Трепетность его хорея изумительна.
В. Сирин
«Алек, чтобы в стройном темпе
Мог воспеть я образ твой,
Непременно принеси мне
Ты названье мази той,
От которой то, что ноготь
Человеческий неймет,
Волчий клык и орлий коготь
С эпидермы не сдерет,
То, чего Психея трогать
Белым пальцем не рискнет,
Словом — деготь, деготь, деготь
Наконец со лба сойдет, —
Ибо длится проволочка,
Жизнь не жизнь, в душе мертво,
Весь я стал как меду бочка
С ложкой дегтя твоего».
Январь 1928 * * *
Хвостова внук, о друг мой дорогой,
Как муха на рогах, поэзию ты пашешь:
Ты в вечности уже стоишь одной ногой, —
Тремя другими — в воздухе ты машешь.
<Конец 1920-х гг.> * * *
Я с Музою не игрывал уж год,
С колодою рука дружней, чем с лирой,
Но для тебя — куда ни шло! Идет:
Тринадцать строк без козырей! Контрируй!
В атаку! В пики! Ну-ка, погляди:
Пять взяток есть, осталось только восемь,
Уж только семь! С отвагою в груди
Трефового туза на бубну сносим.
Он нам не нужен. Счастья символ сей
Некстати нам. А впрочем — что таиться?
Порою сердце хочет вновь забиться…
А потому — отходим всех червей,
Пока не стали сами — снедь червей.
<Конец 1920-х гг.>
Un vrai Viandox stimule et réconforte…
Какие звуки! Да! Так вот зачем
На север шла латинская когорта
И в галльском стане реял надо всем,
Верцингеторикс, твой крылатый шлем!
Un vrai Viandox stimule et réconforte.
Un vrai Viandox stimule et réconforte!
Все истины вместились в сей одной.
Когдя, кипя в чугунном чане черта,
Я из себя пущу бульон мясной,
Черт будет ей оправдан предо мной:
Un vrai Viandox stimule et réconforte.
Un vrai Viandox stimule et réconforte.
Он всё дает: здоровый цвет лица,
И прыть в стихах, и прыть иного сорта.
Лелея в Мише мужа и певца,
Вари Viandox, Раиса, без конца.
Un vrai Viandox stimule et réconforte.
<1930-е гг.>
Басня
На пуп откупщика усевшись горделиво,
Блоха сказала горлинке: «Гляди:
Могу скакнуть отсюдова красиво
До самыя груди».
Но горлинка в ответ: «Сие твое есть дело».
И — в облака взлетела.
Так Гений смертного в талантах превосходит,
Но сам о том речей отнюдь не водит.
<1930-е гг.> * * *
О други! Два часа подряд
Склоняю слово: Бенсерад —
И огорчаюсь. Я не рад
Тому, что я не Бенсерад.
Подумайте! У Бенсерада
Был дом — конечно, не громада,
Но дом, и верно — не без сада.
В хозяйстве было всё, что надо.
И потому, когда прохлада
С небес лилась на стогны града, —
Тотчас же звучная рулада
Со струн срывалась Бенсерада.
Мечты летели к Бенсераду,
И рифмовал он без надсаду,
Легко, приятно. Три дня кряду —
И, кончив вовремя тираду,
Скакал в Версаль, как раз к параду,
И сам король за то в награду
Сиял как солнце — Бенсераду.
Как хорошо быть Бенсерадом!
Не одурманен славы чадом,
Пусть не был он родным ей чадом, —
А всё ж потомство с гордым взглядом
К нему два века ходит на дом
И в лавках продает номадам
Открытки с честным Бенсерадом.
Закончим же о Бенсераде:
Когда теней в безмолвном стаде,
В глухой тоске, в сердечном гладе,
Пойду бродить — в своей тетради
Кто обо мне хоть шутки ради
Черкнет, как я — о Бенсераде?
1935
Амур в слезах поэту раз предстал
И так ему сказал:
«Мой горестен удел: чуть сердца два взогрею —
Уж уступаю место Гименею!»
1935
Приношение Р. и М. Гординым
Друзья мои! Ведь вы слыхали
О бедном магарадже том,
Который благотворным сном
Не мог забыться лет едва ли
Не десять? Всё он испытал:
Менял наложниц, принимал
Неисчислимые лекарства,
Язык заглатывал, скликал
Ученых, йогов, заклинал
Богов — и Фельзена читал.[5]
Не помогало. И — полцарства
За полчаса простого сна
Он обещал. «Да! вот цена
Богатства, власти, силы, славы!
Как всё ничтожно, Боже правый!» —
Так думал я, но глас лукавый
Шептал мне: «Стоит свеч игра!
Дерзай, пришла твоя пора!»
И я чрез водные пустыни
В страну индийских чар и грез
Статьи о Пушкине повез —
Те самые, которых ныне
Такой же точно экземпляр
Вам приношу в смиренный дар.
Меж тем несчастливый властитель
Уж разуверился во всем,
Когда моих творений том
Был принесен в его обитель.
На книгу еле он взглянул,
Но всё ж лениво разогнул
И стал читать — и вдруг зевнул,
И вдруг, за десять лет впервые,
Он на подушки пуховые
Склонил венчанную главу,
Не кончив первую главу.
Придворными из залы тронной
В свою постель перенесен,
На пятый день проснулся он,
Румяный, свежий, благосклонный,
Но отказался наотрез
Со мною разделить корону:
Она, мол, вышний дар небес.
Что делать? Я к нему не лез,
Как звездочет к царю Додону,
Хорош в венце, хорош и без…
Вдвоем на троне было б тесно…
Не счесть алмазов, как известно, —
Далекой Индии чудес.
Мне дали три мешка — и вскоре
Пустился я в обратный путь.
Качало сильно в Красном море.
Решив от качки отдохнуть,
Остановился я в Марселе
Дня на два в небольшом отеле.[6]
Был вечер. В номере своем
Я лег, волнуемый мечтами
О будущем. Я видел дом
Блистательный — и сад кругом
С неимоверными цветами,
Где вскоре, вскоре буду с вами…
Нет, лучше сократить рассказ
Ужасный для меня, для вас,
Для человечества, быть может!
Раскаянье мне сердце гложет!
Какой-то бес меня толкнул.
В полубеспамятстве мечтанья
Свою я книгу развернул —
Источник счастья и страданья.
Прочтя страницу, я заснул!
Так скорпион своим же ядом
Себя язвит в кольце огня.
Очнувшись в ярком свете дня,
Сокровищ не нашел я рядом:
Мешки украли!..…
1937
Страдательный залог (лат.).
К Марихен (нем.).
На середине пути нашей жизни (итал.).
Простите, сударь (фр.).
Именно для чтения этого автора изучал он русский язык. (прим. автора).
Я не решался еще продавать свои драгоценности и был стеснен в средствах (прим. автора).
