Язычник
С неба с бесстыдной ухмылкою сытою
Смотрит на землю лик полной луны,
Плачет земля, талым снегом умытая,
Выдавив на поле слёз валуны.
Пахари будут глядеть огорошено,
Правя зазубрины лезвий орал,
Ну а своё, что мной было разброшено,
Все три булыжника я подобрал.
Заворожён полнолунием бешеным,
Рай не построив в своем шалаше,
Мыкаюсь с камнем, на шее подвешенным,
С камнем на сердце и на душе.
Не задалось триумфальное шествие.
А почему? Жизнь не знает сама:
От недостаточного сумасшествия
Или от слишком большого ума.
Да, я готов к дню последнему, судному
Но, всё же каясь в греховной вине,
Богу напомню, что миру абсурдному
Я был всегда адекватен вполне.
Что маячишь с печальною рожею,
Шестикрылый ты мой Серафим?
Может, в жизни и много хорошего,
Только я уже неисправим.
Меня, вьючного, вечно поддатого,
Хлещет жизнь сыромятным кнутом,
Погоняет и лепит горбатого
По пути в исправительный дом.
По пути всё путаны – попутчицы,
Трутся путы на сбитых ногах.
Образ чистой Святой Троеручицы
Затерялся в валдайских снегах.
Нет спасения мне от создателя,
Так что, ангел, не будь ко мне строг.
Стёрты временем злым указатели
На моих перекрёстках дорог.
Заблудился я в дебрях сознания,
И бреду мимо сетей ловцов,
Мимо новой религии здания
В свой языческий Ирий отцов.
Я на свои гроши в глуши
Живу без гурий и без пери.
Как видно, мало нагрешил,
Коль Бог в меня пока не верит.
А Петр – ключник и теперь
В свой рай мне не откроет дверь,
По откровеньям Иоанна...
...А в ад пока ещё мне рано.
Мне приглашенье неспроста
Не шлют на тайные вечери.
Видать, душа не так чиста,
Коль сатана в меня не верит.
Мне не связать двух половин.
Последней дорогой потерей
Лишает женщина любви,
Лишь перестанет в меня верить.
Кружу по сумрачным лесам,
Подобно раненому зверю.
Что толку верить в чудеса,
Когда я сам в себя не верю?
Разобрана кровать
Под образами.
Благослови, Бог, встать.
Мы ляжем сами.
To be o not to be?
Один ход – в буби.
Благослови любить,
А мы разлюбим.
Над пропастью во ржи,
Под небом синим,
Благослови, Бог, жить.
Мы сами сгинем.
Чресла прикрыв истёртою рогожей,
От Иерусалима до Тотьмы
С толпой калек бродил я перехожих,
В смятенье пребывая в мире тьмы.
В закат, в рассветы, в ночь и день погожий
Любой слепец вам подтвердит, ей-ей,
В прекраснейшие лица, даже рожи,
Преображались в памяти моей.
В столицах и в любом селенье дальнем
За мои притчи, песни и псалмы,
Мне подносили столько подаянья,
Что не хватало ёмкости сумы.
Нет, обо мне б подумать, исцеляя,
Что я свихнусь, увидев на свету
В цветущем, в мою бытность зрячью, крае
Разруху, безысходность, нищету.
А впрочем, что клясть лекаря с леченьем
Сам напросился, старый идиот.
Есть сторона обратная прозренья —
Мне зрячему никто не подаёт.
Достойно жить чтобы, себя не унижая,
Не рыть арыки, не просить дождя,
Не гибнуть за рекорды урожая,
Довольно выбрать мудрого вождя.
Слова на камне в память чуда надо высечь
Что, если верить, можно без затей
Пятью хлебами накормить пять тысяч,
А это же без женщин и детей.
Освободиться до дуры потенциала.
Теперь отныне, не в смятенье чувств,
Дадим мы миру всех наук начала
Ремёсел, философий и искусств.
Агора греков, у славян далеких вече.
И мы назначим лучшего царём
Случись, ему кормить нас будет нечем,
Его мы к чёрту переизберем.
Я дожил не греша, блюдя законы,
До той черты, за коей лучший край.
За шаг до смерти вижу: есть препоны
Перед дверьми в обещанный мне рай.
Не бил я никого, избит был часто.
Не крал, но был обобран до гроша.
Средь хитрых искушений и напастей
Чисты остались мысли и душа.
Соблазном не был никогда ведомый.
Измену, блуд прощал жене своей.
Жена ушла, в конце концов, к другому.
Любя врагов, я растерял друзей.
И вот теперь, покрытый грязью, пылью,
Здесь, где лишь смрад отбросов и трухи,
За то, что, веруя в тебя, не жил я,
Прости мне, Господи, твои грехи.
Когда рассвет дня судного забрезжит
По крышам городов и волостей,
То будут слёзы и зубовный скрежет,
И хруст вставных мостов и челюстей.
Взалкаете себе чумного мора,
Когда на вас обрушится беда,
То участи Содома и Гоморры
Вы будете завидовать тогда.
