Владимир Высоцкий - Лирика

Жил я славно в первой трети
Двадцать лет на белом свете —
по учению,

Жил безбедно и при деле,
Плыл, куда глаза глядели, —
по течению.

Заскрипит ли в повороте,
Затрещит в водовороте —
я не слушаю.

То разуюсь, то обуюсь,
На себя в воде любуюсь —
брагу кушаю.

И пока я наслаждался,
Пал туман и оказался
в гиблом месте я, —

И огромная старуха
Хохотнула прямо в ухо,
злая бестия.

Я кричу, – не слышу крика,
Не вяжу от страха лыка,
вижу плохо я,

На ветру меня качает…
«Кто здесь?» Слышу – отвечает:
«Я, Нелегкая!

Брось креститься, причитая, —
Не спасет тебя святая
Богородица:

Кто рули да весла бросит,
Тех Нелегкая заносит —
так уж водится!»

И с одышкой, ожиреньем
Ломит, тварь, по пням, кореньям
тяжкой поступью.

Я впотьмах ищу дорогу,
Но уж брагу понемногу —
только по́ сту пью.

Вдруг навстречу мне – живая
Колченогая Кривая —
морда хитрая:

«Не горюй, – кричит, – болезный,
Горемыка мой нетрезвый, —
слезы вытру я!»

Взвыл я, ворот разрывая:
«Вывози меня, Кривая, —
я на привязи!

Мне плевать, что кривобока,
Криворука, кровоока, —
только вывези!»

Влез на горб к ней с перепугу, —
Но Кривая шла по кругу —
ноги разные.

Падал я и полз на брюхе —
И хихикали старухи
безобразные.

Не до жиру – быть бы жи́вым, —
Много горя над обрывом,
а в обрыве – зла.

«Слышь, Кривая, четверть ставлю —
Кривизну твою исправлю,
раз не вывезла!

Ты, Нелегкая, маманя!
Хочешь истины в стакане —
на лечение?

Тяжело же столько весить,
А хлебнешь стаканов десять —
облегчение!»

И припали две старухи
Ко бутыли медовухи —
пьянь с ханыгою, —

Я пока за кочки прячусь,
К бережку́ тихонько пячусь —
с кручи прыгаю.

Огляделся – лодка рядом, —
А за мною по корягам,
дико охая,

Припустились, подвывая,
Две судьбы мои – Кривая
да Нелегкая.

Греб до умопомраченья,
Правил против ли теченья,
на стремнину ли, —

А Нелегкая с Кривою
От досады, с перепою
там и сгинули!

Куда ни втисну душу я, куда себя ни дену,
За мною пес – Судьба моя, беспомощна, больна, —
Я гнал ее каменьями, но жмется пес к колену —
Глядит, глаза навыкате, и с языка – слюна.

Морока мне с нею —
Я оком грустнею,
Я ликом тускнею
И чревом урчу,
Нутром коченею,
А горлом немею, —
И жить не умею,
И петь не хочу!

Должно быть, старею, —
Пойти к палачу…
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу́.

Я зарекался столько раз, что на Судьбу я плюну,
Но жаль ее, голодную, – ласкается, дрожит, —
Я стал тогда из жалости подкармливать Фортуну —
Она, когда насытится, всегда подолгу спит.

Тогда я гуляю,
Петляю, вихляю,
Я ваньку валяю
И небо копчу.
Но пса охраняю,
Сам вою, сам лаю —
О чем пожелаю,
Когда захочу.

Нет, не постарею —
Пойду к палачу, —
Пусть вздернет скорее,
А я приплачу.

Бывают дни, я голову в такое пекло всуну,
Что и Судьба попятится, испуганна, бледна, —
Я как-то влил стакан вина для храбрости в Фортуну —
С тех пор ни дня без стакана́, еще ворчит она:

Закуски – ни корки!
Мол, я бы в Нью-Йорке
Ходила бы в норке,
Носила б парчу!..
Я ноги – в опорки,
Судьбу – на закорки, —
И в гору и с горки
Пьянчугу влачу.

Когда постарею,
Пойду к палачу, —
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу́.

Однажды пере-перелил Судьбе я ненароком —
Пошла, родимая, вразнос и изменила лик, —
Хамила, безобразила и обернулась Роком, —
И, сзади прыгнув на меня, схватила за кадык.

Мне тяжко под нею,
Гляди – я синею,
Уже сатанею,
Кричу на бегу:
«Не надо за шею!
Не надо за шею!
Не надо за шею, —
Я петь не смогу!»

Судьбу, коль сумею,
Снесу к палачу —
Пусть вздернет на рею,
А я заплачу́!

Этот день будет первым всегда и везде —
Пробил час, долгожданный серебряный час:
Мы ушли по весенней высокой воде,
Обещанием помнить и ждать заручась.

