Из книги «Пестрое»
(«Бичитрито»)
1933
Поражение
Перевод П. Железнова
Сияющая ночь
Мрак, словно чадор{89}, сбрасывает прочь.
Он падает у ног баньяна,
Там, где поток струится неустанно.
При ярком свете дня скупой цветок
Благоухание в душе своей берег.
А ночью нет сомнений и преград,
И аромат свой всем дарить он рад.
С лесной опушки
Приносит ветер пение кукушки.
И мнится: хочет выразить она
Все, чем душа ее полна.
И я подумал: не удержишь слова,
Что рвется из-под темного покрова;
Сегодня узник, из своей темницы
Освободясь, умчится.
Когда пришла она,
В окно струила свет луна
Сквозь ветви дерева густые.
Подумал: отыщу слова простые.
Скажу: «Взгляни в глаза и позови
Безмолвным зовом истинной любви!
Еще молитвы на читали люди,
И нет еще святой воды в сосуде;
Сегодня мы с тобой
Навеки будем связаны судьбой…»
Она сердито
Сказала, что команда их побита.
Да, да, у Форта, на Майдане,
Проиграно, увы, соревнованье.
Подчеркивали все ее движенья
Обиду, гнев и горечь пораженья.
И вновь, и вновь она негодовала…
А за окном кукушка куковала.
Из книги «Последняя октава»
(«Шеш Шопток»)
1935
«Сыплется благостный дождь на равнину!..»
Перевод М. Зенкевича
Сыплется благостный дождь на равнину!
Тучи, спустившись, касаются пальм,
Зыблются трепетно темные воды.
Душу мою тоже дождь освежает,
Если приходит по зову.
Был я в краях чужеземных.
Месяц срабон там не время дождей,
С зовом души моей он не согласен.
Он не свершил омовенья
В сердце моем.
Там я не видел круговорота
Синих туч, приносящих влагу.
Засуха там истощала землю.
Только ведь влага приносит деревьям
Силу могучего роста.
Каждый год постоянно
Роспись от капель дождя на стволах остается.
Радость дождя ежегодно
Также в мою сердцевину
Свежие соки вливает.
Так ежегодно
Новый слой краски ложится
На дерево жизни.
Так ежегодно печаткою перстня
Тайный свой знак Художник
Ставит на сердце мое.
Перед окном я сидел одиноко,
Тихо часы проходили,
Дар свой оставили перед порогом,
В тайной сокровищнице души
Много скопилось забытых мгновений.
В радуге многоцветной искусства
Все существо мое
С тайным душевным богатством
Перед божественным взглядом когда-то
Сможет ли полно раскрыться?
Все существо мое в жизни стремилось
К мигу полного проявленья,
Словно звезда над зарею вечерней,
Проблеск рассвета над Ночью, — оно говорило:
«Миг проявленья, явись!»
Явится миг проявленья, и я
Сам себя вдруг в своем свете увижу, —
Женщина так вот себя постигает,
В жизни замужней себя Проявляя;
Если любовь у нее воцарилась в душе,
Носит несчастье она, как ожерелье,
Бедную жизнь украшает своим благородством,
Даже и смерть не лишает ее совершенства.
«При встрече…»
Перевод М. Зенкевича
При встрече
Мы с ней переглянулись.
Я был так молод,
Она меня спросила:
«Кого ты ищешь?»
Я ей ответил:
«Поэт вселенной из своей поэмы бесконечной
Одну строку зачем-то вырвал
И плыть ее пустил
В поток земного ветра,
Где аромат цветов плывет
И звуки флейты.
Строка кружит, ища строку созвучную другую,
И поисков безмолвное жужжанье
Звучит в ее пчелиных крыльях».
Она молчала,
Смотрела в сторону куда-то.
Мне стало грустно,
И я спросил: «О чем ты думаешь?»
И, обрывая лепестки, она сказала:
«А как узнаешь ты — нашел иль нет
Среди бесчисленных мельканий
Ее созвучную одну?»