Завидовать, пенять в сердцах планиде,
Свой проклиная изощрённый ум.
О, горе Хоразину, Вифсаиде
А большее – тебе, Капернаум.
Поучала мама меня, хлопца,
Солью посыпая каравай:
Ни в менты, ни в слуги, ни в торговцы!
Славу среди сильных добывай.
Говорила старая бабуля,
Когда я пропал впервые в май,
Ты, внучок, гуляй напропалую,
Только девкам жизни не ломай!
Дед, не ставший к старости богатым,
С закосевшей саженью в плечах,
Говорил, за друга, как за брата,
Погибай, да друга выручай.
Говорил отец, налив без меры
Водки, чтоб плеснула через край,
Можешь потерять всё, только веру
Сам в себя и совесть не теряй.
Перед ваших мудрых слов горохом
Я стоял, незыблем как стена,
А теперь вот, хорошо иль плохо,
Принимайте блудного сына.
Сватовством уже достала дочь отца,
А тому подавно нужен зять.
За плохого замуж ох не хочется,
А хорошего – ну где же его взять?
Путного заманишь вряд ли булками,
Но любой примчится на запой.
Сваха ходит улками-заулками,
Да собачьей тайною тропой.
Крутится невеста перед зеркальцем,
Щёчки нарумянив под ранет,
Жениха встречать выходит девица,
Не заметив то, что масла в лампе нет.
Борется с прыщами дева в пятницы,
Да ведь не воды же пить с лица,
И готова девка хоть за пьяницу,
Хоть за дурня выйти, хоть за подлеца.
Любой, кто не был слеп,
Тот видел: вскрыт был склеп,
И я пролез оживший сквозь дыру.
Средь юношей и дев,
Сижу, ломаю хлеб,
И разливаю вина на пиру.
Среди мужей и жен,
Средь избранных персон,
Даю сегодня праздничный обед.
Есть в том прямой резон —
Я в жертву принесён,
Чтобы на этом восхвалять тот свет.
Месьё мои, мадам,
Признаюсь только вам,
Одной ногой я побывал в раю.
За то, что видел там,
Я всё теперь отдам,
Чтоб побывать у жизни на краю.
Я ухожу от дедовских могил,
Топча дорог чужих и твердь и жижу.
Врагов всех, как себя, я возлюбил,
А самого себя я ненавижу.
В дороге к доле лучшей
Иной сыграет в ящик,
Но кто дотянет – явно будет свят.
Кто просит, тот получит.
Кто ищет, тот обрящет.
А кто стучит, тому и отворят.
Плыву себе я щепкой по реке,
На Бога уповая, в ус не дуя,
Перекати-травою налегке.
Ударят по щеке – даю другую,
На женщин с вожделеньем не гляжу,
Иначе б уже вырвал оба глаза.
Я с разведённой по ночам лежу,
Но не женился я на ней ни разу.
Из сердца вон гоню злобу и грусть,
Легко вхожу под Божьих очей огляд.
Чтоб клятв не нарушать, я не клянусь.
Я не клянусь – знать, я не буду проклят.
От чужих дорог сплошные шрамы,
Вот и торю путь свой, как могу.
Путь чужой иных приводит к храму,
Мой меня доводит к кабаку.
От вина чужого мне не спиться —
Не подносят стопками в горсти.
От чужого счастья мне не спится,
А своё – ну где ж его найти?
От костра чужого не согреться,
Лишь костьми своими в угли лечь.
От чужой любви не загореться,
А свою уж больше не разжечь.
От чужого блага мало толку:
Тюрьмы да холщовая сума.
Вот и рыщем вместе с Русью волком
С нашим общим горем от ума.
Король Лир (прототип, он всё потерял, но не отчаивается)
Опять я потерял
Покой и чувство меры.
Как бы по мелочам,
Куда-то делись вдруг
Маршрут и якоря,
Любовь, Надежда, Вера,
И полный перечень
Всех боевых подруг.
Я потерял друзей.
Кто умер, кто-то предал.
Пропади либидо,
И разум, и резон.
Прошляпил ротозей
Все убежденья, кредо,
Державу, скипетр,
Казну, корону, трон.
Я совесть потерял,
Стыд, срам и чувство долга,
Честь и достоинство,
И доброту души,
Жизнь за себя, дуря,
Бездарно и без толку,
Собор и воинство,
Страну и рубежи.
Я растерял свой дар,
И все свои таланты,
Рассудок, голову,
Мечты и сердца жар.
Не я один дурак,
Такие же атланты,
Что зябнут голые
Чужое сторожа.
Я потерял азарт,
И счастье, и удачу,
На миг – сознание,
И на потеху час,
Везенье, пруху, фарт,
Нюх, к жизни вкус, в придачу,
Остатки знанья,
Но есть последний шанс.
Остались без оков
Здоровье, память, силы,
И мне, бессошному,
Не злобясь, не хуля,
Без глупых пустяков,
Без безделушек милых,
Без груза прошлого,
Бог даст начать с нуля.
