнала прочь,
Послав мне град проклятий,
И ну стегать бедняжку-дочь,
Стащив её с кровати.
В твой тихий домик у ручья
Пришел бы я, малютка,
Когда бы матушка твоя
Спала не слишком чутко!
* * *
Побывал я между скал,
Славный парень, статный парень,
Вилли с братией видал,
Славный горский парень.
Там земли родной враги,
Славный парень, статный парень,
Заплатили нам долги,
Славный горский парень.
Так конец себе нашли,
Славный парень, статный парень,
Те, что села наши жгли,
Славный горский парень.
Греет черт сковороду,
Славный парень, статный парень,
Жарить герцога в аду,
Славный горский парень.
Заскулил кровавый пес,
Славный парень, статный парень,
Насмешил чертей до слез,
Славный парень, статный парень.
Жила-была тетка под старою ивой,
Она джентльменам готовила пиво.
Скрóгам.
У теткиной дочки была лихорадка.
Священник дрожал от того же припадка,
Рáффам.
И тетка, желая прогнать лихорадку,
Обоих в одну уложила кроватку.
Скрогам.
Больного согрел лихорадочный пыл,
И жар у больной понемногу остыл,
Раффам.
* * *
Что предо мной король Луи
И Джордж с морскою силой!
Я предъявил права свои
На сердце Джинни милой.
Я избран ею в короли.
Пускай же вьются флаги.
Все государи всей земли
Передо мной — бродяги!
Спустился быстро мрак ночной,
Протяжен ветра дикий вой,
И тучи, полные дождя,
Несутся, цепью проходя.
Ушли охотники с болот,
И птицы над равниной вод
Слетелись вновь. А я с тоской
Брожу над Эйром, над рекой.
Оплакивает осень рожь,
Что полегла на нивах сплошь.
Полет зловещий ранних бурь
Смутил осеннюю лазурь.
Как страшно слышать грозный шквал
И ждать, что скоро пенный вал
Умчит, всем чувствам вопреки,
Меня от Эйр — родной реки.
Не разъяренная волна
В открытом море мне страшна,
Не смерть в бездонной глубине
Или в неведомой стране.
Но должен я, отчизна-мать,
Те узы кровные порвать,
Что в сердце раненом моем
Так прочно стянуты узлом.
И скоро будет далека
Моя родимая страна,
Места, где дорог каждый след
Любви и дружбы прежних лет.
Привет друзьям, врагам моим.
Любовь — одним и мир — другим.
Прощайте, травы, тростники
Родимой Эйр — моей реки!
* * *
У мамы тихо я росла
И так боюсь людей чужих.
О сэр, с ума бы я сошла
Наедине с одним из них!
Припев:
Я так мала, я так мала.
Еще так рано стать мне дамой,
И я бы, право, не могла
На долгий срок расстаться с мамой.
Мне накануне рождества
Ночной наряд купила мать,
Но я боюсь, что кружева
Мне после свадьбы могут смять.
Побыть на свадьбе я не прочь,
Чтобы потом уйти домой.
Но так долга зимою ночь,
Что не пойду за вас зимой.
Вам лучше лета подождать,
Когда все яблони в цвету.
Вы приходите к нам опять,
Когда чуть-чуть я подрасту!
Поедешь ли в Индию, Мэри?
Поедешь ли в Индию, Мэри,
Покинув родимый кров?
Поедешь ли в Индию, Мэри,
По гребням гремящих валов?
Там зреют лимоны, маслины,
Растет ананас золотой.
Но что в этой Индии дальней
Сравнится с твоей красотой?
Клянусь я, что буду я верен
Тебе до последнего дня.
И если забуду я Мэри,
Пусть небо забудет меня.
И ты поклянись, моя Мэри,
Лилейную руку мне дай
Пред тем, как от родины милой
Умчусь я в неведомый край.
Любви нерушимая клятва
Связала невидимо нас.
И если судьба нас разделит,
Будь проклят тот день и час!
— Пришел ли ты пасти овец
Со мной в тиши лесной, брат,
Иль с поля битвы ты беглец
И видел страшный бой, брат?
— Бой Шерамурский был жесток.
Кровавый пенился поток,
Нам страх сердца сжимал в комок.
Такой был гром. И напролом
В лохмотье клетчатом своем
Шотландцы мчались в бой с врагом,
Что шел из трех краев, брат.
Мундиров ярко-красных рать
Не стала наших ждать, брат.
Пустилась жать да напирать,
Стволы в лесу ломать, брат.
Аргайль великий вел солдат.
Оружья сталь слепила взгляд,
Круша людей за рядом ряд.
Враги неслись, как саранча,
Рубили, резали сплеча
И тех топтали сгоряча,
Кто медлил умирать, брат.
Но парни в юбочках, плащах
И клетчатых штанах, брат,
Сомкнули строй, посеяв страх
Во вражеских рядах, брат.
Хоть силы вражьи велики,
Но задрожали их полки,
Когда послышалось: «В штыки!»
Когда клинок был обнажен
И с гневом вырван из ножон,
И дерзкий враг был поражен,
Бежал он впопыхах, брат.
Он показал такую рысь,
Какой не знал сам черт, брат.
Мы по пятам за ним гнались —
Сперва загнали в Форт, брат.
В Данблейне, поджимая хвост,
Он перебрался через мост
И полетел, стремглав, как дрозд.
Но запер Стерлинг-городок
Свои ворота на замок.
Любой солдат от страха взмок,
Хоть был недавно горд, брат…
* * *
Как мне не плакать день и ночь!
Мой друг-моряк умчался прочь,
Как мне унять тоску свою?
Он на морях с врагом в бою.
