— Нет, мне хорошо. Люблю, когда тепло!
— А урожай? Что будет с урожаем?
— А какая разница, — отмахивается он, — все равно хорошо. Ну, а хлебушек мы купим у Канады или Америки. Что, у нас валюты, что ли, мало?
Шутит, но шутит зло:
— Мы народ богатый. Выкрутимся. Не горюй, Эдуард. Обойдется. Главное, тепло, хорошо!
Я настроен нынче несколько иначе. Сержусь на погоду. И на то, что вынуждены приобретать где-то за океаном зерно. Впрочем, думаю, что когда-нибудь дела укрепятся. И дисциплина подкрутится. А это скажется на многом. Сегодня 22 января. Вроде бы наконец явилась зима. Минус 3–4 градуса. Это в крещенские-то морозы! Да и эта температура может каждую минуту снова скатиться к нулю… Ладно, ничего, переживем.
Внучке моей, Кристиночке, восемь лет. Все свои школьные каникулы она проводит у меня на даче в подмосковном Красновидове. Летом купается в Истре, катается на велосипеде. Зимой санки, лыжи, веселые катания с горки. Но Кристина не только здесь отдыхает. Она с удовольствием помогает бабушке Гале по хозяйству: накрывает на стол, моет посуду, даже готовит сама омлет и варит кашу. А еще пылесосит ковры, читает мне книжки и вообще с удовольствием что-нибудь делает по дому. Хозяюшка из нее получится отменная! По утрам мы делаем гимнастику: и я, и бабушка, и Кристина.
Сегодня она меня рассмешила своим словотворчеством. В конце гимнастики ей полагается пробежать на месте 200 шагов. Вот она бегает, бегает и вдруг говорит:
— Дедушка, ну вот я уже пробежала сто пятьдесят бегов!
Говорю ей:
— Почему же бегов? Надо сказать шагов.
— Нет, — отвечает Кристина, — именно бегов, шагов, это когда шагаешь. А когда бегаешь, это бегов!
Я засмеялся и подумал: а ведь дети порой чувствуют слово лучше, чем взрослые. Ведь действительно не шагов, а бегов. Совершенно верно. Это ближе к истине. Умница моя внучка!
7 января 1987 года, день рождения моей мамы.
Красновидово
Однажды поэт Владимир Карпеко выступал на каком-то литературном вечере, куда вместе с несколькими поэтами был приглашен и Евгений Евтушенко. Евтушенко в ту пору имел у литературной публики успех, и его ждали. Когда же оказалось, что Евтушенко не будет, в зале начался недовольный шумок. И многих поэтов встречали прохладнее, чем они того заслуживали. Вышел на трибуну и Карпеко. Прочел одно стихотворение — в ответ жиденькие хлопки и крики: «А почему нет Евтушенко?» Прочел второе — снова жиденькие хлопки и выкрики: «А мы хотим слушать стихи Евтушенко!» Карпеко невозмутимо перелистывает книжечку, которую держит в руках, и читает третье стихотворение. Шум в зале нарастает: «Даешь Евтушенко! Мы хотим слушать стихи Евтушенко!» Тогда Карпеко выпрямляется и иронически кричит в зал: «А я вам что читаю? Ну, что я вам читаю?! Да вот как раз именно стихи Евтушенко!» Закрывает книжку и показывает публике обложку: «Вот смотрите: стихи Евгения Евтушенко! То, что вы и хотели!» В зале несколько минут мертвая тишина, потом робкие смешки, затем гомерический хохот и бурные аплодисменты. А дальше вечер пошел уже превосходно. Люди внимательно слушали, а стихи самого Карпеко принимали почти с дружеской радостью. Об этом рассказал мне однажды сам Володя Карпеко и весело хохотал: «Вот, Эдик, что значит порой гипноз имени. Имя Евтушенко знают, а стихи нет.
Во всяком случае, ни один в зале не узнал его строчек. Поэтому главное, конечно, не столько имя, как сами стихи. Не от имени к стихам, а от стихов к имени — вот что важнее всего!»
Сегодня Володи Карпеко уже нет, но стихи его, по-солдатски суровые и по-светлому добрые, останутся с нами навечно! Вот, пожалуй, и все, что мне захотелось сказать в эту минуту.
7 апреля 1975 года.
В Святом писании сказано: «В поте лица добудешь ты хлеб свой». Татарский поэт и преподаватель Казанского университета Мустафа Нутманов, вероятно, мог бы добавить: «И любовь женщины тоже!» Тут, в Переделкине, гуляя по дорожкам, он положил свой пламенный разбойничий глаз на нашу агрономшу-цветоводку. Женщина она плотная, симпатичная и веселая. Но времена Батыя и Мамая давно прошли, и лихим набегом даму не заполучить, поэтому Мустафа решил взять красавицу, можно сказать, «в лоб» — честным и самоотверженным трудом. Он взял лопату и пошел помогать ей вскапывать гряды и клумбы для цветов. При этом он был так усерден, что одну лопату сломал пополам. Но не отступил, пошел и взял вторую.
