Антология - Европейские поэты Возрождения

Пусть блещут мгновенья улыбкой твоею![129]
Мои песнопенья бессильны пред нею:
едва ли сумею воспеть я, как надо,
атласную шею, твой стан, о отрада,
роскошность наряда, как луч, золотого,
распахнутость взгляда, пленительность слова —
ах, сердце, мне снова ты жжешь, о царица,
оно ль не готово тебе покориться?
Пускай же темница надежды напрасной
в мечтах озарится звездой твоей ясной —
алтарной, прекрасной, которой не стою;
ревнивой душою исплачусь, любя,
а душу открою, чтоб славить тебя.

Увы, наша младость с годами увянет,
И с нею и радость в минувшее канет.
И сад твой цветущий, и май твой бесслезный,
И душу мне жгущий твой взор двоезвездный,
И лик — лик богини, как сорванный цвет,
Уж гибнут и ныне… И вот мой совет:
Весны нашей чудо прекрасно, но кратко, —
Так пей же, покуда оно еще сладко,
Вдохни это счастье, испей эту радость,
Любовью и страстью возвысь свою младость!
Как дождик весенний, пройдут эти дни —
Лишь боль сожалений оставят они.

Строка, ты крылата, лети же к Николе,
Сожрал с ним когда-то немало я соли,
Лети же с приветом над славной Рагузой,
Любезной поэтам, взлелеянной музой.
Порой мы в такие уносимся дали,
Которых иные во сне не видали.
В далеких державах скитаюсь я ныне.
Дворцов величавых полно на чужбине.
Мне столько изведать пришлось в этих странах —
Всего не поведать и в книгах пространных.
Сегодня в стране я неведомой, новой,
Здесь рожи чернее икры осетровой;
Здесь силу и старый подчас сохраняет,
Посмотришь — кантары[132] шутя поднимает;
Здесь молодец ражий за трапезу сядет —
С подобной поклажей и лошадь не сладит;
Когда не хватает для выпивки денег,
Свой скарб пропивает мгновенно мошенник;
За выпивкой пищи глотает он горы —
Обжора почище любого обжоры.
В тех землях святыми считают безумных[133],
Толпятся за ними на торжищах шумных,
Они здесь персоны всех выше на свете,
Здесь бьют им поклоны и старцы и дети.
Диковин немало в земле этой странной:
Врата из металла, а ключ — деревянный,
Здесь люди порою к учтивости глухи:
Облают свиньею и отпрыском шлюхи.
Тебя лиходеи побьют между делом,
Беги поскорее — останешься целым.
Без чести, без сердца живут образины,
Любой иноверца предаст за майдины[134].
Тебя супостаты обманут открыто,
Здесь деньги лишь святы, а совесть забыта.
Налешкович славный, все это не диво:
Ведь силою главной здесь стала нажива.
Здесь можно порою нажиться не худо,
С набитой мошною уехать отсюда.
Венеция стала сильна и богата —
Не здесь ли стяжала Венеция злато?
Она посещает давно эти страны
И вдаль посылает галер караваны,
И грузит их, Нико, она не холстами —
Торгует гвоздикой, корицей, шелками.
Мы, друг мой, робеем в торговле недаром —
Совсем не владеем купеческим даром:
Тростник поставляем и лен басурманам,
Барыш уступаем купцам чужестранным.
Когда бы мы были немного лукавей,
Мы их бы затмили в богатстве и славе,
И мы б торговали тогда не впустую…
А впрочем, мой Нале, о чем я толкую!
Тебя бы о жизни хотел расспросить я:
Какие в отчизне случились событья?
Слыхал я: от мору страна пострадала,[135]
Погибло в ту пору сограждан немало.
Пускай наградит их наш бог-вседержитель
И примет забытых в господню обитель!
А коли с чумою ты справился черной,
С болезнью любою ты сладишь бесспорно.
Ты силой отмечен и ладно сколочен,
Как тис долговечен, и кряжист, и прочен.