Я ей ответил:
«То, что ищу
В раздвоенной неполной жизни —
Большая тайна,
Она откроется сама собой,
Откликнувшись необычайно,
И тайну я узнаю —
Созвучие с душой другого».
Она молчала.
На смуглой нежной шее
Блеснуло тоненькое ожерелье,
Как будто облачка слегка коснулся
Осенний бледный луч.
В ее глазах мелькала
Какая-то растерянность, боязнь,
Что кто-то навсегда уйдет, ей не открывшись.
Она стояла неподвижно
В тревоге — и не знала,
На что решиться.
Я встретился с ней на краю дороги
В широкий мир,
Я ждал
Желанной встречи…
Она ушла.
«Мерцал светильник медный на подставке…»
Перевод М. Зенкевича
Мерцал светильник медный на подставке,
Фитиль соломинкой в нем подправляли.
Узорный светлый пол блестел,
Как будто сделан из слоновой кости,
А на полу расстелены циновки.
Мы, дети, кучкой собрались в углу
При тусклом свете.
Вошел старик Мохон Шордар,
Лицо его с дубленой темной кожей,
Окрашенные волосы завиты,
Навыкате глаза.
От дряхлости все тело дряблым стало,
II ноги, руки — длинные костяшки,
А голос или зычный, или тихий.
Мы любим страшные его рассказы.
Вот он садится между нами
И начинает свой рассказ о Рогхо.
Мы слушаем, оцепенев, чуть дышим,
II все у нас колышется в душе,
Как ветви джхау в южном ветре.
Перед окном открытым в переулке
Столб с газовым зажженным фонарем
Стоял, как одноглазый призрак,
С угла на темной улице раздался
Певучий выкрик продавца жасминов.
А рядом во дворе
Залаяла собака.
Пробили в колокол у входа — девять.
Мы тихо слушаем рассказ о Рогхо.
У сына Тотторотно в доме праздник —
Ему давали шнур священный{90};
И Рогхо передал с гонцом:
«Одним «Прими поклон» не обойдешься,
Не думай о расходах».
И Рогхо написал, чтобы правитель
Пять тысяч рупий выдал на расходы.
Вдова налог радже не уплатила,
И дом ее к продаже был назначен.
К правителю в дом заявился Рогхо,
Сполна за долг вдовы с, ним рассчитался,
Сказал: «Ты грабил многих бедняков,
Так пусть им хоть немного станет легче».
Однажды в полночь
С добычей Рогхо возвращался,
Шел к узкой длинной лодке
В тени смоковницы на берегу.
Тут он услышал —
В деревне, в доме том, где свадьба, — плач.
Жених повздорил и невесту бросил,
К ногам его отца упал с мольбой
Отец невесты, — в этот миг с дороги
Из зарослей бамбуковых густых
Раздался клич: «Ре-ре… ре-ре… ре-ре…» —
И звезды в небе
Как будто вздрогнули.
Все знают, это грозно кличет
Разбойник Рогхо.
И с женихом богатый паланкин
Носильщики в испуге уронили.
Тут прибежала мать невесты
И с плачем умоляла в темноте:
«Сынок, спаси честь дочери моей!»
Встал Рогхо, как посланец бога Ямы{91},
Из паланкина вытряс жениха,
Отцу его отвесил оплеуху,
И тот упал на землю оглушенный.
Вновь в доме раковина заиграла,
И женщины встречают жениха.
Вот Рогхо сам с разбойничьего шайкой;
Как привиденья в ночь женитьбы Шивы{92},
Тела умащены, полуобнажены,
А лица в саже.
Сыграли свадьбу,
Кончалась третья стража ночи.
Разбойник, уходя, сказал невесте:
«Сестра моя,
Коль вновь тебя обидят,
То вспомни Рогху».
Пришло столетье новое, иное,
И детвора теперь
При свете электрическом читает
В газетах сообщенья о разбоях.
А вечера прослушиванья сказок
Ушли из мира
С воспоминаньем нашим
И со светильником погасшим.