По горячим следам мореходов живых и экранных,
Что пробили нам курс через рифы, туманы и льды,
Мы под парусом белым идем с океаном на равных
Лишь в упряжке ветров – не терзая винтами воды.

Впереди – чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем честно мы слать позывные —
Эту вечную дань кораблей.

Говорят, будто парусу реквием спет,
Черный бриг за пиратство в музей заточен,
Бросил якорь в историю стройный корвет,
Многотрубные увальни вышли в почет.

Но весь род моряков – сколько есть —
до седьмого колена
Будет помнить о тех, кто ходил на накале страстей.
И текла за кормой добела раскаленная пена,
И щадила судьба непутевых своих сыновей.

Впереди – чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем честно мы слать позывные —
Эту вечную дань кораблей.

Материк безымянный не встретим вдали,
Островам не присвоим названий своих —
Все открытые земли давно нарекли
Именами великих людей и святых.

Расхватали открытья – мы ложных иллюзий не строим, —
Но стекает вода с якорей, как живая вода.
Повезет – и тогда мы в себе эти земли откроем, —
И на берег сойдем – и останемся там навсегда.

Не смыкайте же век, рулевые, —
Вдруг расщедрится серая мгла —
На «Летучем Голландце» впервые
Запалят ради нас факела!

Впереди – чудеса неземные!
А земле, чтобы ждать веселей,
Будем честно мы слать позывные —
Эту вечную дань кораблей.

Заказана погода нам Удачею самой,
Довольно футов нам под киль обещано,
И небо поделилось с океаном синевой —
Две синевы у горизонта скрещены.

Не правда ли, морской хмельной невиданный простор
Сродни горам в безумье, буйстве, кротости:
Седые гривы волн чисты, как снег на пиках гор,
И впадины меж ними – словно пропасти!

Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан!

Нам сам Великий случай – брат, Везение – сестра,
Хотя – на всякий случай – мы встревожены.
На суше пожелали нам ни пуха ни пера,
Созвездья к нам прекрасно расположены.

Мы все – впередсмотрящие, все начали с азов,
И если у кого-то невезение —
Меняем курс, идем на SOS, как там, в горах, – на зов,
На помощь, прерывая восхождение.

Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан!

Потери подсчитаем мы, когда пройдет гроза, —
Не сединой, а солью убеленные, —
Скупая океанская огромная слеза
Умоет наши лица просветленные…

Взята вершина – клотики вонзились в небеса!
С небес на землю – только на мгновение:
Едва закончив рейс, мы поднимаем паруса —
И снова начинаем восхождение.

Служение стихиям не терпит суеты,
К двум полюсам ведет меридиан.
Благословенны вечные хребты,
Благословен Великий океан!

Этот шум – не начало конца,
Не повторная гибель Помпеи —
Спор вели три великих глупца:
Кто из них, из великих, глупее.

Первый выл: «Я физически глуп, —
Руки вздел, словно вылез на клирос. —
У меня даже мудрости зуб,
Невзирая на возраст, не вырос!»

Но не приняли это в расчет —
Даже умному эдак негоже:
«Ах, подумаешь, зуб не растет!
Так другое растет – ну и что же?..»

К синяку прижимая пятак,
Встрял второй: «По́лно вам, загалдели!
Я – способен все видеть не так,
Как оно существует на деле!»

«Эх, нашел чем хвалиться, простак, —
Недостатком всего поколенья!..
И к тому же все видеть не так —
Доказательство слабого зренья!»

Третий был непреклонен и груб,
Рвал лицо на себе, лез из платья:
«Я – единственный подлинно глуп, —
Ни про что не имею понятья».

Долго спорили – дни, месяца, —
Но у всех аргументы убоги…
И пошли три великих глупца
Глупым шагом по глупой дороге.

Вот и берег – дороге конец.
Откатив на обочину бочку,
В ней сидел величайший мудрец, —
Мудрецам хорошо в одиночку.

Молвил он подступившим к нему:
Дескать, знаю – зачем, кто такие, —
Одного только я не пойму —
Для чего это вам, дорогие!

Или, может, вам нечего есть,
Или – мало друг дружку побили?
Не кажитесь глупее, чем есть, —
Оставайтесь такими, как были.

Сто́ит только не спорить о том,
Кто главней, – уживетесь отлично, —
Покуражьтесь еще, а потом —
Так и быть – приходите вторично!..

Он залез в свою бочку с торца —
Жутко умный, седой и лохматый…
И ушли три великих глупца —
Глупый, глупенький и глуповатый.

Удаляясь, ворчали в сердцах:
«Стар мудрец – никакого сомненья!
Мир стоит на великих глупцах, —
Зря не выказал старый почтенья!»

Потревожат вторично его —
Темной ночью попросят: «Вылазьте!»
Все бы это еще ничего,
Но глупцы – состояли при власти…

И у сказки бывает конец:
Больше нет на обочине бочки —
В «одиночку» отправлен мудрец.
Хорошо ли ему в «одиночке»?