Г…
Сегодня впервые рисую тебя без одежды…
На мне — серебряный крест, на тебе — только нитка бус.
Ничего не смыслящие в живописи невежды
Никогда не поймут такой откровенности муз.
Мастихином врываюсь в аромат твоих волос…
Говорят, что оранжевый цвет — это цвет экстаза.
Но с глиняных ног валится тот огромный колосс,
Призванный вуалировать истинный смысл каждой фразы.
Все открыто… Не только тело, но и сама душа
В восторге от собственной наготы распрямляет спину.
Бумага атласной кожей вздрагивает, дыша,
И первый набросок твоей судьбы готов наполовину.
Все, что свершилось сегодня, никак не могло быть вчера.
Давно умершие чувства привычно не имут сраму…
Любовная связь фломастера и округлой линии бедра
Плавно перетекает в какую-то древнегреческую драму.
А если вдруг возникает не слишком скромный вопрос —
Я ухожу туда, откуда пришел, где ветра и стужа…
Но все закончится одним рисунком твоих обнаженных грез,
Которые ты будешь прятать от будущего мужа…
* * *
Сердоликовое сердечко на твоей золотистой груди
Сам принес, подарил и доныне приятно глазу.
Никому не известно, что у нас впереди,
Даже маленькое счастье всегда подвержено сглазу.
И теперь гадай, не гадай на кофейной гуще про сны —
Все равно между нами принимает решенья не разум,
А случайная встреча в начале лета, в конце весны,
Когда диск луны входил в свою полную фазу.
Я не хочу обещаний или чрезмерно значимых слов,
Как хорошо, что и тебе штампованных клятв не надо.
Статуя, в Млечный путь окуная свое весло,
Нас провожает завистливо-робким взглядом…
Хотя, по идее, нам бы стоило, шепот срывая в крик,
Соприкоснуться лбами и думать, а что же дальше?
Если жизнь так коротка, если наша любовь — миг,
Если мы оба с тобою не переносим фальши…
Наверно, земля остановится или замедлит бег.
У той же луны изменится угол вращенья и орбиты.
Ты — далеко, я — далеко, и бесконечно уныл век —
Не доцеловано, не досказано, не забыто…
* * *
Несопоставимые слова
Мечутся в восторге птичьих трелей.
Кружится шальная голова
От густых февральских акварелей.
От внезапно выпавших снегов
Удивленно-круглолико солнце.
Минул век в предчувствии стихов,
И в горящих бликах брызжет стронций!
На деревьях кадмий и кармин,
В теплый кобальт выкрашены крыши.
Солнечных зайчишек подкормить
Я спешу на холст, где сонно дышит
Будущий весенний силуэт
Утомленной проповедью Музы.
Хочешь, мы десятком ярких лент
Ей украсим однотонность блузы?
Нарисуем поле с мотыльком,
Все простим, обиды и промашки,
Чтоб ее дыханье так легко
Щекотало лепестки ромашки…
* * *
И. Д.
Девушка с душою цвета осени
Пишет вдохновенные стихи.
И четыре карты наземь бросили
Духи четырех слепых стихий.
От червонной масти в небе марево,
В тон заката выжжена трава.
И янтарно-солнечное варево
Впитывают хрупкие слова.
Под пиковым ливнем, над оврагами
Ошалело рвутся ввысь цветы.
Словно память плачет над гулагами
Медленно расстрелянной мечты.
И звенит метелица бубновая,
Удалая, козырная масть,
Ярая, разгульная, фартовая —
Или в королевы, или в грязь!
А когда сентябрь взойдет наместником,
Затеплит лампадку, не дыша,
Под крестовым христианским крестиком
Вздрогнет вдруг осенняя душа.
И польются рифмы с переливами,
И взойдут возвышенно-легко
Над небесно-чистыми проливами
Караваны песен и стихов…
* * *
Ну вот… теперь между нами еще и слезы.
А я-то, надеялся, что будет лишь только радость…
Мне это не в тягость, и я для тебя не в тягость,
Но как же банально зимой замерзают розы…
Мне кто-то сказал, что всегда остается память:
Наброски, картины, кадры и фотоснимки.
Высокие фразы, пустые ошибки, слова и ужимки —
Засыпаны снегом, замяты… наверно, отсюда «заметь»…
Разумней всего тебя отпустить на свободу.
Ты дикая львица, что учится жить в неволе.
Хотя я в твоих думах, как раз-таки и не волен,
Тебе не нужна свобода.
Ты ищешь в огне — броду.
Его там нет.
И не было.
И быть не может!
Я — это пламя, которого боятся все звери…
Ах, если бы ты могла мне чуть больше верить,
Сегодня бы нам не пришлось ничего итожить.
Ни вех, ни часов, ни рассветов, ни карточной масти,
Упавшей в раскладе козырным тузом на плаху…
Все будет как будет.
К Иисусу или Аллаху
Склонимся в молитве и вверим им наше счастье…
* * *
Я никогда не умру.
Просто уеду в Локхайм…
Туда, где ландграфа по-прежнему ждет королева.
Та, что любит меня, а я, бродяга и хам,
Не ценю этого, а вечно гляжу налево…
Иду вообще вправо, наперекор себе.
Благо о собственный меч порезаться невозможно…
И если что-то меняется в моей судьбе,
То уж, как правило, не вовремя и безнадежно.
Какие письма… закаты… холсты и цветы
С равновеликой ценностью будут закопаны в глину.
Никому не хочу завещать своей немоты,
Но… все книги — дочери, все картины — сыну!
Рано не рано, но есть ощущение, что пора
Всем раздавать серьги — сестер у меня много…
Багряной жемчужиной катится с ангельского пера
Моя земная и яркая прижизненная дорога!
Не торопите, я знаю время и знаю срок.
Мы еще успеваем наговориться друг с другом,
Но вся поэзия — это итог строк
А в конце ее, что показательно, лишь пустота и вьюга…
* * *