Лягу спать и встану вновь —
Он со мной — моя любовь.
Ночью сны, а мысли днем
Все о нем, всегда о нем.
На волнах и далеко,
В безбрежном море — далеко.
Ночью сны, а мысли днем —
О нем, кто в море далеко.
Когда томлюсь я в летний зной
И овцы сонные со мной,—
Подо мной дрожит земля.
То друг стреляет с корабля!
Пусть в бою его щадят
Лихая пуля и снаряд.
Судьба, ты мне конец пошли,
А не тому, кто там — вдали.
Не тому, кто далеко,
В безбрежном море — далеко.
Ночью сны, а мысли днем —
Лишь о нем, кто далеко.
А когда ложится тьма,
И за окном ревет зима,
И не глядит луна с небес,
И буря гнет угрюмый лес,
Я слышу волн морских прибой
И обращаюсь к ним с мольбой:
О, пощадите корабли
От милой родины вдали!
На морях и далеко,
В безбрежном море — далеко.
Ночью сны, а мысли днем —
О нем, кто в море далеко.
* * *
Оставьте романы!
В них только обманы.
Немало сердец уловил,
Поймав на крючок,
Что спрятан меж строк,
Безжалостный Роберт Моссгил.
Сперва «Грандисон»
Развеял ваш сон,
А после «Том Джонс» возмутил
Покой ваш девичий,
Чтоб стать вам добычей
Таких молодцов, как Моссгил.
* * *
Мою ладонь твоей накрой,
Твоей накрой,
Твоей накрой
И поклянись своей рукой,
Что будешь ты моя.
Я знал любви слепую власть,
И многих мук мне стóит страсть,
Но я любовь готов проклясть,
Пока ты не моя.
Мгновенный взор девичьих глаз
Мне сердце покорял не раз,
Но полюбил я лишь сейчас,
Красавица моя.
Мою ладонь твоей накрой,
Твоей накрой,
Твоей накрой
И поклянись своей рукой,
Что будешь ты моя!
* * *
Наследница-дочь на охоте была,
Пеленок с собой она в лес не взяла,
А ночью ребенка в лесу родила
И в свой завернула передник.
Передник был соткан из чистого льна,
Из белого, тонкого сшит полотна.
Так вот малыша завернула она
В свой тонкий голландский передник.
В ту ночь пировал в своем замке старик.
Из бочки струилось вино, как родник.
И вдруг среди ночи послышался крик
Того, кто завернут в передник.
— Какой там ребенок кричит во всю мочь
На той половине, где спит моя дочь?
Его унесите немедленно прочь.
А ну, разверните передник.
— Да, это ребенок, а я его мать.
И, значит, он будет вас дедушкой звать.
Отец его будет ваш преданный зять,
А он — ваш достойный наследник.
— Да кто он такой — из дворян, из крестьян,
Тот дерзкий, что обнял твой девичий стан?
Кому только нужен крикун-мальчуган,
Завернутый в этот передник?
— Мой будущий муж в Эдинбурге живет.
Он первым из первых в столице слывет,
Он золотом шитый наряд мне пришлет,
Узнав, кто завернут в передник.
— Послушай-ка, дочка, твои терема
И все мои башни, дворы и дома,
Амбары с мукой и с зерном закрома
Получит мой внук и наследник,
Завернутый в этот передник!
* * *
Когда деревья обнажил
Своим дыханьем север,
Осенним вечером бродил
Я над рекою Эйр.
Мне где-то встретился старик,
В пути он изнемог
И головой седой поник
Под бременем тревог.
Меня спросил он: — Пешеход,
Куда ты держишь путь?
Богатства власть тебя ведет
Иль страсть волнует грудь?
А может, ты узнать успел
Невзгоды бытия
И горько на людской удел
Ты сетуешь, как я?
Под солнцем, где простерлась гладь
Лугов, степей, болот,
Везде на чопорную знать
Работает народ.
Светил мне дважды сорок лет
Усталый луч зимы,
Пока я понял, что на свет
Для мук родились мы.
Покамест молод человек,
Он не щадит часов,
За мигом миг короткий век
Растратить он готов.
Безумью предается он.
Страстям преграды нет,
Пока поймет он, что рожден
Для горестей на свет.
Умчится молодость, как дым,
И те года пройдут,
Когда полезен ты другим
И веришь сам в свой труд.
Нужда и старость — хуже нет
На всей земле четы.
Тогда увидишь, что на свет
Для мук родился ты.
* * *
Мой Джоки — славный молодец.
Никто в окрестности у нас
Так не зовет рожком овец,
Так не ведет девчонку в пляс.
Сказал он: нет синее глаз,
Нет стана тоньше моего.
О, как блажен короткий час,
Когда крутом нет никого.
Он целый день пасет овец
В грозу и ливень, в снег и зной.
Я жду: когда же наконец
Погонит стадо он домой!
И только вечером я с ним.
Меня в объятья заключив,
Клянется Джоки быть моим
И быть со мной, покуда жив.
* * *
Когда молодежь на траве среди луга
Плясала под вечер Иванова дня,
Я вновь увидала неверного друга,
И рана открылась в душе у меня.
О скорби своей не скажу я ни слова.
Меня мой любимый успел разлюбить,
Но, может быть, в мире я встречу другого.
Не мог же он сердце навеки разбить.
До света мне слезы уснуть не давали,
Лились, будто ливень из туч грозовых.
Ах, горькие слезы, без вас бы едва ли,
Любовь пережив, я осталась в живых.
Пускай серебро его блеском пленило,
Неверного друга не стану винить.
Но, если мне сердце его изменило,
Мое не могло бы ему изменить.
