восхваляю больше чувств восторг.
Лишь одиночества эффект чудесен.
И я один, но я не одинок.
Хлещет дождь, машины воют, свет скользит по мостовой.
Вновь иду, шагам внимая. Снова рот кривит мольбой.
Столько лиц — но все чужие. Столько рук — но их не сжать…
Столько глаз — но все слепые. Сколько мне еще считать?!
…Право, слишком глупо, — долго так тепло искать…
Звук один петлей на шее — звук больших стенных часов,
будто крик зовущей Смерти, словно пляска мертвецов.
Пальцы в кровь скусал зубами. В горле — сука! — вой комком.
Каждый тик заставит сно́ва думать только об одном.
…Право, слишком глупо, — грезить о тепле родном…
Может хватит мне метаться? Сил на то уж больше нет.
Разом взять и сердце вырвать, что мешает столько лет,
чтоб забыть о глупой грезе, не искать любви большой,
чтобы думать, а не плакать, не болеть зазря душой.
…Право, слишком глупо, — звать тепло своей мечтой…
Но опять в пучину падать — где-то рядом ждет она!
Точно, точно, — я уверен! Ну! Схвати скорей меня,
и убей тоску былую, что пылает много лет,
и убей во мне больного (одинокий силуэт).
…Право, может норма — ждать, хотеть к теплу билет?..
1. Стонут в холоде нищие кроны,
бесконечная тьма за стеклом.
Разлетаются черти-вороны.
Я пою о своем, о родном, –
одиночестве милом моем.
Осознал я это нежданно. Сердце гонит тоску метлой.
Слезы, крики, сны, страдания — до свидания, все долой!
Вдруг настали светлые будни, бесконечные яркие дни.
Сам себе я подчас говорю: «Все забыто, прошу, отдохни».
2. Только так схвачу вдохновенье,
печаль из себя изыму;
напишу свое откровенье,
посвященное никому.
Только так я могу собраться,
разложить свой ад по кускам;
творчеству целиком отдаться,
изливаясь то тут, то там.
Только так разобраться возможно,
что творится в больной душе,
пусть и кажется все безнадежным,
как в разорванном блиндаже.
3. Есть источник внутри (он почти бесконечен).
Но вы знаете… Я вру — он все же не вечен.
В какой-нибудь ужасный час
одиночество сломает вас.
И снова начнется страдание, этот вечный поиск любви:
«мне от жизни ничего не надо — только милую мне найди».
И так идет бесконечно чертов замкнутый и вечный круг.
Признаюсь: и мне, к сожаленью, не хватает чьих-нибудь рук…
В океане творчества
Но я все свое время провожу рядом с ним.
Мне все другие дела надоели,
Мне кажется, что это мой дом,
Мне кажется, что это мой друг.
Кино, «Дерево»
Удивительно, но я никогда не хотел быть писателем. Более того: я до 17 лет даже книг почти не читал. Но в один мартовский вечер что-то щелкнуло. Непонятное чувство набросилось на меня всей своей силой — будто в кулачной драке. Так внезапно был написан первый стих («Странное чувство»). Я не хотел этого — даже подумать об этом не мог. Писательство возникло из ниоткуда и схватило меня.
Но чуть позже я вдруг осознал, что жизнь без этого дела пугает меня и теряет всякий смысл; понял, что невыполнение дела причиняет больше боли, чем страдание во время процесса; понял, что я НЕ пытаюсь писать, но все это приходит ко мне через меня — и именно тогда я сажусь за работу.
По-настоящему начинаешь творить, когда понимаешь, что сидящее внутри начинает медленно пожирать твое естество, когда понимаешь, что некому высказать то, что творится в поехавшем мозгу, когда вдруг берешься за лист и понимаешь: сейчас здесь будет то, что смотрит на тебя каждый день и жаждет вырваться из чрева.
В конце концов в какой бы психиатрической клинике я сейчас лежал, если бы не спасался за счет творчества? Как бы я смог пережить свой «горький опыт»?
Реквием по величию [Поэма]
1. Не хочу я идти по рутинной тропе,
Затерявшись в никчемной толпе.
Не хочу прогибаться под тяжестью дней,
Отчего душе нестерпимо больней.
Сердце Данко пылает в груди,
Сила бога — ты погляди!
Нет законов, нет указаний,
И пред выбором нет колебаний!
2. Но как жестоко обманулся,
Когда вокруг я обернулся
И не увидел ничего –
Лишь отраженье одного…
3. А сколько слов ещё внутри…
Они велики? Посмотри…
Я умоляю, ради Бога,
Не дай обычного ты мне итога!
Убей меня, возьми все годы,
Хоть вырви из природы,
Но только дай звездой гореть,
Чтоб на других мне не смотреть!
Я не могу ужиться для простого,
Я создан — слышишь? — для большого!
Я жить как все не собирался,
Когда до творчества касался.
Прошу тебя я, не молчи,
Когда стоишь спиной в ночи…
А сигаретой одари
И тихо мне скажи: "Кури".
Затлеет огонек во тьме,
Дым разнесется на холме…
И я с тоскою все приму,
И говорить нам больше ни к чему.
4. Проходит день, другой, десятый,
А я такой же все помятый
Сижу в темнице бытовой,
И в горле комом теснится вой.
Как может быть, что все напрасно,
Что все мои труды ужасны?
Вокруг людей они прошли
И никого не увлекли…
За спиной стоит тоска,
Печаль идёт издалека,
А за углом стоит Она,
Истинная величина…
5. И пусть в небе звезда горит,
Пусть луна мне оттуда кричит –
Все равно. Все уже решено.
И величье мне не суждено.
осыпает мозги терпкий виски.
сердце снова съедает нож.
ветер гонит любовные взвизги –
пусть умножится моя дрожь.
ты играй, играй на гитаре.
захлебнуться бы в этом угаре,
в этой боли, сладкой и жгучей,
вдохновении этом тягучем…
ты ломай, ломай мою душу,
изуродуй меня сполна,
затяни мне венец потуже,
чтобы муза была точна.
я готов так всю жизнь убиваться,
даже в юности своей сломаться,
чтобы в будущем, когда умирал,
люди плакали: «хорошо писал».
Писать — не значит сидеть рифмовать,
когда абзацы считаешь,
чтобы чувство нужное подобрать,
чтоб грустный рассказ написать
о том, как по былому вздыхаешь.
…Писать — когда невозможно молчать,
когда все на тебя войной.
ПИСАТЬ,
чтобы вместо «туго сжать рукоять»,
чтобы вместо «хочу страдать»
я поднялся, как последний герой.
Писать — когда нужно себя спасать,
когда больше