Спросил у меня:
— Как думаете, Эдуард Аркадьевич, могу я ее добиться? Женщина вроде ничего, муж, говорят, есть, да его целый день тут нету.
Я говорю:
— Не знаю.
Вышли с ним на тропинку. Он подошел к садоводке и спрашивает кокетливо:
— Вы не сердитесь, что лопату сломал? Она улыбается:
— Нет, спасибо, что вскопали так много. Он:
— Разрешите, я еще помогу! Она:
— Ну, если хотите, помогите сжигать прошлогодние листья.
Он страстно:
— Нет! Вы дайте мне что-то тяжелее! Мне силы девать некуда! Я от жены из дома месяц как уехал!
Потом спросил меня:
— Как думаете, поняла она намек? — И помчался опять за лопатой.
Жена — врач, кандидат медицинских наук. Но она далеко. А тут рядом пышнобедрая садовница… Успехов тебе, Мустафа!
Вчера вышел забавный разговор в холле Дома творчества. Разговаривали: я, фольклорист Нечаев Александр Николаевич, которого я давно люблю за веселый и острый ум, и Важдаев, поэт и муж Скорино. Важдаев рассказал о поездке на Дальний Восток. И спросил меня:
— А вы помните, на какой остров в 35-м году сел Чкалов после рекордного перелета?
Я ответил:
— По-моему, на остров Удд.
— Верно, — ответил Важдаев, — но что такое Удд?
Я говорю:
— Не знаю.
И тут мне поясняют, что вторую букву «д» добавили просто так, для приличия. А прежде он назывался просто «Уд», что по-старославянски обозначает Х… Так назвал этот остров за его форму купивший его когда-то купец. И тут же Важдаев сказал, что есть староцерковная притча про Уд.
Нечаев расхохотался и сказал, что он знает эту притчу. Но прежде я вспоминаю один случай. Только теперь я понимаю, в чем тогда было дело. Когда-то в Свердловске я и Леля Зубов, мой приятель, возвращались из школы. Тогда не ставили троек и пятерок, а ставили «уды» и «неуды». Мы шли, оживленно болтая. Навстречу нам попался дедушка Иовлев — широкоплечий, сивая бородища до пояса. Он зимой в проруби купался на Верх-Исетском пруду. Он нас спрашивает:
— О чем, герои, речь ведете? Мы говорим:
— Да вот один из нас получил сегодня «уд», а другой — «неуд».
Дедушка Иовлев сплюнул и сказал:
— Что за отметки ставят ваши учительницы, прости господи — «х…й» и «нех…й»!
Мы прыснули, но ничего не поняли. И только теперь, узнав о значении слова «уд», я понял, почему так рассердился дедушка Иовлев.
Ну, а теперь притча. Я расскажу ее, как запомнил со слов Нечаева.
Это кусочек из «Жития аввы Макария». Но прежде надо пояснить некоторые старославянские слова. Ну «уд» — это теперь понятно. Слово «хиропонисатель» — положиться в сан, или, по-теперешнему, «хиропонисать» — «рукоположить», то есть произвести в церковный какой-то сан… «симо и авамо» — это направо и налево.
Так вот, «Жития аввы Макария». Авва Макарий из града на Неви пошел хиропонисатися во град Иерусалим (авва — это отец). С псалмом и молитвою предстал авва Макарий пред градом Иерусалимовым. И узре он на вратах града — беса нечистивого. Бес, зря авву Макария, вынул из портов уд свой и, поводяще им симо и авамо, рече:
— Хочешь, благословлю тебя и хиропонисаю тебя сим членом моим?
Тогда авва Макарий, достав из портов своих такожде уд свой и поводя им симо и авамо, рече нечистому:
— А хочешь ли, я сам благословлю тебя удом своим и хиропонисаю и сделаю сие преславно!
Тогда бес, узре, что уд Аввы Макария бысть на два локтя горше (больше), посрамлен был. И с превеликим позором бежал с врат града Иерусалимова.
Январь 1969 г.
Переделкино
Об артистке цыганского театра «Ромэн», представительнице знаменитой цыганской династии Ром-Лебедевых Сантине Ивановне Андреевой мне доводилось писать не однажды. Тем не менее рассказывать об этой поистине удивительной женщине еще много и долго. В театре «Ромэн» она была незаменима и, что называется, вездесущая артистка, помреж, член художественного совета, член приемной комиссии, да мало еще кто! В повседневной жизни Сантина Ивановна говорила обычным, очень приятным грудным женским голосом. Но если ей хотелось рассказать что-то интересное в лицах, то она меняла голос, изображая собеседника удивительно. Иногда в веселую минуту она даже разыгрывала женщин, разговаривая с ними роскошным мужским басом, и заканчивала беседу, назначая ей где-либо лирическое свидание. А потом звонила ей уже своим голосом и спрашивала о делах, а та отвечала отрывисто, торопливо и в конце концов признавалась, что торопится на свидание. И тогда Сантина с доброй улыбкой советовала: Ниночка! Никуда не стоит ходить, так как он тебя ждать сегодня не будет! Почему не будет? Да потому, что он собирается в гости ко мне… Ну, а потом — общий хохот и обещание разделаться с ней при встрече.
