Юлия Колесникова - Колыбельные для Волчицы

Она стояла у окна
И снег казался бесконечным.
Хоть говорят: «Ничто не вечно…»,
Она всю жизнь была одна.

И кто б ни пил ее «до дна»,
Кого б она ни целовала, —
Она всю жизнь была одна
И хорошо об этом знала…

Я столетье дрейфую на этой льдине…
Я давно так, о Боже, не видел суши!
Для других я угрюмый и нелюдимый,
Для нее я любимый и самый лучший.

Я так долго, Боже, плутаю в чаще:
Встречу лешего – он меня примет за брата!
Помню, я ей сказал: «Станем видеться чаще». —
И, шагнув за порог, не вернулся обратно…

Что случилось? К чему довелось прикоснуться?
С ней всегда было просто… легко… без надрыва…
А теперь… мне осталось ужом свернуться —
Нынче есть кого вспомнить за секунду до взрыва!

А этот звук изнутри
Совсем не тот, что снаружи:
И эти комья земли,
И эти всхлипы: «Ты нужен!»

А я стоял в стороне:
Дивился и изумлялся —
Они скорбят не по мне,
Я здесь, я рядом остался!

Я словно и не ушел.
Просто не давит под сердцем.
Мне здесь почти хорошо:
Не мерить боль в мегагерцах,

И не пытаться успеть
На всех попутных экспрессах,
И даже хочется петь…
И не читать желтой прессы,

И подмигнуть иногда
Ей вдруг потухшею лампой,
Предупредить, где беда…
И оставаться ей ПАПОЙ!

Скажи, как все будет, мне, мой Капитан!
Щелчок зажигалки и легкий дымок?
Успею услышать, как щелкнет капкан?
А впрочем, неважно… Важнее, чтоб смог…

Усилий немного нажать на курок —
Тут главное, чтоб не дрожала рука,
Сложнее себе сочинить некролог…
Хотя… можно кратко: «Прими дурака…»

Потом я войду в переполненный зал,
И чаши практически будут равны.
Скажи, только честно… а ты не устал
От этой людской повсеместной вины?

Скажи, от конвейерной этой возни
Не хочется взвыть и пуститься в бега?
Тут каждый «за правду» – кого ни возьми…
До скорого, Кэп, коль не дрогнет рука…

Уходит лишнее… и остается солнце.
Не всполохами, а пролитым светом!
Все вовремя: ответы и заветы…
И столько впереди – не видно донца!

Все вовремя, хотя немного грустно.
И моря вкус напоминает слезы.
И жаль порой, что нам нельзя вернуться
Туда, где сердца не коснулись грозы.

Туда, где кажется, что мир огромный навзничь
Упал к ногам и покорен навеки.
И в каждом встречном новом человеке
Знак для тебя. И это много значит…

Так много значит! Дорогого стоит!
И он, конечно, не с мечом, а с миром…
А где-то в церкви ладаном и миром
Благоухает воздух… не достроен

Еще алтарь. Тебе сюда дорога,
Но не сейчас – сейчас еще не время…

Я вернусь, когда снова наступит зима,
И Вы сварите мне обжигающий кофе.
Я без слов знаю, что я была в каждом вздохе
Вашем… Вот оттого возвращаюсь сама.

Без звонка, телеграмм и назойливых писем —
Ровно так же, как Вы меня ждали столетье:
Я была в каждой букве, строке, междометье,
В каждом взгляде на небо, в пугающей выси

Голубых облаков… Я вернусь к Вам, и снова
Мне откроете дверь – в этом нету сомненья.
Вы меня сберегли в каждом Вашем мгновенье,
Вы меня воскресили несказанным словом.

Я вернусь… чтобы долго смотреть и молчать…
А потом… что потом, если честно, – не знаю,
Но мне хочется верить, что снег вдруг растает
И начнется весна, и мы станем встречать
Журавлиные стаи…

Я отпускаю их без сожаленья —
Свечей огарки не ношу в карманах.
Я помню, мне сказал седой священник:
«Смиренье в том, чтоб не кричать о ранах»…

Я открывала карты всей колодой —
Они, в глаза не глядя, уходили.
Я провожала взглядом ту колонну:
Раз отвернулись – значит, не любили!

