Сам поэт Евтушенко сочинял ему гимны.
Сам певец Магомаев с ним ходил в ресторан.
А вчера вот с утра он последних две гривны
Дал к расчёске в придачу за неполный стакан.
И самому
Жаль, что на льду
Не околел.
Дайте ж ему
Рупь на еду,
На опохмел.
Он вреза́лся в борта, он ломал себе шею
В Монреалях, в Стокгольмах, за любым рубежом,
А теперь он лицо своё жуткое бреет
Раз в четыре недели перочинным ножом.
Вот он губой
Дёрнул кривой —
Белый, как мел, —
Травмы болят!
Вот тебе, брат,
На опохмел!
Говорил главный шеф, гад, мясистая морда:
«Пусть горит этот бывший самым ярким огнём!»
Ну, так что ж, он горит — вон, стряхнул с себя чёрта
И кричит нам: «Ребята, все нормально, живём!»
Он по уму
Дачу в Крыму
Взять не сумел.
И потому
Дайте ему
На опохмел.
Он к нам в тапках идёт, закаляется, с понтом.
Не сдавайся, товарищ, будь спокоен и твёрд!
Если мы с тобой пьем, значит, мы тебя помним.
Значит, мы уважаем физкультуру и спорт!
Ты народом любим, ты в стакан смотришь прямо,
И медаль, вон, на майке нам видна под пальтом.
А спортивного шефа, проходимца и хама,
Никогда не уважит и не вспомнит никто.
Ты по злобе́
Стерве-судьбе
Машешь, кричишь:
«Чучело, тварь!»
И под фонарь
Встал и стоишь.
Глядя с тоской
В корень и вглубь,
Мент подлетел:
«Брат, мы с тобой!
Вот тебе рупь
На опохмел…»
1983
Солнце тает в рассветном тумане,
Я стою, как дурак, у окна.
Я устроил дебош в кегельбане,
Я явился на матч с бодуна.
Я расслабился, братцы, не скрою,
За неделю со мной от тоски
Пару раз приключалось такое,
Я скучаю по вас, мужики!
Я до хрипа с арбитрами лаюсь,
Я по шайбе, как проклятый, бью.
Я в Торонто за бабки ломаюсь,
Клубный гимн по отмашке пою.
Я трясусь, как колдун, ежечасно
Над разбитым коленом своим.
Я не так уж и быстр. Эх, напрасно
Я нарушил спортивный режим!
Голос тренера вязок и вкрадчив:
«Ты к победным атакам остыл,
Ты в последних пятнадцати матчах
Ничего никуда не забил.
Ты соперника рвал в обороне,
Ты катил на него, как трамвай,
Вот и будь вышибалой в законе,
Самых шустрых со льда вышибай!»
Штангу жму по утрам. Мои плечи
На глазах разрастаются вширь.
Моё дело — крушить и калечить,
Я — кувалда, боец, богатырь!
Я считаю соперникам рёбра,
Я любого с пути уберу,
Я слежу за добычей, как кобра,
Я играю в чужую игру!
Вот на выезде бьёмся в Чикаго,
Я от местной звезды ни на шаг.
Он зубами скрипит, бедолага,
И трибуны вокруг — на ушах.
Он к воротам несётся по краю,
Я его с потрохами сожру!
Я иду на таран. Я играю
Не в свою, а в чужую игру!
Я с другой стороны горизонта
Прилетел — из-за синих морей,
Я узнал в этом самом Торонто,
Что такое канадский хоккей.
Шайбу в зону, как мясо овчаркам,
Я бросаю, и мчусь, и ору:
«Всех размажу! Сейчас будет жарко!»
Я играю в чужую игру.
Вот зажёгся свечой поминальной
За воротами красный фонарь.
Я талантливый, я гениальный,
Но не я здесь, другой — бог и царь, —
Сашка с Химок, герой Подмосковья,
Мой партнёр, он забил им, чертям!
Он, стервец, из России с любовью
Шлёт приветы чикагским парням!
В уголке на разбитое рыло
Лью зелёнку средь белого дня.
Русским танком, слоном и гориллой
Называют партнёры меня.
Лёгкий форвард, идущий в обводку,
Гений паса, технарь, голова, —
Я им был, а сегодня в охотку
Всё живое крушу, как дрова.
Не коронным финтом, не бросками
Я команде победу кую,
А стальными своими клешнями
В честной драке, в кулачном бою.
Я в атаке дружка прикрываю.
Всё твоё здесь, когда ты здоров:
Смех подруг, номера на Гавайях,
Гром оваций и море цветов.
И ни друга, ни свата, ни брата,
Если слабым ты стал и больным,
В общем, будьте здоровы, ребята,
Соблюдайте спортивный режим!
1995