Ведь четверть ягненка съедал ты, бывало,
В придачу цыпленка, жаркого немало,
С друзьями гуляя под сенью Парнаса,
Вином запивая горячее мясо.
Обижен судьбою, я горько заплачу,
Коль дружбу с тобою навеки утрачу.
Кто рифмой не хуже владеет, чем Матко[136],
И пишет к тому же так нежно и сладко?
Тревожусь о Матке: он в Стон перебрался —
В краю лихорадки живым бы остался!
Но тягостней муки, когда умираем,
Скорбя от разлуки с отеческим краем,
Плывешь на чужбину — и солнце не светит;
А Матко кончину с улыбкою встретит,
Он мир не покинет, останется здесь он,
Поскольку не сгинет краса его песен;
Поет для влюбленных он песни поныне,
Как пел Арион их, плывя на дельфине.[137]
Хоть дома бывают болезни жестоки,
От них умирают и здесь, на востоке.
Мне страны такие еще не встречались,
Где жизни людские два раза кончались;
Два раза кончаться захочет ли каждый —
Со светом прощаться приятно ли дважды?
Нас гибель — о, боже! — одна ожидает,
Кто раньше, кто позже сей мир покидает.
О Нико мой милый, ты знаешь прекрасно:
Избегнуть могилы живое не властно.
Я жив, и при этом здоров я покуда;
Здесь гибельно летом, а нынче нехудо:
Зимой расцветают поля и долины,
Плоды созревают, бобы и маслины,
Пройди по базарам: капусты, салату
Дадут, коль не даром, — за малую плату.
Ни глада, ни стужи здесь нет и в помине,
А в поле к тому же привольно скотине,
Баранина всюду жирна неизменно,
И льется в сосуды молочная пена,
В три гроша монету достань наудачу —
Получишь наседку и яйца в придачу,
И мелочи тоже на рынке достаток:
Динар — не дороже — голубок десяток.
Здесь сыра головки, там бочки сметаны,
На пыльной циновке огромные жбаны,
Здесь столько съестного всегда продается,
Лишь сала свиного купить не придется,
Огромнейшей рыбы цена — полдинара,
Вовек не уйти бы с такого базара!
Хлебов здесь пятнадцать за грош покупаем,
Два наших сравнятся с таким караваем.
Здесь сладостна даже вода из колодца —
В Рагузе не слаже вино продастся.
Всего не изложишь. Рассказ покороче
И то ты не сможешь дослушать до ночи.
Не край здесь, а чудо, с ним рай не сравнится;
Кто станет отсюда в могилу стремиться?
Я точку на этом поставлю, пожалуй,
Не медли с ответом, бродягу побалуй,
Матьело я тоже поклон посылаю.
(Он жив ли, о боже!) На этом кончаю.

Сей Александров град основан Македонцем,[138]
Здесь, Нале, твой собрат живет под жарким солнцем,
Здесь в тысячу пятьсот пятьдесят третий год
С тех пор, когда господь явил Христа приход,
В день теплый января на солнечном востоке,
С тобою говоря, писал я эти строки.

В страну итальянцев когда б терпеливо
Искал ты посланцев разумных на диво,
Способных лукавить, в суждениях — зрелых,
Чтоб каждый прославить, увидев, хотел их, —
Тогда бы ты славы заслуживал вящей,
Мой град величавый, над морем стоящий,
Который красою и честью сравниться
Сумел бы с любою латинской столицей.
Но ежели кто-то, приверженный к злату,
Поедет с охотой — но только за плату,
Про общее дело совсем забывая,
Открыто и смело напомню тогда я:
Достоин несчастий, обижен судьбою
Тот город, где власти — с пустой головою.

Бери, человек, что захочешь, бери же!
Что делать! Свое нам дороже и ближе.
Ведь если бы взял свои горести каждый
И в общую кучу свалил их однажды,
Нам стало бы ясно, что мы оплошали,
Все горести наши с чужими смешали,
И каждый бы думал, забыв о покое:
Вернуть бы назад лишь свое — не чужое!