Не в тридцати серебренниках дело,
Не в том, что походя был брошен камень, —
Противно, если мямлит тот, кто сделал
Свой выбор и твердит, что он не Каин

И не Иуда,
И медный крестик теребит на шее…

Громче пальбы из ружей щелкнул замок и стихло.
В комнате стало душно. «Щелк» – и нечем дышать.
Если бы фильм – конечно, самое время титрам.
Кончилась «love» и «story» – героям бы не мешать…

Но любопытный зритель зала не покидает,
А я стою, бледнея, реплики исчерпав.
Липкие взгляды. Я же голая и босая,
Прячу лицо в ладонях, волосы растрепав…

Мне и без ваших взглядов выстрелом каждый выдох.
Вы не живые, видно. Каждый – судья и врач!
Где-то в районе сердца, словно ядром навылет…
Мне ведь казалось – спаситель, а оказался – палач.

Главный герой за кадром. Я же – второстепенна…
Руки целует, губы – там другое кино.
Как-то уж слишком внезапно кончилась кинолента.
Кто написал сценарий, в общем-то, все равно…

Может, нужна истерика? Не для него. Для зрителей!
Оскара дайте, что ли. И дорогого вина!
Сколько вас тут – советчиков, чертовых кинолюбителей?
Сколько вас ‒мертвых – рядом? Я живая одна!

Не вопьюсь в твои губы жадно. Выдержу голод.
Ты не то чтоб картинно красив, но бессовестно молод.

Перепутали роли. Ну откуда в тебе этот морок?
Я уйду. А ты думал, попробую взять измором?

Не смеши – у меня для души есть другие вещи:
У меня есть текила, лайм и слова порезче.

У меня Куатье, Куантро, кольт на всякий случай —
Так что, мальчик, ступай себе с Богом – себя не мучай!

Мне, безусловно, многое по плечу:
Выберу рейс, сама за себя заплачу —
Чертов билет куплю, в Турцию полечу,
Хоть боюсь самолетов.

Буду смотреть поверх загорелых тел
(И ничего, что сама-то бела как мел) —
Там, у барной стойки мальчик красив и смел —
Себе цену знает…

Закусив губу, взяв в кафе ноутбук
(Так бездарно используя свой досуг),
Толстый дядя сидит и смотрит на сук —
Ветку кипариса…

Рядом женщина. С ним. А по сути одна.
Пьет весь вечер и зла, что еще не пьяна.
Вся как будто натянутая струна —
оттого не пьянеет.

Я устану от музыки и от вина,
От того, что вечность не влюблена,
От постылого круга «обида – вина»,
И уйду на берег.

Буду камни бросать и смотреть на рябь,
Может быть, наконец, научусь нырять,
Умудрюсь ключи от номера потерять —
Я ужасно рассеянна…

Буду жадно вслушиваться в прибой,
Вспоминать, как мы целовались с тобой.
Помнишь, мы мечтали до золотой?
Как же было глупо!

Я простужена.
Перегружена
Новостями, френд-лентами, чатами.
Я тебя не встречаю ужином —
Я с другим встречаюсь за чашкою

Горячего терпкого кофе.
Я тебя забываю в его каждом вздохе:
Я уже почти и не помню, когда ты и кем мне был…

Мы все ждали даров и волхвов —
Нерожденные дети, непостроенный дом в итоге.
И на каждого посох, на каждого по дороге.
И на каждого крест. И каждый нести готов.

Счет закрыт. На прошедшем амбарный замок.
В счастье лестница хлипкая и дощатая…
Я, как видно, была для тебя опечаткою —
Не ошибкою даже. Ты – мой урок…

Я с другим встречаюсь за чашкой чая,
Черт… да как же его зовут?

Он выходит вечерами в скверы,
Даже если за окном на редкость скверно,
Хлеб в руке, а сердце греет вера —
Он идет и кормит голубей.

У него в глазах осколок неба
И мечты о море, где он не был.
Путает порою быль и небыль,
Забывает имена друзей.

Носит шляпу старую чудную,
Временами бешено ревнует
Молодость ушедшую шальную,
Целый мир отдавшую другим.

Он давно не курит. Носит спички
По какой неведомой привычке?
По ночам упрямо в карту тычет
Пальцем, как безумный пилигрим.

Карта говорит. Зовет в дорогу.
Чувствует старик – еще немного,
Он без опозданий прямо к Богу
Вдруг шагнет из призрачных руин

Обветшалой выцветшей квартиры.
Были молоды – любили грог и тиры,
Он без промаха стрелял, писал картины…
Нынче – непослушная рука.

Он слюнявит карандаш и пишет что-то,
Собирает все свои блокноты,
И уже вне вечного цейтнота
Провожает взглядом облака…